Когда на меня обрушилась вся тяжесть происходящего, вся тяжесть унижения и страданий, я, верно, упала бы к его ногам в глубоком обмороке, если бы не звон огромного колокола, который было решено использовать как сигнал о надвигающейся опасности, чтобы призвать каждого на тот пост, который был ему назначен на случай непредвиденных обстоятельств. Этот сигнал стал для меня сладостным облегчением от мучений, которые было в десять раз труднее перенести, чем любые возможные трудности или опасности, связанные с арктическим штормом, среди высоченных гор льда.

Времени для печали не оставалось. Чрезвычайная ситуация требовала немедленных действий, и мы поспешили на палубу. В соответствии с ранее достигнутыми договоренностями капитан Ганоэ взял штурвал на себя, капитан Баттелл, как опытный арктический штурман, принял командование, а я с биноклем и блокнотом встала у штурвала, чтобы вести наблюдения и оказывать капитану Ганоэ любую помощь, которая может потребоваться.

Причина тревоги сразу же стала очевидна. Дувший весь день с юго-запада крепкий бриз теперь усилился до штормового, и айсберги, которые в течение нескольких дней становились все многочисленнее по правому борту, образовали сплошную цепь, которая, по всей видимости, была прикована к суше, поскольку оставалась неподвижной, в то время как по правому борту приближалось сплошное поле льда огромной протяженности. Оставалось не более нескольких часов, когда эти две огромные ледяные стены сойдутся и мы окажемся в их смертельных объятиях.

Отступление было невозможно. Единственным открытым руслом было то, по которому мы и шли. Стены с обеих сторон были сплошными, и в бинокль я видела, что фарватер позади нас перекрыт айсбергами, надвигающимися на нас под напором ветра и волн, словно решив не дать нам уйти. Казалось, наша единственная надежда – успеть проплыть мимо этих двух сплошных ледяных стен до того, как они сойдутся вместе. Капитан Баттелл с помощью своего бинокля быстро осматривал горизонт и отдавал приказы через рупор так спокойно, словно подобные сцены происходили каждый день, а капитан Ганоэ, стоявший у руля, отвечал так, словно был частью механизма, которым он управлял с отменной быстротой и точностью.

Эту сцену невозможно забыть. Полуночное солнце висело прямо над горизонтом. По правому борту на нас надвигалась сплошная стена льда, простирающаяся настолько далеко, насколько мог охватить глаз с помощью мощного окуляра. По правому борту еще одна стена льда, о которую волны бились со всей своей яростью, стояла, казалось, так же прочно, как гранитные берега, в которые она упиралась. За нами русло было заполнено оторвавшимися массами льда, которые, попав между этими ледяными стенами, могли ускорить закрытие русла перед нами. Сможем ли мы спастись? – вот вопрос, который стоял перед нами.

Все паруса были подняты, и под давлением каждого фунта пара, который могли выдать наши котлы, "Ледяной король" рванулся вперед, как испуганный олень, словно осознавая надвигающуюся гибель. В течение нескольких часов мы сохраняли эту безрассудную скорость. Пена ослепительными брызгами летела через борта корабля и создавала широкую белую полосу. Свист ветра в такелаже и равномерное пыхтение двигателей создавали на борту ощущение столпотворения.

Это действительно была гонка на выживание, и в своем взволнованном состоянии я наслаждалась волнением, отчаянно надеясь, что она завершится катастрофой. С мужеством отчаяния я спокойно наблюдала за происходящим и делала свои записи, время от времени помогая капитану Ганоэ за штурвалом. Это была первая реальная опасность, с которой мы столкнулись, и беседа с капитаном придала мне безрассудную смелость, чтобы встретить ее без содрогания, что представляется почти чудом.

Мы продолжали стремительный бег, а две огромные ледяные стены, насколько хватало глаз, все еще противостояли друг другу, и открытая водная гладь становилась все более узкой. Вскоре нам пришлось отклоняться от курса, чтобы избежать столкновения с неровными линиями льда, но не было никаких признаков того, что, когда они сойдутся, появится открытое пространство, достаточное для безопасности корабля. Мы были вынуждены снизить скорость, а льдины все сближались, и наконец мы были вынуждены пробираться по узкому извилистому каналу между двумя огромными ледяными горами, которые зачастую возвышались намного выше грот-мачты Ледяного короля.

