— Я сейчас уйду, только ты телевизор не включай, а то взорвется!

Иногда все же удавалось посмотреть мультики, пока бабушка подогревает мне обед на кухне. Но если она проходила мимо меня на лоджию за луком, я тут же переключала канал. Потому что «дебильные американские мультики» смотреть мне было запрещено.

Телевизор выключали в десять вечера со словами:

— Так, все. Ложимся спать.

Это была только Дедушкина Привилегия. Возражения не принимались. Бабушка правда под комендантский час не попадала. Она закрывалась у себя в комнате и читала Достоевского до 11 ночи. А я мечтала, что когда вырасту буду делать также.

Рецепт седьмой

— Мужчин нужно держать на расстоянии. Кристаллизация чувств…

Рецепт НЕ моей бабушки, но она бы одобрила.

Кажется, это был третий курс филфака. А может и второй. В программе появилась лекция-практикум “что-то там про грамотность”. На деле, мы просто писали диктанты. А диктовала нам их преподаватель, имя которой к своему стыду я не помню. Но помню вещи гораздо более важные.

Когда Она шла по университетскому коридору, даже при плохом свете был виден ее прищур. Тонкая, звонкая, сухая, как веточка от винограда. Всегда в юбке, бусами на шее и потертыми папками в руках. Ей было за шестьдесят.

Она садилась у окна. Нога на ногу. Прищуром смерила нас всех сидящих.

— Открываем тетради и записываем. “Солнце просачивалось сквозь тонкие ветви берез…" — делала много значительную паузу, сопровождающуюся фирменным прищуром. И добавляла:

— Кааак красиво! Как красиво!

Она повторяла это после каждого предложения, смотря на деревья, прыгающих белок или просто на небо. Мы хихикали. Она наслаждалась. Только сейчас я начинаю догадываться, что (возможно) все эти диктанты не из потертых учебников, а из ее памяти.

После правописания и пейзажей шли практические советы. Она резким движением выбрасывала свою худощавую руку в пространство и говорила:

— Мужчин нужно держать на расстоянии вытянутой руки… Кристаллизация! Чувств… Только так и никак иначе… — и снова пауза.

— Записываем дальше… “Небесные звезды сверкали миллионом оттенков …”

Что это вообще за кристаллизация?

Она была поклонницей Стендаля. Кому доверять, как не французскому классику. Стендаль (милый, дорогой, любимый) описал любовь и выделил особо важную часть — кристаллизацию.

“В соляных копях Зальцбурга, в заброшенные глубины этих копей кидают ветку дерева, оголившуюся за зиму; два или три месяца спустя ее извлекают оттуда, покрытую блестящими кристаллами; даже самые маленькие веточки, которые не больше лапки синицы, украшены бесчисленным множеством подвижных и ослепительных алмазов; прежнюю ветку невозможно узнать. То, что я называю кристаллизацией, есть особая деятельность ума, который из всего, с чем он сталкивается, извлекает открытие, что любимый предмет обладает новыми совершенствами….”

Fall in love получается. Ты как веточка падаешь в зиму, а возвращаешься вся покрытая кристаллами. Эти кристаллы могут ранить, могут разорвать в клочья, а могут быть совершенством… Хотя бы на время.

Объясняю на бытовом.

Если вы Fall in love (упали в любовь), показали все свои самые лучшие качества, увидели партнера только с хороших сторон, а потом резко стали сомневаться… Это кристаллизация номер раз.

А потом вдруг снова упали, но уже не идеализируя. А работая над собой, показывая разные грани себя. Это кристаллизация номер два. А дальше личностный рост и развитие…

Так рассуждал Стендаль. Преподаватель диктантов рассуждала проще:

— На расстоянии вытянутой руки! И ни на сантиметр ближе…

При этом ее рука почти утыкалась нам в нос. Забавная была женщина. Красоту любила. Хоть это и была обычная береза за окном. Но “как красиво”…

Рецепт восьмой

— Нет ничего хуже 90-х

Однажды дома сломался унитаз. После того как дедушка пытался починить его сам. После третьего раза он не выдержал и вызвал мастера. Это было сложным решением для дедушки, потому он сам был разнорабочим. И какой из него тогда разнорабочий, если унитаз починить он не может? Но бабушка часто говорила, что без него больница давно бы уже развалилась. Дедушка лучше всех штукатурил, лучше всех поклеил новые обои и чинил все то, что ломалось.

