Премьер Блюм ответил согласием: почему бы нет, подавление мятежа – внутреннее дело Испании. А министр авиации Кот с одобрения Блюма предложил поставить в Испанию 20–30 бомбардировщиков.

Поставки готовились в тайне, но испанский военный атташе в Париже Барросо решил посодействовать мятежникам и сообщил о предстоящих поставках прессе.

Противники Народного фронта подняли скандал – Франция решила вмешаться в дела соседней страны!

Французский премьер Блюм слыл пацифистом, но он же был и лидером Народного фронта Франции.

Как пацифист, Блюм не хотел «разжигать войну» в соседней стране, как социал-демократ – хотел помочь Народному фронту Испании.

Одновременно испанский премьер Хираль стучался и в другие двери.

Он просил горючее и оружие у англичан, СССР, а сначала даже у немцев.

В этой ситуации Блюм прибыл в Лондон, чтобы обсудить возможности политики невмешательства, которая могла бы предотвратить помощь участникам внутрииспанского конфликта.

Блюму казалось, что этот пацифистский план сможет остановить вмешательство Германии и Италии в обмен на обещание Франции и Великобритании не помогать Республике.

Таким образом Франция избегала угрозы конфликта с Германией и Италией к югу от своих границ.

В это время французское правительство то запрещало, то снова разрешало продажу французского оружия Испании.

За это время Кот протолкнул первую поставку. До начала советской помощи Республика получила 17 истребителей и 12 бомбардировщиков, по качеству уступающих немецким и итальянским.

2 августа Франция обратилась к Великобритании и Италии, а затем ко всем заинтересованным странам, включая Германию, СССР и США, с предложением организовать режим «невмешательства» в испанские дела, полностью исключив поставку в этот очаг конфликта военных материалов. Это было бы выгодно Испанской республике, так как она в августе меньше нуждалась в помощи, чем Франко.

Германия обусловила своё участие в «невмешательстве» тем, что к нему должен присоединиться также СССР.

Для французской дипломатии было важно привлечь к соглашению СССР.

В этот момент Франция была важным партнером СССР по «коллективной безопасности». Тогда же в СССР начались массовые демонстрации солидарности с Испанской республикой и сбор средств в помощь ей.

Экстренная помощь стран «Оси», как их уже можно называть, помогла мятежникам оправиться от первого удара, полученного в июльские дни.

И тут всем стало ясно, что республиканская милиция, превосходившая армию в условиях противоборства в городах, не может вести наступательную войну. Попытка наступления милиции НКТ на Сарагосу не удалась. Здесь фронт стабилизировался.

В других регионах, где милиционная система не опиралась на прочную синдикалистскую структуру анархистов в тылу, милиция не могла организовать и достаточного сопротивления фронтальному наступлению армии мятежников.

Во время прошлой мировой войны технические средства обороны были более развиты, чем средства наступления, что позволило создавать прочные фронты, пробивание которых было невероятно тяжелой задачей.

Отсюда «застойность» той мировой, которая и определяла сейчас военную «моду» в Западной Европе.

Теория де-Голля – Тухачевского пока не проверена в реальных боевых условиях.

В СССР уже есть опыт Гражданской войны – маневренной, полной драматических перемен.

Революционная война вообще тяготеет к манёвренности.

Массовые армии, непрочные тылы враждующих армий – всё это способствует драматизму событий и быстрому перемещению войск.

Эпоха моторов дала этой стратегии материальную подкладку.

К развернувшимся событиям в Испании уже были прикованы взоры военных специалистов: какая стратегия возобладает – революционной войны, подобной Российской «гражданке», или позиционной мясорубки, как минувшая мировая?, – задавались вопросами в местном Генштабе… как испанские военные, так и наши советники.

Мне же виделось, что ответ на этот вопрос зависел не только от военных, но и от политических обстоятельств.

