Обессилев, он упал у глухой стены там, где было почище. Свет снаружи сюда почти не пробивался, и, неожиданно, это в какой-то мере успокаивало Женю. Он впился зубами в сырую рыбу, отдирая мясо от костей, проглатывая его, не глядя и почти не жуя. Руки тряслись от голода и напряжения, а изнутри рвался истерический смех:
— Хах… Ха-ха… Голум хренов…
Пища, пусть и холодная, мерзкая, наполняла живот, а вместе с сытостью возвращалась и способность здраво мыслить. Первой здравой мыслью было то, что, раз уж он прячется в подворотне, то не будет неприличным выбросить кости и шкуру рыбины прямо тут. Второй — нужно как-то замаскироваться, хоть как-то.
Пока он доедал вторую рыбу, капли дождя медленно, плавно перестали тянуться к небу. Скопившаяся на стенах влага сперва зависла, соединяясь в крупные капли, а затем начала медленно стекать вниз, как и положено. Воды вокруг было так много, что не нужно было даже искать где умыться — достаточно было провести руками по каменным стенам, и можно было набрать полные ладони воды. Женя быстро растер ими лицо, руки, смывая кровь и кое-как избавляясь от запаха рыбы, а затем провел ладонями по голове. Лысый, даже скорее бритый — жесткая щетина пробивалась через скальп. То же было и с остальным телом — не было привычных волос на руках и ногах, лишь отдельные, колючие щетинки, либо было совершенно гладким, и даже брови едва ощущались под подушечками пальцев.
Но больше всего беспокойств вызывала пуповина. К этому моменту она побелела, совершенно потеряла чувствительность, но все еще торчала из живота, и это не могло не беспокоить. Как назло, завязать ее тоже не было возможности, слишком мало от нее осталось. Придерживаясь за живот, юноша медленно побрел дальше по переулкам, прислушиваясь к шуму на улицах и стараясь не приближаться к людям. Шаг за шагом становилось все светлее, по правую руку в полумраке показался дворик с крытой беседкой, а за ней — чуть приоткрытая дверь, ведущая в один из домов. Она со скрипом открылась, а Женю обдало теплом человеческого жилища и ослепило тускло мерцающим на полоке огоньком масляной лампы.
Ему нужна была одежда. Логика была простой: если тут дожди идут не только сверху вниз, но и наоборот, значит, сушить ее на улице никто бы не стал. Выходит, обыскать нужно чей-то дом, какой бы паршивой эта идея ни была.
Заходя внутрь, юноша больно ударился лбом об дверной косяк. Излишне огромный рост ощущался еще неудобнее внутри дома, где ему приходилось сгибаться чуть ли не вдвое чтобы пройти дальше. Там, среди больших кадок с мыльной водой, за темным проходом и вправду были развешаны бельевые веревки, с которых юноша стал снимать все подряд, мокрое или нет. Какой-то кусок темной ткани он тут же намотал на лицо на манер арафатки, и дальше стал перебирать рубашки, брюки и юбки из грубой ткани, но ничего не годилось на его огромное тело.
— Ах! — вдруг раздался позади него женский крик. Низкая, приземистая темилька от испуга выронила тазик, вода из него расплескалась по полу. — Вор, вор! Хозя..!
— Тихо-тихо! — зашипел Женя, кинувшись к ней, попытался зажать ей рот. — Тише, ну! Я не вор, я…
Не придумав ничего лучше, он сдвинул ткань вниз со своего лица, оголяя его. Женщина сразу же вытаращила глаза, судорожно вздохнула и, вырываясь из рук юноши, упала ниц перед ним.
— Простите, я… — она не могла подобрать ни слова, кроме бесконечных извинений, и это было еще хуже обвинений в воровстве. — Извините меня, прошу, простите…
— Тихо! — Женя понял, что она замолчит лишь если ей приказать. — Одежда. Скорее.
Она тут же бросилась прочь, скрываясь в узких проходах между комнатами. Раздался грохот, что-то упало под ее судорожные причитания.
— Одежда-одежда-одежда… — повторяла она.
Женя вышел на звук ее голоса. Несчастная, испуганная до полусмерти темилька буквально переворачивала вверх дном все шкафы и сундуки, набитые разным тряпьем. Наконец, она выудила оттуда странного вида длинный халат из грубой ткани, на Жене смотревшийся скорее как слегка длинноватая куртка, темный плащ из непонятного, напоминающего то ли кожу, то ли резину материала, и принялась перебирать обувь, составленную друг на дружке на нижних полках.
— Т-тут нет ничего… Вашего размера… Простите, прошу вас, извините меня…
— Все нормально, эй… Да твою ж… — легонько коснувшись плеча женщины чтобы успокоить, Женя выругался, когда та, вздрогнув всем телом, рухнула на пол без сознания.
Юноша аккуратно приподнял ее голову, уложил на свернутую одежду и, оглядываясь, так же тихо вышел из дома, низко пригибаясь чтобы снова не удариться головой. Покидать тепло и сухость дома не хотелось, тело требовало вернуться назад, но останавливаться было нельзя. Сейчас Женя мог думать лишь о том, что он, как ученый, возможно, первым из людей попал в этот мир, и его святой долг — установить правильный контакт. И теперь, когда на нем была хоть какая-то одежда, он смотрел наверх, на высокий шпиль, пока мелкий дождь капля по капле пропитывал намотанную на лицо ткань.
И он пошел, теперь уже не скованный странной реакцией на него местных обитателей. Конечно, в толпе людей, идущих то вверх, то вниз по крутым улицам он выделялся, а на иных переходах между этажами города ему и вовсе приходилось пригибаться, но больше никто так бурно не реагировал на странного пришельца.
— Дорогу! Разойтись! — рявкнул кто-то, идущий сверху.
Прочие, что были рядом, тут же стали скрываться в переулках, а кто не мог — жались к стенам домов, пропуская вперед длинную процессию. Из улиц на верхних ярусах города вниз спускалась длинная вереница закованных в цепи рабов в сопровождении воинов, вооруженных грубо скованными серповидными мечами. Среди рабов Женя смог разглядеть и мужчин, и женщин, и детей, и даже странного вида нелюдей, каких он еще не видел: рогатых, с копытами вместо стоп. Последними, замыкая строй, в сопровождении еще нескольких воинов шли человек в кожаном плаще и огромной, широкой шляпе, а рядом с ним — еще один, в длинном, черном одеянии с жутковатым в виде глаза и серпа под ним на груди.
— Дорогу, шваль! — рявкнул вновь идущий впереди капитан, замахиваясь на Женю.
Скрипя зубами, юноша схватил его за руку и нервно сглотнул. Он не был героем, и цель его в этом мире была совсем в другом месте… Но на него взирали десятки посеревших от тяжелого труда и пыток глаз. Маленькие дети с тяжелыми цепями на шее, осунувшиеся и исхудалые, смотрели на него снизу вверх, а во взглядах их не было ни лучика надежды — только боль.
— Отпустите их, — словно в трансе, медленно и спокойно сказал Женя. — Сейчас же.
Воины обнажили клинки. Капитан вырвал руку из цепкой хватки, отошел на шаг назад.
— Отпустите их! — рявкнул юноша вновь, и в этот раз сорвал с лица промокшую ткань.
Кто-то из воинов отшатнулся, ни один не решался теперь поднять оружие. Капитан вмиг побледнел, не зная, что ответить, а в глазах рабов загорелась искра. Правда, не та, на которую рассчитывал Женя.
