Я уже собирался ответить: "Не входите", как вдруг за его спиной, через полуоткрытую дверь, показался высокий, красивый и элегантно одетый мужчина с располагающей внешностью.

Я придерживался правила никогда не позволять никому входить в мои личные апартаменты иначе, как по моему собственному приглашению, и поскольку юноша, казалось, совершенно не замечал его присутствия, я понял, что произошла какая-то ошибка, и инстинктивно почувствовал, что этот человек не был незваным гостем; поэтому мне оставалось только признать соблюдение требований общепринятой этики и пригласить его войти.

Когда он вошел в комнату, я машинально внутренне сфотографировал его. Он был высоким, с симметричным, властным лицом, высоким лбом интеллектуала, темными, глубоко посаженными глазами, темными волосами и усами, смуглым цветом лица. Его лицо производило сильное впечатление, вызывая у зрителя чувство уважения и доверия. Когда за ним закрылась дверь, он устремил на меня свои большие, проницательные глаза, словно читая мои сокровенные мысли, и после минутного раздумья произнес:

– Имею ли я честь обратиться к доктору Томасу Дэю, который несколько лет назад был хирургом на судне, вовлеченном в торговлю в Ост-Индии?

– Да, – ответил я, – так меня зовут, и я был хирургом на одном из ост-индских судов.

– Тогда, – продолжал он, – могу я спросить, помните ли вы молодого человека служившего на этом судне в качестве суперкарго, который очень доверял вам и полагался на вас?

Его слова пронзили меня до глубины души, как удар током, и я импульсивно воскликнул:

– Вы имеете в виду Джека Адамса! Я же чувствую! Я точно это знаю! Он жив?

– Он жив и здоров, – сказал он, – и ваше мгновенное прозрение свидетельствует о том, что вы именно тот человек, которого я ищу. Я принес вам весточку от Джека Адамса. Он тоже стал моим верным другом, к которому я испытывал глубокий интерес, когда занимал скромную должность юнги на пароходе, курсировавшем между Нью-Йорком и Ливерпулем.

Его слова прозвучали для меня как вспышка солнечного света, сразу же рассеяв тучи, которые, словно парализовали все мои силы. Я почувствовал, что любая весточка от Джека Адамса станет несказанным облегчением для моего нынешнего взволнованного состояния духа. Я, вцепившись в руку моего гостя с горячностью, которую не мог сдержать, и с энтузиазмом, который, должно быть, показался ему излишним, произнес:

– Слава Богу! Ваши слова вызывают у меня восторг. Я буду считать любое послание от Джека Адамса благословением, а посланника – благодетелем. Вы действительно желанный гость, и вы меня уже отблагодарили, сняв с меня гнетущее бремя.

В ответ он сжал мою руку так сильно, как я и не ожидал, и протянул мне бумажку, на которой хорошо знакомым почерком Джека была выведена многозначительная надпись, которая, если бы требовалось какое-то подтверждение, устранила бы все возможные сомнения. Снова пожав ему руку, я спросил:

– Будет ли у нас когда-нибудь этот мир истины, о котором мечтает каждый из альтруистов?

– Джек нашел его, – ответил мой гость, – и мы должны его создать здесь. Именно с этой миссией он посылает меня. Он сделал делом своей жизни выяснить, как это можно осуществить с наибольшей легкостью, и передать эту информацию нам.

– Тогда мы вдвойне рады вам, – сказал я. – Садитесь и чувствуйте себя как дома. Я приветствую вас как брата по общему делу, даже если пока не знаю, как вас называть.

– Простите, – сказал он, – я должен был представиться раньше, но я так обрадовался, встретив доктора Дэя, что забыл, что он ничего обо мне не знает. Меня зовут Лео Винсенс. Я был государственным служащим в определенном качестве с тех пор, как достиг зрелого возраста: солдатом, моряком, разведчиком, а позже – инженером-строителем и исследователем. Сейчас я прибыл с Аляски, и мое особое дело – встретиться с вами и передать вам послание, доверенное мне нашим уважаемым братом и коллегой, Джеком Адамсом.

Я придвинул свой стул так близко к нему, насколько позволяли приличия, и сказал в ответ:

– Я действительно счастлив встретиться с вами, мистер Винсенс. Я весь день думал о Джеке и хочу, чтобы вы рассказали мне о нем все.

– В последний раз я видел его на мысе Лисберн, на северо-западном побережье Аляски, где я искал судно, которое должно было доставить меня и мою группу в Сан-Франциско. Мы были заняты съемками побережья, и в число наших работ входил этот мыс, где мы расположились лагерем примерно в последних числах июня. Наш наблюдательный пункт находился на вершине отвесной скалы, которая в этом месте возвышается над уровнем моря примерно на восемьсот футов. Другие члены нашей партии ушли на охоту, а я остался на смотровой площадке. Через мой бинокль было хорошо видно море на целые лиги, и я продолжал осматривать горизонт, так как необычайно раннее вскрытие льда заставляло меня ожидать появления корабля в любой момент. Случайно развернув бинокль, я заметил на горизонте, немного восточнее северного направления, пятнышко, которое поначалу показалось мне далеким парусом. Не предполагая, что в этом направлении может быть судно, я стал наблюдать за ним внимательнее и вскоре увидел, что оно находится не на поверхности воды, а явно в воздухе и приближается прямо ко мне. Оно было похоже на какую-то чудовищную птицу, такой величины, какой я никогда не мог себе представить.

