С тех пор прошёл почти год, в котором не было такой ночи, чтобы Айдарук вновь не пережил эту встречу во сне. А потом, проснувшись, в том месте, когда Бийче уносили прочь, он долго лежал без сна, и, глядя в потолок, сожалел о том, что Чирмыш слишком далеко от Биляра. Но теперь подходило время очередной поездки в город на Итиле. Приближался Чумар боткасы – главный праздник осени, на котором все булгары соберутся вместе, чтоб принести жертвы богам, а после на большом меджлисе обсудить важные вопросы. И Айдарук точно знал, что в такие поездки, отец обязательно навещал других патшей: одних по делу, других просто, из вежливости, как того требовал обычай. Прежде Айдарук не стремился попасть на эти встречи – ему не интересно было слушать длинные неторопливые беседы людей, что говорили так, будто давно устали от жизни. Но в этот раз Айдарук хотел любой ценой напроситься пойти вместе с отцом. И если всё получится, он обязательно попросит у Эрнука дозволения поговорить с племянницей, чтоб лично принести ей извинения. А когда Бийче выйдет, он бросит к ее ногам связку превосходных соболей. Юноша живо представлял, как это будет, как при виде ценных мехов изменяться лица самой Бийче, её двоюродного брата Самура и даже самого Эрнука. В наивных мечтах своих Айдарук уже слушал речь эсегель-патши, который восторженно говорил, что давно искал именно такого мужа для любимой своей племянницы, а та, скромно потупившись, лишь изредка поднимала на Айдарука глаза, в которых светились тепло и восторг. И вот когда Эрнук напрямую спросил у Бийче, хочет ли она стать женой столь лихого джигита, девушка зарделась, застенчиво просияла и едва шевельнула губами. Но вместо желанного «да» над рекой, по которой бесшумно скользили осламки, разнёсся встревоженный крик дозорных.
Айдарук вздрогнул и растерянно огляделся. Кроме него, почти все на осламке уже собрались у левого борта и с напряжённым молчанием следили за тем, как вдали на Севере над зелёным морем хвойного леса струился белёсый дым.
Глава вторая
Примечания:
Кайтару – штраф, возмещение, неустойка.
Айдарук очнулся, потряс головой, избавляясь от остатков грёз, и осмотрелся, пытаясь найти в береговых зарослях что-нибудь для приметы. По гладкой каменной глыбе, на пару кадамов поднимавшейся из зеленоватой воды, и огромной сосне, в старческом поклоне нависшей над тихой заводью, он определил, что караван почти достиг устья Эремэ́ – не широкой, но очень глубокой речушки, что выходила из густой лесной чащи и падала в Киче Чирмешан. А выше по её течению, примерно в двух фарсахах, имелся старый перелог, который последние лет десять ждал, когда к нему вернуться люди.
В этих местах так делали испокон веку. Большая семья находила удобное место и расчищала его. Потом, осенью стволы поваленных деревьев сжигали, и весной, когда снег талой водой уходил в недра, распахивали землю, щедро напитанную золой и перегноем. Три-четыре года такое поле рожало очень щедро, но потом урожаи шли на убыль и пашню обращали в пастбище. А ещё через несколько лет, когда подсеку покрывал кустарник и древесный молодняк, люди вовсе покидали это место. Но не навсегда. Лет через десять-пятнадцать они возвращались, чтобы опять отвоевать у леса кусочек земли.
Перелог в верховьях Эремэ появился в те времена, когда Айдарук ещё не родился, и даже отец его деда Байбата бегал по Буляру беспортошным мальчишкой. С тех пор подсеку трижды оставляли, и вскоре её предстояло чистить в четвёртый раз. Айдарук точно знал это, так как перед самым уходом в повоз, отец говорил о брошенном поле с главой одного из родов. Тот хотел приступать к делу уже будущей весной, а Турумтай убеждал отложить начало работ на следующий год. Старейшина тогда настоял на своём, и вождь всё же дал добро на то, чтобы сразу после посевной род начинал осваивать старую делянку. Но дым, что густой пеленой поднимался над лесом, говорил, что кто-то пришёл туда раньше хозяев. И это не сулило племени добра.
– Что думаешь? – Раздался хрипловатый, словно вечно простуженный голос Байбата.
