У русских есть право на выбор,

но у России нет права на ошибку.

Валентин Мирин

В военное время к выстрелам привыкают как к чему-то обыденному. Ежедневные выстрелы буквально меняют сознание человека, и порой может дойти до того, что звук выстрела будет восприниматься как должное, как что-то необходимое для поддержания морального состояния, но вот только любой выстрел всегда имеет последствия. Выстрел может быть без причины или без цели, но не без последствий, и он всегда что-нибудь да значит. Даже во время стрельбы по мишени идёт обмен ресурса на навык в стрельбе, а навык хочется применять и поддерживать на достигнутом уровне, и эта поддержка будоражит сознание индивидуума на получение всё нового и нового морального удовлетворения от поражения цели, а цели бывают разными.

До начала привыкания каждый по-своему воспринимает звуки выстрела, в зависимости от чувствительности и стойкости духа. Кто-то заметит выстрел, удивится и пойдёт дальше, а иной испугается, да так, что расстроится здоровье.

Два солдата-новобранца, никогда не нюхавшие пороху, стоявшие в линейку в ожидании команды «Пли!» и смирившиеся с тем, что сейчас им придётся исполнять приговор солдатского суда, пусть даже с этим несогласные, от неожиданного звука выстрела встрепенулись и стали недоумённо озираться и искать ответы на вопросы: «Кто стрелял?», «Почему без команды?», «Куда?», «В кого?» Другие же, более матёрые, восприняли выстрел как должное, как дополняющий обыденность факт, и внимание своё обратили лишь на последовавшие природные явления.

Оглушительный раскат грома, раздавшийся вслед за выстрелом, одномоментно заставил всех в линейке забыть про всё на свете, кроме одного – Бога. Устрашающее явление природы окончательно внесло коррективы. Солдаты опустили ружья, стали молиться – кто про себя, пряча глаза, а кто и вслух, крестясь и посматривая в небо, будто в поиске Создателя.

Барковский, услышав выстрел, первым делом подумал: «Кто-то из солдат поспешил и выстрелил в мою сторону или вовсе в меня, но промахнулся», но спустя мгновение и Барковский осознал произошедшее. Ошибки быть не могло: выстрелили в Кремнева, отчего тот, согнувшись пополам, упал на землю.

Внезапно начавшийся вслед за раскатами грома ливень внёс дополнительные коррективы в диспозицию. Солдаты, боясь промокнуть до костей, позабыв уже и о Боге, поспешно покинули строй в поисках укрытия. Лежавший на земле Кремнев, подавая признаки жизни, требовал внимания и помощи, но ничего подобного не удостаивался. Солдаты прошли мимо Кремнева, старательно сторонясь его и отводя глаза. Один солдат из новобранцев на мгновение задержался возле страдальца, но, спохватившись, последовал примеру своих товарищей и ускорил шаг.

Барковский остался у стены безо всякого надзора. «Вот возьмите да скройтесь. В сажени от вас дверь, уходите от расстрела. Бегите!» – но нет, он спешным шагом направился к Кремневу.

«Если уж вы, господин Барковский, убегать считается зазорным, так стойте смирно под крышей и ждите, когда ливень кончится, не промокнете и здоровее будете», – но и этой возможностью Барковский не воспользовался и мгновенно промок.

Двое солдат последовали примеру Барковского – нырнули из укрытия в ливень, подняли и перенесли ещё живого Кремнева в здание. Кремнев не в первый раз поймал пулю, но на этот раз менее удачно. Пуля задела ребро и застряла в животе, отчего боль была для раненого невыносимой. Кремнев стал скулить и что-то невнятно требовать. Из его речи можно было понять только матерные слова и некоторые другие: болит, кровь, пуля.

Барковский стал осматривать Кремнева, начал расстёгивать кожанку, но получил по рукам. Кремнев, сообразив, кто его осматривает, не только ударил Барковского по рукам, но ещё и попытался его оттолкнуть, на что получил категоричное замечание:

– Хотите жить? – твёрдо спросил Барковский и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Придётся довериться. Я же бывший военный, ранения подобные видел. Я окажу первую медицинскую помощь, и только в этом случае есть шансы выжить, хотя при таком ранении их очень мало. Говорю: шансов мало, но они есть, и только потому, что неизвестно, какие органы задеты.

