— О чем? — раздувая ноздри от гнева спросила она.

— О том, что Ниля едет с нами. В город! — едва умудряясь стоять на ногах от волнения, Люба натянуто улыбнулась.

— Правда?! — радостно воскликнула девушка. — Мам, правда?!

Люба выжидающе устремила взор на Манью. Янтарные глаза, вмиг из удивленных, любопытных, стали напоминать женщине хищника, убийцу. Она не знала, кем была Люба, не знала, сколь безобидной она была, все, что она видела — заблудившуюся в полях тварь из знатного рода, что приставила нож к животу ее дочери. Она слишком хорошо знала, сколь незначительной для таких людей была жизнь недочеловека, урода с высоких полей Шурраха.

— Правда… — процедила сквозь зубы она, содрогаясь от гнева.

— Только мы очень-очень опаздываем. Караван уже уходит. Так что пора бежать. Скажи маме пока.

— Пока, мам! — радостно помахала рукой Ниля. — Пока-пока!

Ар, взяв Любу под локоть, вел ее к повозкам. Нельзя было поворачиваться к шуррам спиной, только не сейчас. Они должны видеть нож, и Люба должна видеть их. Только бы успеть, только бы уехать отсюда, как можно дальше…

— Быстрей, быстрей! — поторапливал их Цуйгот, подавая руку сперва Любе, а затем, бросив вопросительный взгляд, и Ниле. — Я свое слово держу! Цуйгот из торговой гильдии Гульпахов свое слово всегда-а-а держит! Ох и наворотили ж вы делов…

Хлестко свистнули поводья, заржали уставшие от долгой стоянки лошади, заскрипели плохо смазанные деревянные колеса. Прочь уходил караван, и позади оставался безымянный юрт, затерянный среди высоких полей окали, хлеба бедняков. Оставался позади страх, волнение. Там же, в зарослях, затерялся навсегда и грех, который взяла на себя Люба.

— Ар… Ар значит десять, — негромко, будто бы виновато произнес кардиец. — Десятый в выводке. Самый младший.

— Люба, — устало улыбнулась в ответ девушка, едва в силах заставить дрожащие губы сложиться в улыбку. — Люба значит… “Любовь”.

— А Ниля значит Ниля. Нилин! — звонко воскликнула незапланированная обуза.

Караван, петляя, быстро скрылся за холмами.

Глава 6: Спираль дождя

Над морским горизонтом медленно поднимался шпиль вытянутого ввысь поселения. Дома так плотно и тесно прижимались друг к другу, что с моря почти не было видно улиц. Там, меж нагромождений причудливых зданий, лишь иногда сверкали тусклые проблески фонарей, когда случайные прохожие проходили по утопленным глубоко внутри города-муравейника спертым улицам. А ниже, у самого основания, где россыпью разноцветных флагов и хибар громоздились, прижимаясь к каменным зданиям, бедняцкие трущобы, у самого края гиганта расползались, утопая в холодных волнах, несчетные пристани, гавани, порты — ругань, скрип примитивных кранов и шум идущего вверх дождя доносились до изможденного юноши даже с такого большого расстояния.

Он ничего не приказывал зверю — тот и сам знал куда и как нужно плыть, как вернуться домой, поэтому Жене оставалось лишь наблюдать, как за перепончатыми парусами кораблей-джонок вырастает мерцающая тысячами огней живая гора. Змей медленно, размеренно плыл, лавируя между сотнями и сотнями кораблей, лодок плавучих домов и целых дворцов, приближаясь к причалу. Наконец, когда деревянный помост глухо ударился о прикованный к зверю паланкин, Женя, обессиленный, осторожно соскользнул с него, облизывая пересохшие губы.

— Воды… — тихо прошептал он, протянув руку к рыбаку, на вид вполне обычному человеку.

Мужчина нагло усмехнулся, не поворачивая головы.

