— Ужасно! — промолвил он с чувством.

— Все же это лучше, чем быть сожженным, — заметил Рикардо.

— Его собирались сжечь?

— Ему предложили выбор: принять христианство, креститься и быть удавленным или остаться язычником и сгореть на медленном огне.

— Ужасно! — повторил Хорнблоуэр. — Но какое отношение все это имеет к нашему делу?

— Прямое, — загадочно ответил сержант. — Наберитесь терпения, дон Горацио, и позвольте мне продолжить. Так вот, я уже говорил, что история падения империи инков весьма похожа на историю завоевания Мексики. В обоих случаях горстка плохо вооруженных оборванцев, обманом захватив в заложники правителя огромного государства, начинала диктовать свою волю их приближенным и подданным. Когда же в руках захватчиков сосредоточились колоссальные богатства, собранные, якобы, по приказу удерживаемого властелина, заложники сделались ненужными и были подло убиты. Монтесуме еще повезло. Он умер, не дожив до конца своей империи и не увидев своими глазами той пропасти, куда был ввергнут его народ. Его племянник Куаутемок — испанцы называли его Гватемозином, — последний император ацтеков, был подвергнут мучительным пыткам и повешен взбешенными испанцами, так и не добившимися от него раскрытия тайны спрятанных сокровищ. Но самым подлым образом поступили все-таки с Атагуальпой, последним Великим Инкой. Писарро потребовал от своего царственного пленника выкуп. Тот должен был наполнить золотом на высоту человеческого роста одну из комнат в императорском дворце. Требование это было выполнено. Франсиско Писарро и его люди сделались богатейшими людьми. Но алчному авантюристу этого показалось мало. Придравшись под каким-то пустым предлогом к поведению Атагуальпы, он потребовал второй выкуп. На этот раз золотом следовало наполнить доверху в несколько раз большее помещение. Последний Великий Инка согласился и на это. По его приказу тысячи носильщиков потянулись по горным тропинкам в Куско со всех концов страны. Они еще не знали, что повелителя уже нет в живых. Клятвопреступник попытался скрыть ото всех подлое убийство, но весть о нем все равно просочилась наружу. Писарро так и не получил больше никакого золота. Оно таинственным образом исчезло. Многие с тех пор искали место, где спрятан второй выкуп Великого Инки Атагуальпы, но горы Тауантинсуйу — так называлась империя инков — свято хранят секреты.

— И сколько же там было золота? — спросил капитан, помимо воли заинтересовавшийся рассказом.

— Никто не знает точно. Очень много. По рассказам, та зала, которую предстояло наполнить, имела объем от ста до ста пятидесяти кубических ярдов.

Хорнблоуэр быстро произвел подсчет в уме и чуть не присвистнул. По самым скромным меркам выходило более полутора тысяч тонн. Такого количества благородного металла не сыскать было даже в подвалах Английского Банка или в сокровищнице индийского махараджи.

— А кто-нибудь знает, где находятся сокровища?

— Возможно. Но это очень опасное знание, дон Горацио. Я говорил уже, что многие отправлялись в горы на поиски спрятанного золота, а вернулись единицы, да и те потом долго на этом свете не задержались. Если вам вдруг пришло в голову тоже попытать счастья, мой вам совет, дон Горацио, — не связывайтесь с этим. Сокровища предназначены на великое дело, и те, кто хранит их, позаботятся о том, чтобы они никогда не попали в жадные лапы бессовестных искателей наживы.

— Вы плохо обо мне думаете, сержант, — усмехнулся капитан. — Неужели я похож на «бессовестного искателя наживы», как вы изволили выразиться? Впрочем, все эти разговоры о сокровищах пока не прояснили главного. Чего, собственно, вам от меня нужно?

— Только одного, — последовал быстрый ответ. — Вы должны уговорить Франсиско взять меня с собой в Испанию. Если этого не произойдет, можете заранее отказаться от всякой надежды на успех.

Хорнблоуэр внутренне подобрался. Это уже было ближе к делу. Однако пока не стоило затевать прямой конфликт. Лучше прикинуться простаком и заставить Перейру раскрыть карты до конца. Он изобразил на лице полное непонимание.

— Прошу прощения, Рикардо, но я не представляю, чем могу вам помочь. Кроме того, я совершенно уверен, что сеньор Миранда просто не сможет без вас обойтись. Кстати, почему вы считаете, что он не собирается вас брать?