Перспектива была отчаянной, но лед по правому борту перестал приближаться, и на мгновение показалось, что мы сможем выбраться на открытую воду. Но не тут-то было. Наш путь был закрыт. Перед нами высилась ледяная гора, и мы остановились. Вероятно, именно она сдержала продвижение подвижного ледяного покрова и спасла нас от жестокой "удавки", которая погубила так много незадачливых судов в этих опасных водах.

"Ледяной король" лежал между двумя огромными нависающими ледяными горами, которые возвышались над нами. Впереди находился огромный айсберг, который препятствовал сближению с ледяной стеной. Канал, в котором мы находились, мог быть закрыт только в результате разрушения ледяных полей позади нас, и мы не видели причин, почему это должно произойти. Если бы ледяные поля оставались целыми до замерзания канала, то никакого столкновения не произойдет, и мы до поры до времени будем в безопасности.

Сильно похолодало, и нам уже начало казаться, что опасность миновала, когда раздался зловещий рев и резкие звуки ломающегося льда, предупредившие о единственном, чего нам следовало опасаться. Сильное землетрясение приводило океан в ярость, и ледяной покров был расколот на бесчисленные фрагменты, которые в сильнейшем беспорядке бились друг о друга. Капитан Баттелл крикнул со смотровой площадки, на которой он расположился:

– Спасайтесь, если можете. Канал закрывается и корабль потерян.

Я подняла голову, и в этот момент мне показалось, что высоченные ледяные горы, между которыми мы лежали, падают прямо на нас, и в то же время мощный удар бросил меня на палубу с такой силой, что я, должно быть, на несколько секунд потеряла сознание.

Глава

III

Первое, что я помню после того, как меня швырнуло на палубу, – это глубокая тишина и сознание того, что в нашем окружении произошла какая-то грандиозная перемена. Я открыла глаза. Палуба была окутана полумраком, и вместо громовых раскатов ломающегося льда и волн, разбивающихся в пену о ледяные преграды, до меня доносилось лишь мягкое шуршание моря, бьющегося о борта корабля. Я испытывала сильное потрясение, и воспоминания об ужасных картинах, через которые мы прошли, нахлынули на меня, как яркие образы и фантастические сцены какого-то жуткого сна.

В момент столкновения, под впечатлением полного убеждения, что все потеряно, я обернулась, чтобы схватить Рафаэля в объятия, чтобы погибнуть с ним вместе, и, когда я пришла в себя, первая мысль была о нем. Я вскочила на ноги и в неярком свете увидела, как что-то скользит от меня к краю палубы, и инстинктивно схватилась за это, так как оно вот-вот должно было упасть за борт. Это оказался капитан Ганоэ. Он был жив, но без сознания. Неустойчиво стоя на ногах, я на мгновение испугалась, что мы оба вылетим за борт, но тут возникла вспышка света, и Баттелл схватил меня за руку, воскликнув:

– Слава Богу, вы оба живы! Я звал вас, но так как вы не отвечали, я боялся, что вас обоих убило падающим льдом. Счастье, что вы успели схватить капитана в тот момент, когда это произошло, иначе он наверняка бы погиб.

Я держала капитана Ганоэ на руках, а Баттелл энергично растирал ему руки. Через мгновение он очнулся, словно от глубокого сна, и, выпрямившись, в изумлении воскликнул:

– Боже правый, Джек, что случилось? Где мы? Неужели я потерял сознание?

– О, мы просто зажаты во льдах, – сказал Баттелл. – Я боялся, что вас раздавило той огромной глыбой льда, которая была так близка к тому, чтобы снести как раз ту часть палубы, где вы стояли. Если бы Джек не поймал вас и не вытащил обратно, рискуя собственной жизнью, вы бы сейчас были на дне моря.