— А тебе мало что-ли? — он обвел взглядом усеянную суднами водную гладь. — Пьяный? Пойди вон… в… э…

Наконец, он взглянул на того, с кем говорил. Увидел огромное, бледное тело, едва прикрытое стянутыми с трупа брюками — жабий жилет был покрыт кровью, да и пах слишком странно. С каждой секундой все больше казалось, что рыбака не иначе как хватил удар, он вытаращил глаза, не зная что делать и куда податься. Наконец, он, выронив удочку, что до этого крепко стискивал в руках, быстро поднялся и выкрикнул, убегая:

— П-простите..!

И снова Женя остался один. Безумно хотелось есть, еще больше хотелось пить. Он стал ловить ртом капли влаги, собравшейся на причале, чтобы хоть как-то смочить горло. Дождь, несмотря на то, что капли срывались в поверхности моря, почему-то был пресный, обыкновенный.

Он протянул руку, зачерпнул морской воды… И припал к ней губами, жадно глотая. От удовольствия он раздул ноздри, вбирая воздух, поперхнулся, закашлялся, но, отдышавшись, продолжил пить. Море было пресное. Казалось, будто в нем даже меньше соли, меньше едва ощутимого привкуса, чем в обычной воде.

Напившись, он упал без сил на спину. Над головой возвышался уходящий ввысь шпиль неизвестного города, по небу медленно проплывала чужая, голубая планета, прикованная гигантской цепью к, казалось, самому морю. Нервный смешок вырвался из груди, а на глаза стали наворачиваться слезы. С каждым тихим смешком, лицо его все больше искажалось гримасой боли, непонимания, все острее ощущался неприятный, влажный холод этого мира. Он протянул руку к медленно плывущей по небу планете, словно пытаясь коснуться ее… И встал, стиснув зубы и сжав руки в кулаки.

Каждый шаг по дощатому настилу приближал его к мириаде запахов и шумов, доносящихся из порта. Там, на набережной, носились в нескончаемом, неконтролируемом хороводе люди, самые разные — от тусклых, невзрачных и больных, до пестрых и счастливых, звенящих железом и монетами в тугих кошелях. Оттуда несло потом, рыбой и плесенью, и от остроты запахов кружило голову и урчало в животе.

Затеряться в толпе, сразу понял Женя, у него точно не выйдет. Чем бы ни было это неуклюжее, огромное тело, в которое он попал, но он заметно возвышался над кем бы то ни было, и тут же притягивал к себе взгляды. Кто-то тут же впадал в оцепенение, другие разбегались в стороны, и все сильнее со всех сторон звучали удивленные вздохи и непонятные, странные слова.

Трое темильцев, разделывавших рыбу, прямо там, посреди чешуи и зловонной крови пали перед юношей ниц, что-то быстро залепетали. Не раздумывая ни секунды, Женя схватил с низенького стола пару огромных рыбин, нервно сглатывая, и попятился назад, к причалу, то и дело оглядываясь через плечо. Никто не стал его останавливать.

Но не успел он понять, что случилось, как водный змей, что принес его сюда, сверкнув серебристым хвостом, нырнул в пучину. Женя успел лишь выкрикнуть что-то нечленораздельное, и, понимая, что обратного пути нет, побежал прочь, буквально прорываясь через толпу людей. Кто успевали заметить пришельца — тут же расступались, освобождая путь. Других Женя отталкивал, в основном случайно, но те тут же, подобно жаболюдам, падали ниц.

Что-то было не так, слишком бурная реакция на него возникала у всех, кто его видел. Чтобы не привлекать столько внимания, Женя, вбегая вверх по скользким ступеням уходящей по спирали вверх улицы, свернул в переулок настолько узкий, что в нем едва ли смогли бы протиснуться двое людей. Ноги утопали в грязи и смраде, но здесь, по крайней мере, никто не видел его, никто не мог навредить. Юноша не мог взять в толк почему окружающие себя так вели, и это пугало.