— Он сам сказал мне об этом вчера вечером, дон Горацио. Мы долго спорили, но мне не удалось убедить Франсиско. Он хочет, чтобы я остался здесь вместо него. Никому другому он не доверяет. А я должен, нет, я обязан сопровождать его, куда бы он ни отправился.

— Хорошо, я допускаю, что у вас имеются основательные причины настаивать на участии в нашей экспедиции. Но при чем здесь я? В конце концов, я понимаю дона Франсиско. Нельзя же оставлять без присмотра ваших головорезов.

Перейра пренебрежительно отмахнулся от последних слов Хорнблоуэра.

— Ерунда, — заявил он, — Алонсо прекрасно справится. Парни уважают его не меньше, чем меня, а боятся куда сильнее. Дело в другом — Алонсо плохо говорит по-английски. Если возникнет какой-то конфликт с властями, нужен человек, способный толком все объяснить. Если вы попросите ваше начальство в Адмиралтействе приглядеть за монастырем и не давать парней в обиду, все будет в наилучшем виде.

— Почему же сам господин граф не может обратиться с подобной просьбой?

— Кто? Франсиско? Да он скорее язык проглотит, чем унизится до такого. Сами подумайте, дон Горацио, ну как он будет объяснять м-ру Барроу, что его людям необходимо какое-то официальное покровительство на время его отсутствия? Его гордость ни за что не позволит ему признаться в том, что он нуждается в помощи. Ему проще обойтись без меня. Другое дело, если предложение помочь будет исходить от вас.

Аргументация выглядела убедительно, но Горацио был на все сто процентов уверен, что Рикардо слишком многого не договаривает. Неписаный кодекс джентльмена требовал удовлетвориться данными объяснениями и поддержать перед графом просьбу сержанта. Однако любопытство пересилило. Любопытство и кое-что еще. Хорнблоуэр чувствовал, что Перейра неспроста затеял все эти разговоры о пророчествах, удавленных правителях, закопанных сокровищах и прочей чепухе, к тому же, перемежая их едва прикрытыми угрозами провалить все дело, если ему не пойдут навстречу. А главное, Хорнблоуэра не покидало крепнущее ощущение, что его собеседнику до смерти хочется выговориться и облегчить душу. Вполне возможно, что в глазах сержанта он, Хорнблоуэр, был идеальным слушателем, которому можно было открыться не особенно опасаясь огласки. Его надо было только еще немножко подтолкнуть. Капитан решил идти напролом.

— Вы умно рассуждаете, Рикардо, — заговорил он дружеским тоном, — и почти убедили меня. Почти, но не до конца. Почему-то мне кажется, что вы не все сказали. Попробуйте убедить меня в том, что ваше участие действительно необходимо и жизненно важно, как вы утверждаете. Рассейте мои сомнения, прошу вас. Иначе я могу истолковать их не в вашу пользу. (Вот так, пусть теперь сам почувствует, каково быть объектом шантажа!) И объясните, наконец, какого черта означают все эти бредни о золоте, Хранителях, Освободителях и прочем?

Перейра немного помолчал, о чем-то раздумывая, затем вскинул голову и взглянул Хорнблоуэру прямо в глаза.

— Хорошо, дон Горацио, я расскажу вам всю историю, и не стану требовать от вас обещания хранить тайну. По опыту мне известно, что одних людей никакая клятва не удержит от разглашения доверенного им секрета, других же простая просьба заставит до конца жизни держать рот на замке. Должно быть, именно в этом заключается разница между джентльменом и истинным джентльменом, — усмехнулся сержант. — Поэтому вас, дон Горацио, я попрошу никому и никогда ее не рассказывать. Да вы, думаю, и сами не захотите этого делать, когда выслушаете меня до конца. Готовы?

Хорнблоуэр кивнул. Ловкий ход Перейры не оставил ему другого выхода. Попробуй теперь отказаться, когда тебя только что назвали истинным джентльменом.

— Мы с Франсиско родились одновременно, — начал сержант, — только он появился на свет в богатом господском доме, а я — в бедной индейской хижине. Было это где-то около полуночи. В ту ночь в Лиме случилось сильное землетрясение, разрушившее несколько десятков зданий и унесшее немало жизней. Еще более сильное землетрясение произошло в горах, к юго-западу от столицы. Озеро Титикака вышло из берегов, и его разлившиеся воды затопили немало окрестных селений. Вам не приходилось слышать, дон Горацио, что у индейских племен, населяющих Перу, это озеро почитается священным? — спросил внезапно Перейра.