Всего во время «антипартизанской операции» дивизии «Эдельвейс» было убито около 12 тысяч граждан Югославии. Как признавали впоследствии офицеры дивизии, «убитые мирные жители были причислены к партизанам»[1030].

В конце июня 1943 г. дивизия «Эдельвейс» была передислоцирована в район Ионического моря, и горные стрелки, констатирует Майер, «перенесли в Грецию опыт, приобретенный во время бесчисленных операций в России и Черногории», для них — «отупевших и одичавших» — «убийство стало рутинным делом». Майер приводит признание одного из унтер-офицеров: «Мы превратились в шайку разбойников»[1031]. 25 июля 1943 г. в фашистской Италии произошел государственный переворот. По приказу короля был арестован Муссолини, 3 сентября подписана капитуляция Италии. Германские войска захватили Рим и Северную Италию. Вчерашние союзники мгновенно превратились в злейших врагов рейха. Итальянцам на всех театрах военных действий был предъявлен ультиматум: сложить оружие и сдаться в плен. В случае отказа (таков был приказ Гитлера) — расстрел всех офицеров без суда и следствия, отправка рядовых и унтер-офицеров на принудительные работы в Германию[1032]. За осуществление карательной операции офицеры вермахта получили личные благодарности Гитлера и высокие военные награды.

На судебном процессе, проведенном американцами в 1948 г., командир дивизии генерал Ланц был приговорен к 12 годам тюрьмы, но его освободили в 1951 г. по приказу верховного комиссара США в Германии Макклоя. В 1969 и 2002 г. в прессе ФРГ были опубликованы материалы, неопровержимо обличающие в зверских убийствах солдатами и офицерами 1-й горнострелковой дивизии бывших союзников. Разбирательства в германских, австрийских и итальянских судах тянулось достаточно долго, но в 2007 г. они были окончательно прекращены.

Отставные генералы горнострелковых войск встретили дегероизацию «Эдельвейса» с нескрываемой враждебностью. Автору книги приписывали «огульные», «злые и абсурдные обвинения». Содержание книги, с точки зрения ее противников, — «просто постыдно, неверно исторически, недопустимо юридически и неприемлемо морально»[1033]. Была предпринята попытка найти единомышленников в подчиненном командованию бундесвера Ведомстве военно-исторических исследований. Один из сотрудников ведомства, не пожелавший назвать своего имени, утверждал, что для истории дивизии «Эдельвейс» вовсе не характерны «отдельные эксцессы» и «жестокие акции», а уничтожение мирных жителей на Балканах будто было. «частью беспредельной гражданской войны». В связи с заявлениями такого рода газета «Die Welt» предупреждала об опасности «сомнительного возрождения легенды о “чистом вермахте”» и возможного «пересмотра германской оккупационной политики» в условиях, когда «бундесвер был создан офицерами, которые все практически без исключения служили в гитлеровском вермахте»[1034].

В материалах демократической прессы подчеркивалось, что Майер «заставил рухнуть легенду, которую создавали горные стрелки, тоскующие по войне». Поэтому отныне альпийский цветок эдельвейс не может служить «символом солдатских доблестей», весь он «покрыт коричневыми пятнами и кровью»[1035]. Как указывал известный деятель антимилитаристского движения Якоб Кнаб, у монографии Майера есть один-единственный недостаток: «ее выход опоздал на 20 лет»[1036].

Каждому, кто побывал на Пискаревском кладбище, каждому, кто видел эти бесконечные поля братских могил со скорбными датами: 1941, 1942, 1943, 1944, навсегда запали в душу высеченные в камне слова Ольги Берггольц:

Для России блокада Ленинграда была и остается символом неисчислимых потерь, принесенных во имя военной и нравственной победы над фашизмом. Длившаяся 900 дней (8 сентября 1941 г. — 27 января 1944 г.) блокада явилась для гитлеровцев прямой реализацией «стратегии уничтожения». Количество жертв блокады — 900 тысяч мирных жителей — сопоставимо с числом убитых немцами и умерших от голода и болезней советских военнопленных, с числом уничтоженных нацистами евреев Европы. Но для Федеративной Республики Германия, для ее исторической памяти путь к постижению смысла блокады города на Неве оказался трудным, долгим и противоречивым.

В 1960-е и 1970-е гг. в ГДР были опубликованы архивные документы, неопровержимо доказывавшие преступный характер блокады Ленинграда со стороны нацистского военного и политического руководства[1037]. Но в условиях холодной войны всё (или почти всё), что было издано в ГДР, заранее вызывало в Западной Германии реакцию недоверия и отторжения.

В школьных учебниках ФРГ осада Ленинграда или не упоминалась вовсе, или именовалась военным успехом вермахта. Один из современных исследователей с полным на то основанием утверждает: «память о блокаде практически не менялась с 50-х вплоть до 80-х годов», исторические события рассматривались «глазами преступников», «Ленинград остался абстрактным местом в событиях войны»[1038].

Было ли случайным столь явное несоответствие значимости битвы за Ленинград, с одной стороны, и масштабов (как и характера) ее освещения историографией ФРГ, с другой? Осуществленное германской армией целенаправленное убийство сотен тысяч мирных жителей Ленинграда не укладывалось в традиционную мифологическую схему о немецких солдатах как жертвах военных действий, об их невиновности в связи с «необходимостью исполнять приказы командования». Отводя любые обвинения в бесчеловечном характере блокады, ведущий сотрудник указанного ведомства Иоахим Хоффман писал: «Какими бы печальными ни были эти события, моральные претензии в адрес немецких войск не имеют под собой никаких оснований. Осада и обстрел обороняемого города и его укреплений по-прежнему принадлежали к обычным и неоспоримым методам ведения войны»[1039]. Автор цинично ставил осаду Ленинграда в один ряд с действиями советских войск по взятию Кенигсберга и Берлина весной 1945 г.

Первым опытом монографического исследования блокады Ленинграда является работа молодого сотрудника йенского университета Йорга Ганценмюллера[1040]. Автор считает необходимым «расширить научную перспективу и анализировать блокаду Ленинграда в связи с общими целями германского нападения на Советский Союз»[1041]. В книге широко и непредвзято используются как документы московских и петербургских архивов (в том числе недавно рассекреченных фондов), так и материалы новейших исследований российских ученых. Достижения российской науки органически входят в структуру германской историографии. Было ли это возможно еще десяток лет назад?

В высшей степени важными являются заключения Ганценмюллера: «Блокада Ленинграда не было осадой, вызванной тактикой, вытекавшей из военно-стратегических соображений. Это была составная часть курса на геноцид, вызванная комбинацией краткосрочных военно-экономических факторов с долгосрочными идеологическими факторами». Геноцид против ленинградцев полностью вытекал из того, что «поход против России с самого начала был захватнической, истребительной войной». «Впервые в мировой истории, — считает Ганценмюллер, — осада укрепленного города осуществлялась не для его захвата», а для физической ликвидации его жителей. Германская политика голода и разрушения, направленная против ленинградцев, «вытекала не только из конкретной ситуации осени 1941 г.», но прежде всего из «внутренней логики войны, направленной на грабеж и уничтожение»[1042].