С тех пор ниделги так и охотились на Чёрных Болотах. Мужчин убивали, вдов утешали. Рождение чернокожих младенцев в гимерских деревнях давно стало обычным делом. Жаль, что вместе с нечувствительностью к боли джугуру-герэ не унаследовали нечувствительность к страху.

– Увидели ниделга и в штаны наложили? – бросил Моргорг. – Я думал, что «охотничьи дети» бесстрашны и храбры, что они хотят завоевать для меня Одингард и в награду получить земли Великолесья. Разве не так?

– Они рвутся в бой – это точно, – хмыкнул Урдвиг. – Особливо же им хочется побыстрее вручить вам ту вещицу. Ту, что картарасцы прячут в сокровищнице. – Моргорг нахмурился, и главнокомандующий тут же поспешно добавил: – Я это к тому, милорд, что, сидя в пещерах Баргора, много не навоюешь. Гиблое место, проклятое! Духи усопших порчу на солдат наводят, и они бросаются в море с утёса. С того самого, откуда наши прадеды сбрасывали пленных. Надо уносить отсюда ноги! Да и запасы еды на исходе, и джугуру-герэ начинают с интересом друг на дружку поглядывать, прикидывают, кого станут жрать первым.

– Я же сказал: никакой человечины, пока не возьмём Одингард, – резко оборвал гимерца Моргорг.

– Так-то оно так, – послушно согласился тот, – но голод не тётка, а с человечиной на вкус ничто не сравнится. Особенно, когда в брюхе пусто. – И гимерец плотоядно облизнулся. Моргорг с трудом подавил отвращение. – Земли Великолесья пустуют, – продолжал гимерец, – те, кто пятьсот лет назад не успел удрать на кораблях, что стояли в других фортах, попрятались в лесах. А в степи кочевники, у них и свежее мясо, и лепёшки с сыром, и хмельное молоко, и красивые девки… Несправедливо это, милорд!

– А как насчёт жалованья? – как бы между прочим поинтересовался Моргорг. – Простые солдаты получают пять золотых солнц в неделю, а джугуру-герэ – двадцать. Это справедливо?

Гимерец не нашёлся, что ответить.

– Так что мне передать джугуру-герэ? – метнув на Моргорга опасливый взгляд, хмуро поинтересовался он.

В дверь загрохотали с новой силой. Пятясь, главнокомандующий шмыгнул в завывающую ледяную темноту и принялся с кем-то шушукаться.

– Милорд, – коротко доложил Урдвиг, вернувшись, – коршуны из Одингарда с донесением. Позвольте вам его передать.

– Позволяю, – сказал Моргорг.

Один взмах его руки в белой бархатной перчатке – и скрученный в тугой свиток лист папируса, выскочив из волосатой лапищи Урдвига, взмыл в воздух. Свиток начал раскручиваться, затем лист плавно опустился на ладонь Моргорга.

Его пальцы ощутили знакомое покалывание. Бумага была насквозь пропитана белой магией. От одного вида этих хрупких завитушек у Моргорга началась головная боль. Он недовольно поджал губы, вспомнив, что так и не смог уговорить своего одингардского осведомителя обучиться чёрным рунам.

Стоявший неподалёку Урдвиг, открыв рот, пялился на донесение, но Моргорг и не подумал прикрыть его. Видеть тайные руны мог лишь тот, кто наделён хоть какими-то магическими способностями. Всё, что мог видеть главнокомандующий – это лежавший на ладони Моргорга чистый лист папирусной бумаги.

Моргорг быстро пробежал по донесению взглядом. Оно подтвердило все его подозрения. Стеклянный шар перестал показывать подвал с тайником потому, что хан Улус, этот никчёмный старикашка, отправил своего приёмыша в Одингард. Вместе с его, Моргорга, камнем. И ещё кое-что: к стенам Картараса отправилась армия Одингарда – тысяча заклинателей огня – двести Огнеустов Аратора всё-таки оставил при себе.

Огненный хлыст, взвившись в руке Моргорга, полоснул по бумаге, раскромсав донесение на мелкие кусочки. Они вспыхнули мерцающим зеленоватым светом и исчезли.

Налитые кровью глазки Урдвига выпучились, как у каменной лягушки, и он с ужасом отскочил назад. Точно так же огненный хлыст раскромсал на мелкие кусочки тело его брата-близнеца, в пустую башку которого ударил валиссийский огненный хмель – вино, хранившееся в погребах Баргора.