Айдарук оглянулся – старый наставник стоял в шаге за спиной и, прищурившись, внимательно следил за столбами сизого дыма, будто по их движению пытался угадать, что происходит на далёкой подсеке, скрытой за стеной непролазного леса. Айдарук бросил беглый взгляд направо, где спустив паруса и подняв вёсла, качались на волнах две осламки. Одну из них шагами мерил Чуксар – на ходу он стучал ребром ладони по борту и то и дело чесал редкую ещё нежную поросль на подбородке. На другой, плечом опершись на изогнутый носовой брус, застыл Ушапай. Лицо его, как будто высеченное из камня, в который вставили две блестящие льдинки глаз, оставалось бесстрастным – казалось, его ничуть не волнует суета вокруг и он просто ждёт приказа.
Айдарук задумался. Если подсеку решили занять чужаки – а в этом Айдарук не сомневался – отстоять её можно было одним из двух способов. По неписанным законам такие споры надлежало решать на совете старейшин всех племён, который собирался в Булгаре лишь два раза в год. Но какую сторону он займёт, зависело от того, чьих родственников в нём окажется больше, чьи дары будут богаче, а обещания – слаще. Так что за исход такого разбирательства вряд ли кто-то смог бы поручиться. Гораздо проще и надежней было прямо сейчас нагрянуть внезапным налётом и самим согнать наглецов со своей земли.
– Надо идти. – Постановил Айдарук.
Он посмотрел на Байбата решительно, но всё же бровь дрогнула и слегка приподнялась в ожидании одобрения. Старик коротко кивнул, соглашаясь, а потом взглядом указал на тюки с пушниной, плотно набитые под дощатым настилом. Благодарная улыбка тронула губы Айдарука и тут же исчезла – он понял и оценил совет, который молча дал ему Байбат.
Мирно, без драки доказать, что брошенное поле принадлежит барсула, вряд ли выйдет. Конечно, все знали, где проходят границы владений, но определяли их на глазок, и если реки служили надёжной приметой, то сквозь нехоженый лес красной нитки никто не протянул. А значит, соседи вполне могли заявить, что это – их земля. И Коли так, без стычки не обойтись. А когда она начнётся, на корабли могут полететь не только стрелы и камни, но и горящие головни. И подвергать такой опасности общую пушнину Айдарук не мог. Права не имел.
Айдарук решительно тряхнул головой и, заложив в рот два пальца, коротко пронзительно свистнул.
– Всю пушнину грузим к Ушапаю. – Скомандовал он и, повернувшись к гиганту, добавил. – Останешься здесь, за мех – головой отвечаешь, так что гляди в оба.
Ушапай возмущаться не стал. Вот если б такое сказали Чуксару… Но здоровяк лишь согласно кивнул и уже через миг спокойно отдавал команды, заводя своё судно между двух осламок. С громким стуком они сошлись бортами и в воздухе замелькали тюки. Вскоре вся пушнина оказалась в лодке Ушапая, а две другие, где остались только люди, под хлопанье поднятых парусов и плеск рулевых вёсел устремились к устью Эремэ, что уже виднелось впереди.
Первой в русло вошла осламка Айдарука, за ней, отстав на два десятка шагов, держался Чуксар. Течение было не сильным, крепкий осенний ветер с шумом бился в парусах, а по десятку весел дружно пенили воду с обоих бортов, так что лодки быстро продвигались вверх по реке. Лес то наступал к самым берегам, так что ветки отдельных деревьев почти лежали на серебристой глади, а то отходил на сотню шагов, открывая топкий болотистый луг, густо заросший травой и кустами. Над всем этим неподвижно застыла брюхатая серая туча, и только плеск вёсел через равный промежуток времени нарушал глухую тишину.
На Айдаруке уже была лёгкая кольчуга, пояс с кривой саблей и коротким прямым кинжалом, а в руках он держал островерхий шлем с полумаской. Готовый к бою, он стоял на носу и неотрывно смотрел на клубящийся в небе дым, который становился тем гуще, чем ближе они подходили к подсеке. Остальные тоже облачались в доспехи; все, кроме гребцов держали в руках боевые топоры, небольшие круглые щиты; стрелки собирали луки, крепили тетивы и готовили стрелы.
