Шаман допустил мысль, что вероятно придется снова охотиться, иначе с пустыми желудками далеко мы не зайдем.

Ну хотя бы воды у нас предостаточно. По крайне мере пока.

День третий. Ночь.

Все проснулись от кашля Вадима Георгиевича. Он не может остановиться.

Юдичев не стеснялся в выражениях и ругался на чем свет стоит, после чего покинул квартиру и ушел в какую-то из соседних, где развел собственный костер. Мерзкий все же он тип. Чуя я, дров он еще наломает.

День четвертый. Утро.

Позавтракали. Каждому досталось по небольшому куску пеммикана и кружка кипятка. За последние полтора месяца это самый худой завтрак, кишки в узел сворачиваются.

Еще и глаза слипаются, никто из ребят толком не выспался. Вадим Георгиевич рассыпался в извинениях своим охрипшим голосом. С виду ему чуть лучше, может болезнь стала отступать?

Прямо сейчас собираем пожитки, готовимся идти дальше на север. Куда именно до сих пор никто не знает, лишь бы туда, где холоднее. Но что потом? Как мы выберемся с захваченных земель? По мне, так мы оттягиваем неизбежное, и все это понимают, только бояться произносить вслух. Весна уже наступила, в этом нет сомнений, и совсем скоро потеплеет даже в этом на первый взгляд холодном крае.

День пятый. Утро.

Вчера шли весь день, делая короткие привалы на полчаса-час. Думала сделать пару записей во время одной такой передышки, но рука не слушалась, дрожала. Да и мысль была только одна – лечь и надолго уснуть, какие уж тут записи. А ноги! Как же они ноют от боли, а ведь нам и сегодня предстоит идти и идти черт знает сколько и куда.

Короче, не знаю сколько именно мы по итогу вчера прошли, но по ощущениям все полсотни километров. Очень нас тормозил Вадим Георгиевич, он часто останавливался дабы перевести дух или откашляться. Юдичев при этом все не затыкался, бранился себе под нос и резво шел вперед, будто и не было никакой задержки.

Погода тоже подгадила: дул ветер, шел снег, холод пробирал до костей. По ощущению минус пять-семь градусов, точно сказать не решусь. Но уж лучше от холода окочурится, чем от проклятых жуков.

Заметила как Матвей и Шаман чаще стали общаться. Всю дорогу они шли впереди, ведя за собой отряд. Шаман то и дело указывал на небо и объяснял Матвею что-то на английском. Я смогла уловить только два мне знакомых слова «облака» и «небо». Видимо, он учил его ориентации по облакам.

Ближе к вечеру я набралась храбрости поговорить с Надей. К счастью, она ответила взаимностью и мы хоть и немного, но мило побеседовали. Я поинтересовалась как у нее получается одними только жестами разговаривать с Домкратом, на что она показала мне пару движений. Благодаря ее короткому уроку мне удалось поприветствовать нашего глухонемого спутника и спросить, как у него дела. Домкрат криво ухмыльнулся (кажется, я вообще впервые увидела, как на его лице проскользнуло подобие улыбки), направил ладонь вниз и покачал головой. Я и без перевода поняла, что это означает «хреново».

День пятый. Полдень.

Оказывается мы оставили позади и прошли мимо большой город Петрозаводск. Нашли уцелевший указатель вдоль дороги со стрелкой ведущий в направлении, откуда мы пришли и количеством километров: 25.

День пятый. Вечер.

Вадим Георгиевич потерял сознание после длительного приступа кашля. Очнулся он почти сразу, но вид у него крайне неважный.

День шестой. Полдень.

Подошли к небольшому поселку буквально с десятком домов и укрылись в одном из них. Дальше не пошли, все из-за Вадима Георгиевича. Он больше не в состоянии передвигаться, как он сам говорит: «ноги не держат». Про его кашель и писать не хочется, трудно передать словами как страшно он звучит.

Бедная Маша себе место не находит, не отдаляется от отца ни на шаг, пытаясь облегчить его боль.

Все же хорошая она девушка, очень добрая. Прежде чем мы встретились, она представлялась мне совсем другой, как Надя, к примеру.

Забыла немного описать дом, в котором мы устроились. Он небольшой, из дерева, с виду довольно старый. Укрытие не самое лучшее: из щелей поддувает, окна разбиты, полы ледяные. Можно было бы подыскать домишко и получше, да только кругом надежнее этого не нашлось ничего, все остальные развалились, превратившись в груду бревен.

Совсем рядом находится озеро. Здесь вообще много озер. На пути я видела как минимум шесть, одни совсем крохотные, другие побольше.

Здесь очень много сосен, из деревьев мне они полюбились больше всего. Если мы и вернемся домой, то по деревьям я буду скучать особенно сильно.

А вообще место это очень красивое. Наверное, я поселилась бы здесь, если б не мерзляки.

Да, наверняка бы именно здесь.

День седьмой. Утро.

Ночью у Вадима Георгиевича поднялся жар. Он стонет и едва говорит, только стонет. У меня слезы наворачивались от его стона, столько в нем жалости.

Не могу об этом писать.

Полагаю, мы задержимся здесь и на сегодняшний день. В таком состоянии Вадим Георгиевич и шагу не сделает, это уж точно. Очень жаль, ведь погода наладилась и стала теплее. Снег местами растаял, солнце стало греть. Оно, конечно, не есть хорошо на одной земле с мерзляками, но в такую погоду, где нет снега под ногами, мы смогли бы продвинуться дальше значительно быстрее.

День седьмой. Вечер.

Съели половину пеммикана.

Лейгур порыскал по домишкам, собрал всякой всячины и соорудил силки для ловли мелкой дичи. Даже не знаю, он действительно надеется что либо поймать с их помощью?

День восьмой. Утро.

Видела Лейгура из окна прошедшей ночью. Он бродил недалеко от озера, что-то ворчал под нос на родном ему языке и пританцовывал, словно в некоем ритуале. Если таким образом он пытается приманить белочек и зайчат в растленные им силки, то я с радостью припущусь в танец вместе ним, только бы уже нормально поесть.

День восьмой. Полдень.

Утром Шаман и Лейгур ушли на охоту. Все давно поняли, что в поселке всем суждено задержаться, поэтому решили не терять времени даром. Погода ясная, снег почти растаял.

День восьмой. Вечер.

Пришли наши охотники, без добычи. Видно, танцы Лейгура не помогли. Да и силки пустые.

Снова отправляемся спать с пустыми желудками.

День девятый.

Вадиму Георгиевичу совсем худо. Он постоянно бормочет во сне, жар не спадает.

Ночью я слышала, как плакала Маша.

День десятый.

Писать будучи голодным с каждым днем все труднее. Мысли разбросаны, трудно собрать все в кучу.

Заметно потеплело, снега стало меньше. На этот раз на охоту вышел один только Шаман, но вернулся с пустыми руками. Говорит, это какое-то проклятие, не иначе.

Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров.

День двенадцатый.

Юдичев заговорил о том, что надо уходить и намекнул оставить Вадима Георгиевича, при этом сказав: «он не жилец». Маша как услышала это, так стала поливать его отборным матом, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на него с кулаками.