Барковский понимал, что сейчас от него ожидают поддержки и подтверждения, что он на свободе навсегда и он их не оставит одних, но накопившаяся усталость в эти минуты дала о себе знать. Сознание требовало чуточку отдыха, тишины и покоя возле матушки и Григория Матвеевича.

Возможно, присутствующие не заметили, но хозяин дома немного дольше простоял возле гроба Григория Матвеевича. Барковский, считая, что трагедия произошла в первую очередь по его вине, в эти минуты мысленно просил прощения у усопшего, потом также мысленно поблагодарил Григория Матвеевича, причём такими словами, какими сыновья благодарят заботливого родителя, провожая в последний путь.

Все постояли у гробов в полной тишине без малого четверть часа, после чего Барковский всех поблагодарил за заботу об усопших, извинился за вынужденную отлучку и оставил всех с недоумёнными взглядами. Пройдя к себе в кабинет, он тут же взялся за телефон. Аппарат работал, ему удалось дозвониться до Москвы.

Профессор Чаинский, по счастью, был дома и сам взял трубку. Первые слова, сказанные Барковским, профессора неимоверно обрадовали, и он, не удержавшись, перебил речь своего крестника:

– Александр, дорогой мой, вы живы? Мне Настенька каждый день звонила, и, когда она мне вчера не позвонила, я, скажу вам откровенно, подумал: не случилось ли непоправимое?

– Значит, Анастасия не у вас? Они вчера с дочерью выехали в Москву, вот я и подумал, что застану их у вас. Жаль. Я на это очень рассчитывал.

– Если они выехали вечерним поездом, то я вас вынужден огорчить: поезд ещё не прибыл. Мне это сообщил наш дворник Семён, он из ваших мест. Этим поездом его сын, ваш бывший стипендиат, сейчас он инженер, должен был приехать в Москву.

Каждый человек должен иметь свой дом или свой уголок, в который всегда будет стремиться попасть, чтобы воссоединиться с семьёй, любимыми, близкими, а может, и уединиться. Кому как суждено. Так и с поездами. Каждый поезд стремится доставить пассажиров до конечной станции и немного отдохнуть в депо или подремонтироваться. Как ни старались машинисты доставить пассажиров до станции согласно расписанию: они и скорость на перегонах существенно превышали, и время остановок сокращали, но каждый раз, как только догоняли расписание, возникали новые непредвиденные обстоятельства – и опять потеря времени.

Как выехали в Москву, на каждой станции что-нибудь да случалось. То солдатский обыск, то кого-то убили и требовалось время на станции сдать тело, которое не хотели принимать, то опять какая-то банда залезла в поезд грабить пассажиров.

На удивление, только в город N прибыли вовремя, успели догнать график, и всё обошлось без каких-либо происшествий, но на этом радость начальника поезда закончилась. Поезд отошёл от города N на пятьдесят вёрст и стал замедляться.

Кремневу ещё неделю назад строго-настрого приказали: «Проверять каждый поезд, следующий на Москву, и выявлять контрреволюционные элементы». А утром сего дня и вовсе предупредили о возможном нахождении банды анархистов в вечернем поезде, но предупредить – это одно, и этого мало. Чтобы после получения сведений создать налаженный процесс и получить ожидаемый результат, нужно продумать мероприятия, определить ответственных, выделить ресурсы, контролировать выполнение и даже самому где-то поприсутствовать, дабы этим содействовать должному протеканию процесса. Кремнев, прибыв в город, первым делом поспособствовал упразднению всех институтов власти, а к исполнению дел по городскому самоуправлению приставил комиссаров. Затем, усмирив пыл конкурентов и стремящихся к власти из числа организаторов съездов Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов небольшим контингентом вооружённых солдат, сконцентрировал в своих руках военную и гражданскую власть в городе и немного расслабился. А с момента ввода военного положения под предлогом «тяжёлой ситуации в городе» и вовсе стал единовластным главой, отчего все второстепенные мероприятия у него были организованы «экспромтом», и этим он оправдывал все свои промахи и недочёты.