– Передай джугуру-герэ, что мы выступаем, – сказал Моргорг таким тоном, что выпученные глазки Урдвига выпучились ещё больше и, казалось, вот-вот лопнут, а сам он в мгновение ока оказался возле двери. – И ещё кое-что… – Моргорг немного помедлил, обдумывая. – Отправишь коршунов в мою южную резиденцию на болотах с новым приказом. План переброски основных войск меня больше не устраивает.

Ветер завывал с такой силой, словно это была не вершина пика Башня Демона, а Чёрные Болота в ночь полнолуния, когда там жутко на все голоса выло что-то неведомое. На западе небо подпирали пики с белоснежными шапками. На их светлых склонах темнели безобразные угольно-чёрные пятна – следы не прекращавшихся драконьих атак. У самой вершины ближайшего пика по горной тропе взад-вперёд сновали крошечные чёрные фигурки, их становилось всё больше – похоже, в лагере Огнеустов объявили тревогу.

Ворон впился взглядом в горизонт на востоке, где темнела зубчатая полоса изрезанных непроходимыми ущельями скалистых гор. Над ней взвивались языки пламени и поднималось красное марево одингардского леса. В неподвижно застывшем воздухе ни отблеска драконьей чешуи, ни того, что могло бы даже отдалённо напоминать точку, подозрительно быстро двигавшуюся в сторону Одингарда.

Ворон опустил голову. С высоты птичьего полёта река Агар, по которой медленно двигалась лодка с тремя путниками, казалась блестящей агатовой змейкой. До зубчатой полосы гор лодке оставалось совсем немного.

Успеем проскочить, – успокоившись, сказал себе Орто и в который раз огляделся вокруг.

Огромное каменное плато на вершине Башни Демона занесло снегом. На месте тысячелетнего дуба стоял белый сугроб, из которого торчала расколотая молнией чёрная верхушка. Орто по привычке уселся на самый нижний сук и прыгал то на одной лапе, то на другой, пытаясь согреться. Последнее время он редко бывал в родном Бороге и успел забыть о пронизывающем холоде и сырости ущелий. В одном из них находилось его тёплое уютное гнёздышко, выдолбленное в скале, с толстой каменной задвижкой…

– Милорд, – сказал Орто управителю Одингарда, – вы же знаете историю с моим дедом. Я остался круглым сиротой, а он подобрал меня и воспитал, как родного сына. Старикан он был крепкий, и если б не проклятая стрела, пущенная с картарасской стены, мог бы ещё долго протянуть. С тех пор я людей – в особенности картарасцев – не то что на дух не переношу, меня трясёт от одного их вида. Вы – исключение.

– Ты же хотел перебраться на сук повыше, – заметил Аратора, – вот и переберёшься. Я замолвлю о тебе слово. Думаю, Ирвин мне не откажет.

Место ворона, седьмого по счету старейшины Борога, было на самом нижнем суку, но желающих спихнуть его на землю хоть отбавляй. Взять, к примеру, того же Меро. На последнем вороньем вето он что-то нашёптывал на ушко Ирвину – первому старейшине, а тот потом на Орто несколько раз злобно зыркнул.

Уж не метит ли клеветник на мое место, – подумал тогда ворон.

Он забеспокоился, потому как предпочитал сидеть на дереве с подветренной стороны, где тепло, а не стучать зубами от холода на промёрзшей земле. То ли Орто раздобрел, то ли сук вдруг усох, да только сидеть на нём стало неудобно. Но что больше всего донимало, так это маленькие сучки. Они плодились, как грибы в лесу, и при любой возможности больно впивались в лапы. Принять предложение Управителя значило положить конец этой пытке. На новом месте и от земли будет подальше, и ветра там поменьше, а главное – оттуда будет легче следить за продвижениями врага.

– Ваша взяла, – сдался ворон. – Я помогу парню.

Заметив какое-то шевеление наверху, Орто поднял голову. На расщеплённой верхушке дуба сидел Меро.

– Метишь на место Ирвина? – с неприязнью оглядывая тощего, как палка Меро, спросил ворон. – Смотри, узнает – последнее перо на твоей плешивой макушке выдерет.

Меро спрыгнул с верхушки дуба и уселся рядом с Орто.

– Мне твоё место больше приглянулось, – ухмыльнулся Меро.