Из-за спины Барковского появился Тельнецкий и тут же принялся осматривать рану Кремнева, но тот и его оттолкнул.

– Спокойнее, Кремнев, сейчас не в ваших интересах противиться, – надменным тоном обратился Тельнецкий к раненому.

– Срочно нужно остановить кровотечение. Принесите бинт, марлю, или дайте хотя бы платок, – обратился Барковский ко всем присутствующим и ни к кому конкретно, отчего окружавшие его солдаты даже не пошевелились. – Нужно его срочно отвезти в больницу. Требуется доктор – немедленно. Необходимо его прооперировать и вытащить пулю, – продолжал Барковский опять без конкретного адресата, и та же ответная реакция: никто из солдат даже не шелохнулся. – Кремнев, вам нужна срочная операция, – Барковский на этот раз обратился конкретно к Кремневу и продолжил укоризненно: – Вот, правда, хирурга, очень талантливого и лучшего в этих краях, вы, товарищ Кремнев, расстреляли. Может, вам повезёт, и другой доктор сможет прооперировать вас… Так, нужно срочно отвезти его в больницу, а там посмотрим, может, и выживет.

– Скулит, как животное, – недовольным тоном буркнул Тельнецкий, прервав речь Барковского, а потом обратился к Кремневу: – Сейчас, главное, не скулите и не нойте. Не делайте лишних движений, от этого только крови потеряете больше. Я осмотрю рану? – обратился он к Кремневу, силой убирая его руки от живота.

Тельнецкий внимательно осмотрел рану, достал платок из внутреннего кармана кожанки, вложил его в руку Кремнева и поручил тому прижать его к ране, дабы уменьшить кровотечение. Затем он встал, обвёл глазами столпившихся солдат, вышел под непрекращающимся ливнем во двор, осмотрелся, и, вернувшись, пригласил Барковского отойти в сторону.

– Зачем вы предложили доктора?

– Так это очевидно. Он ранен. Ему нужна помощь квалифицированного хирурга, – недоумённо ответил Барковский, немного даже растерявшийся от подобного вопроса.

– Почему вы пытаетесь спасти ему жизнь? Минуту назад он чуть не отдал приказ вас расстрелять, а сейчас вы его спасаете? Почему вы это делаете? – недовольным тоном задал свои вопросы Тельнецкий.

– Не знаю, я действую по законам совести. Я так воспитан… Мы так воспитаны! Подобное поведение заложено у нас в крови, – опешив от такого прагматичного вопроса, ответил Барковский, невольно оправдываясь.

– Александр Александрович, услышьте мой вопрос! –раздражённо прервал речь Барковского Тельнецкий и повторил: – Почему вы пытаетесь спасти ему жизнь?

– А как ещё поступить? Я в первую очередь человек, а не изверг, как он. Вы что, предлагаете его так оставить и не везти к доктору?

– Он действует по другим законам – по законам войны, и он победит. Спасёте его – второго шанса он вам не даст. Понимаете меня?

– Понимаю, но не по-людски это. Я человек в первую очередь, и…

– Вот заладил! Человек, человек!.. – задохнулся от возмущения Тельнецкий и, не меняя тона, после небольшой паузы продолжил: – Кто-то сегодня вам жизнь спас, а вы опять себя губите.

– Я иначе не могу поступить, я так… – оторопев от натиска Тельнецкого начал было отвечать Барковский, но не желая более оправдываться, решил фразу не продолжать.

– Если настаиваете, отвезём его в больницу, но как только дождь закончится, – предложил Тельнецкий, и, как бы оправдывая своё предложение, продолжил: – Посмотрите, льёт как из ведра. Промокнем сами, хотя вы и так уже промокли до костей. Сегодня скверная погода.

– Погода всегда в голове. Это, – Барковский показал рукой на улицу, – всего лишь погодные условия. А потом не забывайте народную мудрость: климат в России прежде всего рассчитан на уничтожение неприятеля. Вспомните Отечественную войну… – по-философски ответил Барковский и после паузы добавил: – Ливень или дождь – всего лишь вода. Укроемся. Всего-то делов.