Поезд прибыл и благополучно ушёл, и, если бы не присутствие Никанора Ивановича в списке пассажиров, Кремнев о поезде забыл бы раньше, чем успел уснуть, и это даже несмотря на несколько жалоб пассажиров об ограблении.

В вечернем поезде на Москву под видом обычных пассажиров разместилась банда анархистов. После каждой станции, через несколько вёрст, поезд замедлял ход, пока новых пассажиров грабили. Действовали по отработанной схеме. Мужчина, одетый в солдатскую форму, но поверх не шинель, а чёрное пальто, под дулом револьвера заставлял машиниста снизить скорость или остановить поезд.

Слабо освещённый поезд был почти полон. Даже несмотря на неспокойные времена, люди вынуждены были передвигаться. Пассажиры были преимущественно из молодых, или, напротив, из людей преклонного возраста. Среднего возраста было немного, и все представители этой категории чем-то выделялись. Кого ни возьми из людей среднего возраста, то он непременно будет одет в простенькую, поношенную, но чистую одежду, а по манере поведения, или по лицу, или по рукам можно предположить, что перед тобой человек явно из другой социальной группы.

Согласно предъявленным билетам, в четырёхместном купе II класса, почему-то оборудованном жёсткими скамейками, Анастасия с Евгенией Барковские заняли свои места. Спустя минуту, как поезд тронулся, к ним присоединился мужчина лет тридцати на вид. Он любезно поздоровался, попросил разрешения занять место и, получив согласие, сел у окна.

Мужчина был одет будто плотник или мастеровой, но его манеры, постановка голоса, интонация доказывали, что одет он не по роду занятий, и он явно человек другого социального статуса. Заняв место, он украдкой устремил свой взор на пассажирку напротив. Даже несмотря на слабое освещение вагона, мужчина заметил и оценил красоту молодой девушки. Осознав, что засмотрелся, он с трудом заставил себя оторвать взгляд от очаровательного создания, перевёл глаза на Анастасию Барковскую и узнал её. Оживившись, мужчина решил заговорить с ней, а точнее, высказать несколько слов благодарности ей и её мужу, но внезапно возникший порыв был потушен робостью. На пару секунд проявилась присущая ему скованность, и вся храбрость бесследно исчезла.

Осознание возможности хоть раз в жизни отблагодарить своих благодетелей заставило его опять осмелеть и решиться заговорить с Анастасией, однако, опять не вышло. Появилась новая причина отложить это занятие. Евгения, положив голову на колени матери, задремала, и мужчина, досадуя на свою нерешительность, уселся и, нахохлившись, потихоньку стал засыпать.

Пока поезд покачивался на стыках, пассажиры этого купе, в отличие от других, не проронили ни слова, хотя Анастасия нуждалась в сведениях о времени прибытия поезда в Москву и могла бы заговорить первой, но тоже не решалась. Посчитала, что сейчас не время для этих уточнений, да и к тому же, если задать подобный вопрос, незнакомый мужчина Бог знает, что может подумать. Она укрыла дочь своим пальто, обняла её, насколько это было возможно, и прикрыла глаза, погрузившись в размышления. Перед глазами тут же всплыли прощальные мгновения с мужем, особенно последний его взгляд на неё и ребёнка. Это был взгляд раскаяния, взгляд, просивший прощения за требование оставить любимого и любящего человека наедине со смертельной угрозой. Взгляд мужа был прогоняющим, но не освобождающим от последствий. Это был взгляд, умоляющий её скорей покинуть эти края, ставшие для Анастасии родными, но одновременно и взгляд, который подразумевал выбор: уйти или остаться. Эти мысли вызвали у Анастасии тревогу и сожаление о принятом решении сесть в поезд. Она посчитала, что поступила неправильно и несправедливо по отношению к мужу, к человеку, который жизнь посвятил устройству счастья их семьи.

Последствия воспоминаний и раздумий проявились незамедлительно. На её глазах навернулись слёзы. Она понемногу стала осознавать, что, возможно, мужа она больше не увидит и, вероятно, больше не сможет вернуться в родной и любимый дом. Когда мысли обратились к воспоминаниям об Ольге Петровне, Анастасия и вовсе заплакала. Тихо, про себя, не выдавая своего состояния, но заплакала.