— Хм? — задумчиво протянул старик. — Келеф, говоришь… Из-за маски-то?

— Нет, это…

— Маска собаки, — кивнул старик. — А Келеф, в переводе с одного старого языка, значит “собака”.

— Да нет же, это… Агрх! А-а-а!

Пока юноша отвлекся на разговор, старик, крепко ухватившись за обломок древка, резко дернул. Кровь хлынула из раны, но тут же подбежавшая к ним женщина прижала к ней свернутую втрое тряпку.

— Вот, держи. Сейчас, перевяжу… Ну вот, почти как новенький. А ты боялся.

Женя судорожно, резко вздыхал через стиснутые до боли зубы. Все, что он чувствовал в этом мире, это боль. Если таким должен быть первый контакт человечества со внеземной цивилизацией… Что ж, достаточно будет сказать, что те фантастические образы, что укоренились в его голове за многие года увлечения космосом, тонны прочитанной фантастики и десятков игр нагло врали ему. Не было здесь ничего хорошего. Здесь вообще не было ничего, кроме несправедливости, жестокости и страданий.

— А смеялись они, Келеф, потому что они из “ублюдков”. Деление такое, как у солдат — “скоты”, это мы, дальше “твари”, а у самого носа корабля — “ублюдки”, любимчики господ с верхних палуб.

Отдышавшись, Келеф медленно подполз к стене, оперся на нее, прикрывая глаза. Чья-то рука осторожно провела сухой тряпкой по его лицу, стирая пол. Другая — подала ему кусок черствого хлеба.

— Ты поешь, поешь. Завтра, говорят, уже будем на лесах, нужны будут силы, чтобы работать.

— Как тебя зовут, отец? — вяло обратился к уходящему в другой конец комнаты старику парень.

— Обычно сам прихожу, — хитро улыбнулся он. — Но если позовешь Заля, то, может, и получится.

***

— Поживей, скотины сонные! Раз-раз, топаем, топаем!

Утро на корабле начиналось рано. Женя быстро понял, что попал, вероятно, в худший из отрядов, в которых содержались рабы — в то время как ублюдки сидели, фактически, в самом конце, где их почти не видели даже стражники, скоты ютились у самой решетки, и поутру особо заскучавшие матросы любили будить пленников тычками копий.

Заплакали дети, проход между комнатами заполнили стоны. Корабль просыпался.

— На выход, на выход, на выход! — отперев ворота, тюремщик активно махал рукой, больно хлопал ей по спине каждого второго. — Кто не работает — тот не ест!

Келеф поднялся вместе со всеми, но прежде, чем выходить, пытался найти своего нового знакомого. Заль отыскался довольно быстро — он склонился над рогатой женщиной-шурром, на руках которой был грудной ребенок, прижимался ухом к ее груди.

— Что с ней? — обеспокоенно спросил Келеф, присев рядом.

— Хрипы в груди… Плохой знак, — цокнул языком Заль. — Ей нужны лекарства.

Юноша тут же вскочил на ноги, кинулся к решетке.

— Эй! Там женщине плохо, нужна помощь!

Но матросы лишь посмеялись, а кто-то отогнал его назад острым, холодным копьем.

— На выход! — снова гаркнул тюремщик, и теперь уже и Заль присоединился к длинной веренице покидающих нижнюю палубу рабов.

Он шел рядом с Келефом, объясняя тому местные правила. Очередь продвигалась медленно, впереди толкались люди, но двое не спешили. Здесь, на предпоследней палубе, они могли идти в полный рост, в то время как на остальных должны были пригибаться к полу.

— Они не дадут нам лекарства за просто так, — покачал головой Заль. — Это привилегия отряда, который выполнит работы больше остальных.

— А что будет с худшим? — тихо спросил Келеф.

— Оставят без еды. Но не переживай, это каждый раз то мы, то твари, но у нас уговор делиться едой, если кто совсем ослаб. Да и совсем уж нас тут голодом не морят, невыгодно.

— А лучшие, выходит, всегда ублюдки?

Старик поморщился, как будто юноша сказал нечто неприятное, и что-то бессвязно пробурчал себе под нос. Повторять вопрос Келеф не стал, все и без того было понятно.

Когда подошла их очередь, один из матросов выдал юноше топор. Вернее сказать, топором в привычном понимании это было назвать сложно — рассохшаяся рукоять, из которой торчало узкое, маленькое лезвие, как будто кузнец, выковавший это недоразумение, изо всех сил пытался сэкономить на металле, и сделать вместо одного топора — три-четыре.

Дальше их повели уже согнутыми, по верхним палубам. Келеф снова принялся считать, уже с более-менее ясной головой. Где-то маршрут не сходился с тем, что он запомнил, что наталкивало на мысль о том, что каждый раз их выводят и заводят обратно по-разному.

Наверху же уже спускали на воду шлюпки. В то время как женщины оставались на корабле и работали на палубе прямо над казематами, мужчин, в сопровождении пары охранников, на лодках отвозили к густому лесу по правому борту от корабля.

Море мельчало настолько, что превращалось в стоячее болото. Вода здесь, из-за густо переплетенных корней, почти не была подвержена течениям, и зеленела, источая спертый, болотный запах. Чем ближе лодки подходили к лесу, тем громче вокруг становились звуки сверчков, кваканье бесчисленных жаб. Огромные болотные деревья возвышались над причудливым частоколом, а с раскидистых ветвей мангровых зарослей свисали вниз длинные сети из мхов. Низко стелется холодный утренний туман.

— Какой же тут лесоповал, а..? — тихо произнес Келеф. — Это ж болото сплошное. Как тут можно лес рубить?

— На Темиле только такие леса и бывают, — улыбнулся Заль. — Выбирать не приходится.

Почти сразу же, как на лодку упала тень огромных деревьев, со всех сторон налетели мелкие мошки. Парень, сжимая одной рукой топор, второй принялся отмахиваться от них под тихий смех своего спутника, но все напрасно — мошкары было так много, что отбиваться от нее не было никакого смысла.

— Приплыли, мальчики и собачки. С пустыми руками не возвращайтесь. — проворчал матрос на веслах, на что его спутник, сжимавший в руках лук, усмехнулся.

Рабы ступили на топкий, мягкий берег. Ноги утопали в плотной, затянутой травой трясине, едва не проваливаясь глубже. Впереди всех пошел старик Заль, длинной палкой прощупывая путь — оступиться в таком месте было проще простого, а сгинуть в топкой грязи никто не хотел. Но опытный старик ловко, со знанием дела вонзал палку, прокладывая узкую тропу, пока остальные след в след шли за ним.

— Тут уже лучше, — удовлетворенно кивнул он. — Н-да, деревьев у берегов с каждым разом все меньше…

И вскоре, работа закипела.

Валить даже небольшие деревца такими инструментами было бы сложно, а местная растительность отличалась как прочностью, так и внушительной толщиной ствола. Кроме того, корни уходили слишком уж высоко, обрубать их было неудобно, и от этого приходилось выкладывать из срубленных ветвей шаткие помостки — колья вонзали в зарубки так, чтобы на них можно было стоять, и уже там, наверху, мужчины поочередно прорубались сквозь толстый ствол.