Испанская гражданская война начиналась как мобильная. Всё было перемешано: здесь победили мятежники, там – республиканцы.

В августе мятежники контролировали Кастилию, но на юге располагали лишь небольшим плацдармом. Перед ними лежала Андалузия. Здесь крестьяне были заняты социальной революцией, а не организацией армии.

У местных анархистов и социалистов не нашлось организатора, подобного Дуррути, который сосредоточился бы на укреплении фронта.

Высадившиеся с итало-германской помощью в Испании части Африканской армии во главе с Хуаном Ягуэ в начале августа двинулись на север, в сторону территории, находящейся под контролем Молы.

Опираясь на Севилью, марокканцы 10 августа взяли Мериду и 14 августа – Бадахос.

Одновременно другая часть африканцев под командованием генерала Хосе Варелы захватила Андалузию, деблокировав гарнизоны Кордовы и Гранады. 20 августа франкисты двинулись на Мадрид.

Под Медельином генерал Ягуэ столкнулся с республиканской армией Эстремадуры генерала Рикельме.

Однако у Ягуэ были лучшие испанские войска, обстрелянные и спаянные во время колониальной войны в Марокко, профессионалы своего дела.

Им противостояли разрозненные части, оставшиеся верными республике, и многочисленная, но еще совершенно не научившаяся воевать милиция. Главной силой франкистов в этой ситуации была способность скоординированно маневрировать – чему республиканцы еще не научились. Мятежники сумели обойти позиции Рикельме, и тот приказал отходить. Анархисты не подчинились и с 2000 бойцов атаковали трехтысячную группировку Ягуэ при Сан-Висенте.

Но эта храбрая атака лишь ненадолго могла задержать движение франкистов. Республиканцы сосредоточились в Талавере-де-ла-Рейна, но и здесь повторилась ситуация с Медельином, только уже без контратаки анархистов – они не хотели зря проливать кровь, зная, что их не поддержат.

В этот критический момент последовал вызов меня в Москву…

***

С начала испанских событий, Артузов, работая на должности заместителя начальника IV разведывательного управления Штаба РККА, просто собирал общую информацию для передачи её в Кремль.

Его агенты в Берлине, Риме, Гамбурге, Генуе, Бремене, Неаполе регулярно сообщали о помощи, получаемой мятежниками из Италии и Германии.

Всю эту информацию в Кремле встречали молчанием.

Никаких секретных указаний относительно Испании по-прежнему в РазведУпр не поступало.

Публично Советское правительство тоже никак не высказывалось.

Коминтерн, разумеется, поднял великий шум, но никто тут, из практических работников, не принимал этого всерьез.

Упомянутое учреждение, давно прозванное «лавочкой», было отселено теперь в тихий пригород Москвы и превратилось из огненного факела, разжигавшего мировую революцию, в простой придаток внешней политики СССР, иногда полезный – как средство косвенного действия, иногда составлявший досадную помеху.

Как знал Артузов, последней большой заслугой Коминтерна в международной политике было проведение тактики так называемого Народного фронта.

Она означала, что во всех демократических странах послушные его приказам коммунисты отказались во имя «демократии» от своей оппозиции властям и сомкнули ряды с другими политическими партиями.

Нехитрая техника состояла в том, чтобы с помощью всякого рода «попутчиков» и просто идеалистов ставить у власти правительства, дружественно настроенные к Советскому Союзу.

Артузов признавал гениальность этого хода Сталина, так как не раз это шло на пользу СССР, оказывало ему поддержку.

Например, во Франции Народный фронт поднял на пьедестал фигуру умеренного социалиста Леона Блюма.

В прочем, с наступлением кризиса в Испании, под крики Коминтерна в защиту республики и его истошные призывы к борьбе с мятежом, сам премьер Блюм, при поддержке Лондона, предпочел объявить политику невмешательства в Испании.

В самой же Испании призывы Коминтерна встречали меньший отклик – численность коммунистов была там относительно небольшой.