– Стой, пусть замарашка займётся этим, негоже господам самим себя обслуживать. Возьми салфетку и оботри Кристиану брюки, – с издёвкой приказала Амелия, протягивая мне полотняную салфетку.

Щеки вспыхнули от унижения. Дрожащей рукой я приняла салфетку, словно задеревенев я опустилась на колени рядом с Кристианом и начала промокать винное пятно на его бедре, стараясь не касаться… ничего лишнего. Но избежать этого было невозможно – пятно расплылось слишком высоко.

Кристиан похотливо осклабился, ёрзая в кресле:

– Смотри-ка, а служаночка-то старается! Прям вся раскраснелась, бедняжка. Похоже, нравится ей это дело, а?

Винсент похабно заржал, отпуская скабрёзные шуточки. Амелия брезгливо поморщилась:

– Ну ты и похотливый боров, Кристиан. Хотя чему удивляться – рыжие потаскушки по тебе, верно?

Винсент гоготнул, отпивая вина:

– Может, отдадим ему девку на растерзание? Пусть порезвится всласть, а то тесно ему в штанах стало, глядите!

Это была последняя капля. Щёки вспыхнули от чудовищного унижения и потрясения от их цинизма. В висках застучало, перед глазами поплыли багровые пятна. Жгучий стыд и обида опалили лицо. Праведный гнев вскипел в груди раскалённой лавой, готовой вот-вот извергнуться.

Решительно поднявшись, я схватила бокал и плеснула вино прямо в лицо ухмыляющейся гадине.

– Ах ты мерзкая дрянь! Да как ты посмела поднять руку на госпожу?! – взвизгнула Амелия, полыхая яростью. Прекрасное лицо исказила гримаса ненависти и презрения. – Зря я не прикончила тебя ещё там, на площади, когда была возможность! Избавила бы мир от такого ничтожества!

Она вскинула руку, и в тот же миг невидимая сила стиснула моё горло стальной хваткой. Дыхание с хрипом вырывалось сквозь сдавленные связки, лёгкие зажгло огнём. Боль была чудовищной, невыносимой. Казалось, голова вот-вот лопнет от давления, а шея переломится, не выдержав немыслимой тяжести.

Я судорожно цеплялась пальцами за невидимую удавку, пытаясь ослабить хватку, но магия не поддавалась. Грудь горела от недостатка кислорода, перед глазами плясали красные пятна. Колени подломились, и я рухнула на пол, корчась в агонии. Кости хрустели, мышцы сводило мучительными спазмами. Казалось, что сама жизнь по капле вытекает из меня вместе с надсадным хрипом и булькающей слюной.

Но внезапно сквозь пелену невыносимых страданий проступило нечто иное. Магия! Я вдруг явственно ощутила её – могучую, первозданную, дурманящую. Она обволакивала тело удушливым покрывалом, проникала под кожу, струилась по венам раскалённой лавой. От неё исходил металлический привкус, словно от электрических искр, и пряный аромат грозы.

Несмотря на чудовищную агонию, я впитывала эту силу, словно изголодавшийся по живительной влаге песок. Боль мешалась с наслаждением, унижение – с триумфом. Закрыв глаза, я почти физически видела, как магия клубится вокруг разноцветными вихрями, сплетаясь в причудливый узор. Как струится по коже золотыми искрами, пронзает нервы райской мукой.

Такого мне ещё не доводилось испытывать! Даже близко, даже на миг. Там, в трущобах, я и помыслить не могла о подобных ощущениях. Магия была уделом лишь богатых и привилегированных. Никто из нашего брата и капли не мог выдавить без риска свернуть себе шею потугами. А тут – целое море, безбрежный океан могущества!

Понимаю, это звучит безумно – упиваться болью, млеть от ужаса. Словно последний наркоман, мазохистка. Но кто бы знал, каково это – вот так, разом, шагнуть из серой обыденности в ослепительный вихрь чуда! Прикоснуться к запретному, вкусить немыслимого. Пускай и под пыткой, пускай на грани жизни и смерти – а всё ж пьянит похлеще вина!

Амелия, кажется, не подозревала о моих противоречивых чувствах. Скрючив пальцы, точно когти дикой птицы, она сжимала кулак всё сильнее, вдавливая магические оковы в трепещущую плоть. Хрупкое стекло бокала брызнуло осколками, впиваясь в ладонь. Алая кровь закапала на ковёр, но эта боль меркла в сравнении с той, что разрывала лёгкие.