Это было время 90-х. Дедушка долго не мог найти работу. Я помню, что как мама и Олеся брали меня с собой на странный рынок. Мы приезжали туда к утру. Стелили на земле клеенку и выставляли на нее наши вещи. Пластинки, книги, чешские туфли бабушки. Цены писали карандашом на картонке. На этом рынке было много знакомых, которые тоже выставляли какие-то свои вещи.

Бабушка никогда не ездила с нами на такой рынок. Она только с грустью упаковывал вещи и говорила:

— Продайте хоть что-то.

Думаю ей было стыдно и грустно. Позже дедушка устроился в больницу, где лечили людям глаза. Его взяли разнорабочим, который следил за порядком в больнице. Только будучи уже взрослой я поняла какого же ему было. Уйти в 50 лет на работу, которая снижала его статус. Но выбора не было. Нужно было кормить семью.

Мастер починил нам слив. Дедушка отдал ему пятьсот рублей и мгновенно расстроился.

— Содрал больше, чем нужно! Я бы и сам справился.

— Саша, но ему виднее, в чем была проблема, ведь он сантехник! — отвечала бабушка, пытаясь чуть-чуть смягчить дедушкину ярость.

Мастер ушел, и я радостью бежала по лестнице на пятый этаж. Где-то между втором и третьем я увидела прямоугольную бумажку. Я взяла ее в руки и прочитала «пя-ть-сот руб-лей». Какое именно количество сладостей можно купить на такую сумму я посчитать не смогла, поэтому взлетела на пятый этаж и прокричала с порога:

— Дееееед! Я нашла пятьсот рублей!

— Правда пятьсот? Может быть пятьдесят? — из зала вышла мама и взяла бумажку из моих рук.

— Пап, а ведь и правда пятьсот.

Дедушка вышел с белым лицом, которое начало принимать свой обычный оттенок. Он вязал купюру и положил ее в караман.

— Молодец, Аленка! Вернула дедушке его деньги. Кушать будешь? Иди бабушка уже борщ погрела.

И, наверное, другой ребенок забрал бы себе эти деньги, накупил бы целую гору сладостей и объедался бы ими всю неделю. Это мог сделать кто угодно, но не я. Я была очень горда тем, что помогла вернуть дедушке пятьсот рублей за ремонт унитаза. Это было мое главное достижение.

Рецепт девятый

— Артисткой тебе точно не быть

Напротив дома, где я жила стоял Дом Культуры. Я ходила туда на уроки танцев и рисования. Правда с первым не вышло, потому что на сцене мне становилось невыносимо стыдно. Артисткой мне стать не суждено (так говорила бабушка).

Дом Культуры был похож на театр, вход украшали две высоченные ели и колонны. Окна от потолка до пола, деревянные лестницы, выкрашенные в белый. Носились мы по этим лестницам вверх вниз, широкие перила подхватывали, не давали упасть.

Когда мы засиживались за рисованием до самого вечера, кто-то из старшеклассников начинал рассказывать страшилки:

— Вы знали, что раньше сюда приносили гробы? Тут и поминки проводили. Говорят, что прежний сторож каждую ночь слышал смех и топот на верхних этажах.

— Да что ты придумываешь? Это неправда!

— Правда! Спроси у кого хочешь! Даже священника несколько раз приглашали. Давайте останемся здесь на ночь и проверим!

На ночь никому не удавалось остаться, потому что охранник разгонял всех по домам. Я бежала домой, оглядываясь на каждый шорох. Всматривалась в фасад дома, ища глазами балкон квартиры № 40. Дедушка часто выходил курить. Был виден свет с кухни, наверное, ужин готов. Такие простые мысли отвлекали меня от страха.

Бабушка говорила, что в Дом Культуры, правда приносили гробы. В 90-х, наверное. Дом Культуры был чем-то вроде места, где прощались в усопшими. Ставили гроб в фойе, сидели, провожали. А потом лет через десять открыли в этом здании детскую школу искусств. Таковы контрасты.