— Волнений, бунтов или разбоя не случалось, пока я торчал на Юге?

— Нет. С чего им случатся? Никто не ожидал, что их так примут и будут столько помогать. Да и попы постоянно за тебя молятся, особенно после разгрома Батыя. Народ впечатлен. Не передать, какое ликование было во всех землях, когда дошла весть о победе. Кстати, скажу по секрету. Я случайно увидал, как Дружина Кнутович стоял в темном углу и рыдал, узнав о битве. Никогда бы не подумал. Железный старик.

— О том молчи.

— Да я понимаю.

— Что у Бачмана?

— Гонцов шлет в Белую Гору. Тебя не поймать, каждый раз в новом месте. Я привез грамотки.

— Потом прочту, а пока расскажи своими словами.

— Все лето он гонял остатки монголов между Волгой и Днепром. Пишет, что никто не ушел. Последнее сообщение получил перед отбытием. В нем твой половец сообщает, что собрал вождей уцелевших родов, поделили места кочевий. После чего он собирался переправиться на левый берег Волги.

— От эмира было что-нибудь?

— Ага. Сначала появились булгарские купцы, впервые за четыре года. Они сообщили, что Ильхам-хан вернулся в Булгарию и поднимает народ. Во всех северных городах взбунтовавшиеся жителе перебили монгольских чиновников и гарнизоны. На юге язычники пока сидят уверено, там булгар мало осталось и все они в страхе. Эмир созывает к себе мордовских, черемисских и буртаских князьков. Под его властью Ошель, Кашан, Жукотин и Алабуга. Недавно сообщил, что ждет Бачмана и выступит вместе с ним на Юг.

— Позовите Петра из Вщижа. Пусть придет, как управиться с размещением своих, — велел слугам. — Продолжай.

— Да все вроде. Про Крым тебе Петр расскажет, а у меня больше новостей нет. Спокойно жили.

— И слава Богу. Как добыча? Вся ли дошла, никто не пытался отщипнуть?

— Вся в замке. Кто нападет то? Разбойников Ингваревичи, Дружиновичи да Ян Малой вывели, а больше и некому.

— Пленные князья как?

— Взрослые сидят тихо. Как узнали про победу, покривились. Не рады, сучьи дети. Зато молодежь дает жару. Сбились в стайки и пропадают весь день в лагере, или в городе, или в лесу. Даже княжны от пацанов не отстают. Словно дети смердов, право слово. Возвращаются под вечер, голодные и чумазые, но довольные. При живых родителях у них такой воли не было. Их няньки с ног сбиваются, но разве за этими оторвами угонишься? А как пришла весть о разгроме Батыя, так все, даже девки, тут же прибежали ко мне и стали требовать взять их в войско.

— Дети. Сам не такой был?

— Я не княжич. Все же могли бы и поприличнее себя вести.

— Еще один поклонник древлего благолепия. Нужно их куда-то пристраивать. Девок можно замуж, а вот пацанов… Может в университет?

— Ага, как же! Они в лагере уже как свои. Не будут учится, хотят быть воинами.

— Тоже нужное занятие. Открою при университете военную школу, где ветераны будут учить будущих офицеров. Вот и отправлю туда.

— Этому учится может и станут.

— Можно? — заглянул в шатер Петр.

— Заходи. Рассказывай, как прошел поход в Крым?

— Добрались благополучно. Из устья Днепра пошли, сначала, к Белгороду. Но там делать оказалось нечего. Одно пепелище и не души. Развернулись, пошли к Корсуню. Все села и городки, по берегу, сожжены. Но народ уже отстраивается. Не знаю, где и прятались, кругом степь. Корсунь в порядке, хотя поганые его взяли и разорили. Но большая часть жителей сумела убежать в горы и море, теперь вернулись. Да и пришлых много, которые решили пожить на новом месте, за стенами. Их продолжали восстанавливать, когда мы прибыли. Мстислав Давыдович предложил перейти под его руку. Горожане посовещались и согласились. Князь объявил Корсунь столицей нового княжества и стал устраиваться. Дал гривен на восстановление стен, вызвал семью из Новгорода-Северского. Оттуда двинулись в Сурож. Его тоже разорили монголы. По дороге встретили два замка, генуэзских, в горах. Эти взять номады не сумели. Предложили им перейти под власть князя, но те отказались. Оставили в осаде, гарнизоны не велики в тех замках, и тронулись дальше. Сурож перешёл к князю без боя, как и Корчев потом. Затем Мстислав Давидович вернулся к генуэзцами, а мы отправились в устье Дона. Как там было дальше у князя, не знаю. Зашли, по дороге, к Тмутаракане. Нет ее, как и Белгорода. Как и Таны, на Дону. Одни головешки. Ну а дальше поднимались на Русь. Половцев по дороге почти не встречали, Батый их почти всех вывел. Все.

