Сразу же стало ясно, что принесённые жертвы понравились Тенгри, и он даровал людям попутный ветер, не стихавший даже мгновенья. Полные паруса влекли лодки вперёд, и те легко скользили над речной волной. Даже не пуская в ход вёсла, уже на исходе второго дня достигли устья Киче Чирмешан. Рано утром выйдя в Олы Чирмешан, уже к вечеру, едва солнце стало клониться к закату, караван достиг поймы реки, где прежде единое русло, стеснённое в заросших берегах, сначала распалось на десяток рукавов, а потом вовсе разлилось свободным потоком, настолько широким, что с лодок не видно было земли. Отныне кормчий не боялся отмелей, так что караван продолжил путь и в темноте. А когда ночь пошла на убыль, там, где сливались Олы Чирмешан и великий Итиль, в серых сумерках рассвета показался мыс, далеко в русло вдававшийся длинным широким крюком, в полу-петле которого от могучих волн и лютого ветра пряталась пристань.

Уже под зенитным солнцем караван вошёл в небольшую заводь, где вода казалась стоячей. Единственный раз в жизни Айдарук был здесь год назад, когда они так же плыли в Булгар, но теперь он не узнал эту пристань. Причал, где раньше с трудом помещались лодки местных рыбаков, расширился, так что даже когда все осламки встали на прикол, осталось ещё много свободного места. Вместо хилых дощатых времянок на берегу стояли тёплые бараки из брёвен и две мастерские, а за ними гладким камнем сверкала мощёная площадь. От неё отходила широкая лента дороги. Она долго петляла по отлогому склону кургана, который сразу за вершиной срывался к реке отвесной стеной белого известняка, за что здешний городок и назывался Шура-варом.

Крепость всего-то в сотню шагов шириной, окружали два ряда частокола и три кольца рвов с насыпными валами. Распаханных полей рядом с городом не было, и кормился он за счет торговых караванов. Шура-вар был последним местом, где идущие из Булгара к Хазарскому морю осламки могли безопасно встать на стоянку, дабы починиться, пополнить запасы, да и просто отдохнуть. Дальше, за Олы Чирмешан начиналась земля буртасов, страшных тем, что грабили, жгли и пускали на дно проходящие корабли, и даже сам каган не мог найти на них управу. А может, просто не хотел. Так что за Шура-варом до самого Итиля – а это сто пятьдесят фарсахов или десять дней пути, если повезёт с ветром – приходилось держать востро оба уха и к берегу не подходить.

На берегу гостей встречал хозяин Шура-вара – Ямурса. Невысокий и коренастый, он напоминал пенек с ногами. Лицо и то казалось деревянным – шевелились на нём только губы, даже глаза всегда смотрели в одну точку, и когда Ямурсе нужно было посмотреть чуть в сторону, он поворачивался весь.

Когда барсулы вышли на пристань, Ямурса расплылся в широкой улыбке, приветствуя их, а потом радушно обнял обоих и долго не выпускал из объятий Турумтая.

– Ну, как? – Сухо спросил тот, наконец, освободившись. – Всё закончили?

Ямурса торопливо закивал, потом жестом пригласил следовать за ним, и повёл гостей по новой пристани. У каждого строения он делал остановку, объяснял, показывал, при этом всё время сыпал шутками, над которыми сам же и смеялся. Турумтай внимательно слушал, вежливо улыбался остротам хозяина, но не забывал уточнять то, что ему казалось важным. Проходя мимо складов, он несколько раз спросил, сколько удалось собрать запасов, и напомнил, что до утра нужно разгрузить всё, что он привез из Биляра. Стоя рядом с мастерской, деловито сообщил, что на одной из осламок нужно поправить пару уключин, а на другой починить рейку, на которой крепился парус. А когда Самур подвёл их к огромному чану на берегу реки, Турумтай уточнил, что не мешает подсмолить одну из лодок.

После осмотра Ямурса пригласил гостей к повозке, что запряжённая тройкой лошадей стояла на дороге у подножия холма. Турумтай благодарно кивнул, но Айдаруку велел остаться на берегу, присмотреть за разгрузкой и починкой.

Едва Ямурса с Турумтаем покинули пристань, на ней тут же закипела работа. Между берегом и складами засновали люди, выгружая привезённое добро – всё, кроме пушнины. В мастерских застучали топоры, завизжали пилы, захрустела пакля. У самой воды на отдельной огороженной площадке под огромным котлом запыхтел костер, и над рекой поползло чёрное марево с запахом расплавленной смолы.

