В одну из ночей, сидя у костра (дрова для них приходилось возить с собой, потому как деревья встречались очень и очень нечасто), девушка в очередной раз разглядывала небо вместе с главой каравана. И там, в бесконечной темноте, она наконец заметила, что Шуррах, по которому она путешествовала, был не единственной луной планеты Эрцилль. Как минимум еще четыре луны вращались вокруг загадочного мира, как и Шуррах прикованные к нему цепями. Отсюда они были почти не видны, невооруженным глазом было сложно отличить их от обычных звезд, но иногда, когда циклы сходились, одна из них приближалась настолько близко, что можно было разглядеть ее темно-синюю поверхность, затянутую вечно пылающими грозовыми тучами.

— Ну расскажи, расскажи! — взмолилась Люба, хватаясь за рукав торговца.

— От-вя-жис-с-сь! — отчеканил он, пытаясь вырвать руку, но девушка никак не отставала. — Эй, кардиец! Ну-ка, скажи ей!

— Хрмпф… — только и вздохнул тот.

А у Любы было оружие пострашнее. Она подмигнула вечно крутящейся рядом с ней Ниле, и та схватилась за второй рукав Цуйгота, упрашивая его вместе с подругой:

— Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

— Ла-а-адно, ладно! Все, сидеть ровно, слушать! — недовольно буркнул он, сдаваясь под напором уже двух молодых девчушек. — Это Темиль, моя родина. Самое красивое место в Шестилунье. Там все покрыто морями, а города стоят на шляпках огромных окаменевших грибов.

— А почему там такие тучи? — Люба склонила голову набок.

Ниля же, в своей привычной манере, устроилась у нее на коленях — девочка быстро смекнула, что у странной темноволосой девушки из другого мира есть необычный рефлекс, и если вот так лечь ей на колени, то она начинает тебя гладить. Так было и сейчас — рука Любы ласково легла на макушку шуррки, мягко ее поглаживая.

— Сезон такой. Лето… — мечтательно произнес Цуйгот. — Самая красота. Ливень льет, не переставая, два месяца подряд. То вниз, то вверх, то вниз, то вверх… И молнии, какие там грозы! Это не жалкие дождики здесь, на Шуррахе. Там гроза разрывает небо в клочья, на мгновение становится даже светлее, чем днем.

— Подожди, вверх? Дождь идет вверх? — Люба удивленно подняла бровь. — То есть… Все начинает вверх подниматься?

— Нет, только дождь. Ты чем слушаешь?

— Но как это…

— Цыц! Я сказал, если слушаешь, то молча. Так вот… Самая красота — под водой. Там, на дне, я еще мальчишкой с друзьями исследовал целые коралловые горы, уходящие в бездонную пучину на целые речи. Они все изрезаны пещерами, в которых гнездятся морские твари, самые-самые разные. Есть совсем маленькие, рыбки-альбиохии с мерцающим в темноте брюшком, а есть огромные змеи-тайнаги, которых отлавливают и используют как ездовых животных. Там… Красиво там, ничего не скажешь.

Чем больше он говорил, тем пространнее, задумчивее становился его взгляд. Горизонтальные зрачки расширялись все сильнее, жаболюд неотрывно смотрел теперь уже на огонь, поджав губы. Тоска по дому невыносимой тяжестью наполняла его медленно бьющееся сердце. И вдруг, глаза снова остекленели, зрачки вмиг сузились. Он нахмурился и хлопнул в перепончатые ладони:

— Так, все! Спать всем, быстро!

Ниля уже спала. У нее, беспечной и простой, никогда не было проблем со сном. Люба, с помощью Ара затащив спящую девочку под навес, вскоре уснула вместе с ней. Тепло девичьего тела рядом и рассказ о загадочном мире, покрытом морями, успокаивал. Сон пришел быстро.

Так они и продолжали путь, изо дня в день пробираясь по бесконечным полям окали, словно корабль, разрезающий носом огромное зеленое море. Лишь изредка окружение менялось, и всякий раз менялось оно из-за того, что поблизости разбил лагерь очередной юрт шурров-крестьян. Кого-то из этих людей Ниля даже знала, и не всегда Любе удавалось вовремя спрятать девочку, прежде чем та высунется из повозки чтобы помахать знакомым.

— Ниля, залезь обратно! — тут же кидалась к ней Люба. — Я тебе говорила так не делать!

— Но почему-у-у? — канючила в ответ хвостатая. — Меня мама учила, что нужно всегда здороваться со всеми.

— Ну мы… Нам надо в прятки играть. А то какие-нибудь злодеи нас могут найти. — отводя взгляд, на ходу придумывала очередную ложь темноволосая.

— Глупая ты! — звонко хихикала в ответ девчонка. — Нет тут никаких злодеев! Их всех давно повесили!

— Прелестно, — проворчал Ар. — Не мешай ей, уже все-равно. Найти нас несложно.

Такое наплевательское отношение к безопасности Любу не устраивало. В конце концов, это она взяла в заложники дочь старосты, и как раз ее, как и прочих “злодеев”, вполне могут повесить, согласно местным обычаям. Ар же давно разучился беспокоиться о таких вещах: его преследовали всегда, в любое время дня и ночи, и в бесконечной погоне с самыми разными недругами он оброс непробиваемой защитой от почти любого рода страха и тревоги.

Когда же караван уходил прочь, оставляя позади хлопающих глазами шурров и их детей, наперегонки несущихся за уходящими вдаль повозками, Люба возвращалась к своим привычным делам. Еще в начале пути она начала небольшой проект по трансформации своего платья в нечто иное. Ей, конечно, выдали нормальную, хоть и простую одежду взамен порванного платья, но девушке хотелось сделать нечто, что может привлечь внимание в их конечном пункте назначения.

Самым простым шагом было распороть платье на груди и перешить его под пуговицы. А вот вторая часть задумки была несколько сложнее, и, не имея особых навыков в шитье, ей приходилось несколько раз распарывать и перешивать подол платья, пока, наконец, она не смогла более-менее ровно перешить его в штанины.

— Это что за безобразие? — нахмурился Цуйгот, когда вечером Люба вышла к костру в самодельном комбинезоне.

— Ой, ты такое слово не выговоришь, — усмехнулась она. — Хотя… Называй это “комбез”.

Цуйгот тряхнул головой, что-то пробурчал себе под нос, а вот Ниля была в восторге с такого фасона. Ровно как и прочие люди из каравана с интересом разглядывали предмет одежды, негромко обсуждая то, как необычно и удобно смотрится этот, как его назвала Люба, “комбез”. Один Ар, как всегда, лишь что-то бессвязно хмыкнул и закутался поглубже в свой рваный плащ, в полудреме сидя у костра.

В этот вечер заваривали чай. Пусть основную массу местной флоры составляли поля окали, тут и там иногда можно было найти прогалину, на которой пышным цветом росли причудливые травы и многочисленные цветы, от количества которых рябило в глазах. Ниля особенно приходила в восторг с цветов-шариков на высоком стебле, синими звездочками горящих на фоне темно-зеленой поляны. Она нарвала целую охапку, и пару дней они сушились на бельевой веревке, что была растянута над крышей одной из повозок.

— Ну во-о-от… Пейте, это вкусно! Пейте! — Ниля, кажется, чуть ли не светилась от радости, когда случайно оказывалась полезной.

Люба припала губами к глиняному пиалу, осторожно пробуя горячий чай, и, не сдержавшись, шумно, удовлетворенно вздохнула.