— Сколько людей потерял?

— Одного генуэзцы подстрелили, семеро померли от поноса, два исчезли на Дону. Искали, но следов не нашли.

— Князь Мстислав пытался сманивать к себе на службу?

— Зудел всю дорогу. Но никто не согласился.

— Понятно. Ну что, готовьтесь. Придется опять повоевать. Не хочет смоленский князь сдавать город. Будем брать штурмом. Дядю привлекать не стану, город отходит ко мне, его воинам до жителей дела нет, будут грабить, как чужих. Могут и сжечь, ненароком. Мне того не надобно. Так что, заходим, вырезаем дружину и бояр, наводим порядок и на выход. Грабить можно только боярские и княжеский терема, остальных нет. Князя и бояр в плен не брать. Семьи не трогайте, насиловать боярышень и княжон, если такие обнаружатся, запрещаю. Найдется похотливая свинья, прикажу повесить за член, пока не оторвется. Все ясно?

— Да, — хором ответили Илья и Петр.

— Ну тогда идите к своим, растолкуйте им, что и как.

К утру 25-го сентября стена и две башни на ее концах были разрушены. Воины дяди расположились у всех ворот, чтобы предотвратить бегство князя. Флот контролировал реку.

— Вперед! — скомандовал я и терция Федора Горелого побежала к пролому, таща с собой связки прутьев, для заполнения рва.

Через 20 минут, преодолев ров и вал, бойцы ворвались в город, не встречая сопротивления. Быстро построившись, они двинулись к воротам, которые осажденные завалили изнутри всяким хламом. Поняв, что разгребать гору грунта, вперемешку с бревнами и камнями, дело долгое и муторное, Федор отправил ко мне гонца, а сам направился к Детинцу.

Я взял терцию Петра и последовал за ним. Город словно вымер, но через слюдяные пластины и бычьи пузыри окошек за нами следили тысячи испуганных глаз. Побежденные приготовились к грабежу и насилию. Обе терции двигались параллельно друг другу, ожидая нападения, но его не было. Даже баррикады не обнаружили. Не понимаешь — остерегись! Движение еще больше замедлилось. Наконец вышли к Детинцу. С городен полетели стрелы и болты. Отошли и я послал часть людей к воротам. Придется все же расчищать их, тащить фальконеты через ров и вал. То еще удовольствие. Из лагеря принесли лопаты и дело пошло. Часа через два после полудня, ворота распахнулись, а еще через минут сорок к нам прибыла артиллерия и помещики. После первых залпов, на одной из башен замахали тряпками, предлагая переговоры. Канониры оглянулись, не увидели знака прекратить обстрел и продолжили долбить стену. Внутренние укрепления не были столь же мощными, как внешние, и рухнули после трехчасового обстрела.

— Вперед!

Я вошел в детинец последним. Бой еще кипел у княжеского, каменного терема и во дворах боярских усадеб. Но это было бессмысленное сопротивление обречённых. Через час все закончилось.

— Какие потери? — спросил у своих воевод.

— Семеро убитых, двадцать раненых, — доложил Федор.

— У меня убитых девять, пятнадцать раненых, — это Петр.

— Сорок семь убитых, полторы сотни раненых, — сообщил Илья.

— Ого! Почему так много?

— Пехота группами атаковала, а мои помещики, как ворвались в терема, так и стали пластаться с защитниками, один на один. А там не горожане засели, а дружина. Вот и получили, по полной.

— Что ж. Количество дураков среди помещиков уменьшилось. Проведи среди них беседу, скажи, я не доволен их беспомощностью. Но еще больше тем, как они быстро забыли все, что им втолковывал на учениях и сегодня, перед штурмом.

— Проведу.

— Ладно. Тащите все ценное из теремов. Поделим в лагере.

Вояки повеселели и бросились исполнять приказание. Я остался с двумя слугами на площади, перед княжеским теремом.