Айдарук внимательно следил за всем происходящим и не мог перестать удивляться. Год назад, на простую починку весла и замену каната на парусе люди Ямурсы потратили два дня в бестолковой беготне и спорах. Они подолгу искали каждую мелочь, а когда находили, понимали, что нашли не то, что нужно. Все мастера занимались своим, более важным выгодным делом, и не хотели отвлекаться на всякую глупость. Теперь же, всё делалось слаженно и быстро, любая вещь всегда была под рукой, да ещё с большим запасом, и нужный знающий человек в любой миг готов был включиться в работу. Айдарук смотрел на всё это и не мог поверить таким переменам, а ещё больше не мог понять, что могло стать их причиной.

К вечеру, когда полотно облаков на погасшем небе разрезал тонкий полумесяц, работники успели сделать все дела. Пристань опустела и затихла. На осламках люди тоже готовились ко сну, утомлённые долгим и трудным днём. Чуксар затеял, было, поход в ближайший бистэ, где, как он точно знал, есть хмельной мёд и пара очень добрых вдов, ещё не старых годами. Айдарук не горел желанием идти, но ещё больше не хотел он остаться один. Чем ближе становился Бу́лгар, тем чаще он вспоминал и думал о Бийче. Сердце сладко замирало в груди в ожидании предстоящей встречи, но и больно сосало под ложечкой от тревожных мыслей. Вдруг все его мечты – обычная блажь глупого юнца и девушка даже не вспомнит его при встрече. И вообще, кто сказал ему, что она сейчас в Булгаре? Вполне может быть племянница Эрнука осталась в Чирмыше и может быть, он больше никогда её не увидит. И только чтобы не думать об этом, Айдарук и решил пойти с друзьями.

Однако на пути повес встал Байбат, словно нутром проведавший замысел Чуксара.

– Вы там натворите всяких бед, а шураварцы зло долго помнят. – Глухо прохрипел он, морщась от боли и сухой узловатой ладонью потирая горло. – Отец твой это дело много лет готовил. И я не позволю, чтобы всё испортили трое олухов с мочой в башке. Надо будет – к мачте всех привяжу. Ясно?

Рано утром начались торопливые сборы. В первых тусклых лучах осеннего солнца лодки вышли из затона в Олы Чирмешан и там разделились. Шесть гружёных осламок двинулись дальше, в Итиль, а четыре опустевших повернули назад, к Биляру. Турумтай хотел отправить с ними и Байбата, который за время пути заметно сдал и опять стал мучиться от кашля. Но седой упрямец отказался, твердя, что не хочет пропустить день, который много лет спустя потомки назовут великим. И после долгих уговоров, патша, устало вздохнув, позволил старику остаться.

Выйдя в Итиль, караван повернул против теченья, и гребцы впервые взялись за вёсла. Холодный осенний ветер наполнял паруса, и острые носы осламок, неудержимо мчавшихся вперёд, легко разрезали пенные волны. На исходе первого дня они достигли Синбера, что стоял на каменистой горе, зажатой между двух рек – Итиля и Сейве. Проведя там ночь, за следующий день проделали сразу 10 фарсахов и для ночёвки встали в небольшом суварском городке на устье Майны. И уже на третий день, пройдя вдоль хребта Тиес-туе, в большой излучине караван повернул направо и прямо по курсу открылся залитый вечерним солнцем главный город булгар.

Армян-бистэ – Армянская слобода

Рабига-куль – озеро Рабиги, современное озеро Мочилище

Мудир – управляющий

Зергер – от перс. Буквально «золотых дел мастер».

Северный виноград – крыжовник.

Булыкчи – помощник, подручный.

Глава пятая

Первой в золотисто-кровавом тумане умиравшего дня показалась Армян-бистэ – посёлок инородных торговцев, давно ставших в Булгаре своими. Она состояла из одной единственной улицы. Широкая дорога тянулась вдоль берега, а с обеих сторон к ней жались просторные дворы, обнесённые частоколом. Здешние дома отличались от городских жилищ и больше напоминали огромные полуземлянки с пирамидальной крышей из камней, укрытых дёрном. Это странная конструкция служила так же печной трубой, и поскольку народ в Армян-бистэ жил южный, теплолюбивый, то всегда, даже летом над посёлком висела сизая пелена дыма, сквозь которую вдали виднелась голубая гладь Рабига-куль.