Я рухнула безвольной куклой. Мышцы немели, кости хрустели, мозг плавился от чудовищного давления. Но даже теряя сознание, я продолжала странно наслаждаться этой пыткой. Словно в горячечном бреду, словно под веселящим порошком – отчаянно цепляясь за ускользающие ощущения невиданной силы.

– Ну что, доигралась, мразь? – прошипела Амелия. Её голос доносился словно из-под толщи воды – глухо, искажённо. – Думала, тебе это с рук сойдёт? Да я тебя на куски порву, ничтожество!

Всё поплыло перед глазами. Сквозь алую пелену я невольно залюбовалась своей мучительницей – прекрасной и ужасной, будто языческая богиня. Зрачки Амелии потемнели и расширились, точно от желания, а по волосам и коже пробегали змеистые всполохи. Неужто это и есть лик безграничного могущества? Неужто таким становится маг в миг высвобождения силы?

Не знаю, сколько это длилось – миг или вечность. Наверное, я бы так и погибла, упиваясь собственной агонией, если бы внезапно не раздался повелительный окрик Николаса:

– Довольно, Амелия! Прекрати немедленно. Ты же её прикончишь!

Хватка на горле ослабла, и я со стоном повалилась на ковёр, жадно глотая живительный воздух. Грудь раздирал надрывный кашель вперемешку со всхлипами, горло саднило, точно ободранное. Несколько минут я просто лежала ничком, мелко дрожа и силясь отдышаться.

Постепенно в голове прояснилось. С трудом приподняв тяжёлую, гудящую голову, я обвела мутным взглядом застывшую компанию. Кристиан и Винсент таращились на меня с отвисшими челюстями. Амелия раздувала точёные ноздри, с ненавистью буравя меня взглядом. И лишь в глазах Николаса за ледяным презрением проскальзывало нечто… странное. Опасливое. Будто он прозрел во мне нечто большее, чем жалкую служанку. Он порывался подойти, но остался на месте.

Пошатываясь, я медленно поднялась на ноги. Израненная ладонь кровоточила, по лицу тянулись влажные дорожки слёз. И хоть тело ныло от боли, а внутри всё клокотало от унижения – губы невольно кривились в безумной, блаженной полуулыбке. Словно мне открылось некое тайное знание, сокровенная истина, неподвластная этим зарвавшимся снобам.

Гордо расправив плечи и глянув недрогнувшим взглядом, я произнесла шёпотом:

– Благодарю за урок, господа. Многое я сегодня поняла и ощутила. Жаль, что столь дивный дар достался столь ничтожным душонкам.

Вздёрнув подбородок, я чинно прошествовала к двери. Гулкие шаги мерно и твёрдо отдавались под каменными сводами. И пусть спина горела от прожигающих взглядов – я ни разу не споткнулась, не убыстрила шаг.

Выйдя прочь, я аккуратно прикрыла за собой тяжёлую створку. И только в коридоре позволила себе сползти по стене, обессиленно прикрыв глаза.

***

Эта загадочная девушка с огненными кудрями и бунтарским нравом зацепила наблюдательный ум, заинтриговала и взбудоражила воображение. В ней чувствовался несгибаемый внутренний стержень, достоинство и сила духа, присущие скорее благородным особам, нежели замарашкам из прислуги.

Но истинное изумление и трепет вызывала её реакция на проявления магии. То, как эта хрупкая плебейка жадно впитывала, порой на грани жизни и смерти, малейшие крохи волшебства. С каким неистовым восторгом и самозабвением отдавалась во власть колдовских чар, превозмогая чудовищную боль.

Складывалось ощущение, будто в ней живёт неутолимая жажда, почти одержимость всем сверхъестественным и потусторонним. Эта одержимость столь велика, что девушка готова с наслаждением принимать любые муки, лишь бы на миг приобщиться к источнику высшей силы.

Невольно возникают весьма смелые, на грани кощунства аналогии. Не иначе, как девчонка черпает в магии некое запредельное, почти эротическое удовольствие! Словно изголодавшаяся по ласке гетера, она сладострастно упивается ощущениями, неведомыми простым смертным. И это при том, что сама, похоже, начисто лишена магического дара!

Пожалуй, именно этот парадокс – средоточие тайны, окутавшей рыжеволосую бунтарку. Она словно бы рождена для колдовства, всем своим нутром предназначена ему. Но волею случая, по несправедливой прихоти судьбы, оказалась отлучена от магического искусства, низведена до жалкого прозябания.