– За свой долгий опыт солдата, моряка, разведчика и исследователя полярных областей я привык к удивительным приключениям и гордился тем, что могу без содрогания встретить опасность любого рода; но я без колебаний признаюсь, что, когда это гигантское крылатое небесное явление спускалось ко мне, я дрожал всеми жилами и фибрами своего существа. Оно приближалось с поразительной быстротой, и прежде чем я успел вернуть себе спокойствие, чтобы решить, стоит ли мне попытаться уйти с дороги или рискнуть столкнуться с чудовищем, оно остановилось прямо над моей головой, и я увидел, что это какое-то механическое устройство для передвижения по воздуху и что его движениями управляет человеческий разум. На мгновение судно осталось неподвижным, как будто его обитатель вел наблюдения, а затем медленно опустилось и приземлилось на самой высокой точке мыса, в двадцати футах от того места, где я стоял. Когда это странное судно остановилось, открылась дверь, и из нее вышел молодой человек, который на чистейшем английском языке сказал:

– "Славно, славно, доложу я вам! Это тот самый Лео Винсенс, который давал мне первые уроки навигации. Как я рад видеть вас так далеко на севере. Я направлялся на юг, к устью Юкона, когда обнаружил, что вы осматриваете горизонт в свой бинокль. Затем я изменил курс на запад и подошел прямо к вам".

– Я узнал его внешность, но был ошеломлен и стоял, пригнувшись к земле. Видя мое смущение, он подошел ко мне и протянул руку:

– "Вы, конечно, не забыли Джека Адамса, того самого юнгу, который плыл с вами на одном корабле из Нью-Йорка в Ливерпуль и задавал вам столько вопросов о кораблях и морской жизни".

– Я схватил его за руку, но на мгновение мой мозг словно оцепенел, а язык, если воспользоваться часто цитируемой фразой, "прилип к нёбу". Я мог лишь смотреть на него, распахнув глаза от удивления, – тот самый гладколицый парень, которого я знал и восхищался, более того, обожал, пятнадцать лет назад. После временного оцепенения меня охватил такой прилив чувств, какого я еще никогда не испытывал, и я судорожно пожал ему руку, воскликнув:

– "Да! Да! Мой дорогой старина Джек, я помню тебя, но не ожидал встретить… и уж тем более на этой бесплодной скале, в стране вечных льдов, под полуночным солнцем, спустившимся с небес в эту земную сферу. Откуда вы пришли и куда направляетесь? Неужели вы отбросили эту смертную оболочку со всеми ее слабостями и облеклись в бессмертие в каком-то далеком краю вечной юности, за пределом нашего земного видения?"

– "Погоди, Лео", – воскликнул он с тем озорным блеском в глазах, который я так хорошо помню, – "ради всего святого, не будь слишком суеверным. Помни, что если Царство Небесное может утвердиться в нас, то в этой мирской сфере, безусловно, существует нечто более реальное, чем то, о чем когда-либо мечтали наши философы. Я не гость из другого мира, но я прибыл из другой земли, где человек является хозяином своего мира, а не его порабощенной подневольной жертвой, как вы, я и все братья и сестры на нашем уровне бытия, считающие, что весь этот славный старый мир и должен быть таким. Мы должны продолжать распространять свет и вдохновлять наше единое человечество на всех стадиях развития, где бы оно ни находилось, более высокими устремлениями и светлыми представлениями о том, что его ждет. Мы должны вселить в людей надежду и мужество. Грядущее благое время, о котором так часто говорят, уже почти наступило, и оно осуществится, как только добропорядочное большинство сможет в полной мере представить себе выход из всех своих бед, так же как они сейчас понимают разрушительное воздействие своего нынешнего положения. Именно мы должны сказать слово, которое избавит их от всех страданий, боли и несчастий, здесь и сейчас, не дожидаясь какого-то далекого времени и чудесных перемен, которые должны произойти каким-то таинственным и непостижимым образом. Нет! Нет! Лео, сейчас не время удивляться тому, что по праву рождения принадлежит каждому человеку, и лишь немного продуманных, разумных и искренних усилий со стороны тех немногих реформаторов, которые еще не до конца погрязли в грехах, позволят нам обеспечить каждому человеку все блага, которые он или она способны оценить. В этом нет ничего невозможного, и если мир не будет избавлен от своего нынешнего низменного бытия, это произойдет лишь потому, что немногие альтруисты в мире не предпримут необходимых усилий; а они непременно предпримут эти усилия, когда поймут, как несложно тихо и мирно снять бремя, наложенное невежеством и жадностью, и таким образом спасти труженика от власти корыстолюбцев. Как велика ваша готовность участвовать в этой деятельности, направленной на спасение мира? Можно ли убедить вас на время забыть о себе и отдать свои силы делу человечества, распространяя свет, который спасет его, и спасет еще до того, как сойдут со сцены люди старшего поколения?"