Эйден благодарно мне улыбнулся и продолжил дальше ворковать с моей матерью, превращая обычный светский диалог в мучительную для меня пытку. Отвечал на её вопросы, делал комплименты, рассказывал про школу в Лос-Анджелесе и, в целом, притянул к себе не только моё, но и внимание двух взрослых женщин.

Я разглядывала его со стороны. Его мимику, жесты. Он держался очень расслаблено. Не махал во все стороны руками, как Стеф, а, спокойно сложив их за спиной, вёл диалог с моей матерью так, словно был знаком с ней тысячу лет.

Но когда после очередной реплики Оливии он рассмеялся, я чуть дышать не перестала, вслушиваясь в ласкающую до мурашек слух тональность. Тихий ненавязчивый звук с лёгкой мужской хрипотцой добавил ещё сотню баллов к его привлекательной внешности. Я пристально уставилась на его смешно подёргивающийся от смеха кончик носа. Там была какая-то точка. Родинка?

От этих размышлений я почувствовала себя очень неловко. Я даже не слышала, что конкретно он рассказывал, потому что изначально потеряла нить разговора. Эйден мне понравился, и это было очень сложно отрицать. Но то, что он стоял и любезничал с женщиной, ежедневно отравляющей мне жизнь, сразу же превращало все мысленно поставленные ему плюсики в нолики. Ощущая себя лишней на своём собственном празднике и одолеваемая совсем незнакомыми мне эмоциями по отношению к парню, я разозлилась.

– … поэтому я не в восторге от переезда, но надеюсь, что…

– Прошу меня извинить, – резко перебила я, и три пары глаз уставились на меня в ответ. Мать – с явным раздражением, Грейс – с понимающей улыбкой, а Эйден… а до анализа взгляда Эйдена я не дошла. Не решилась. – Мне нужно отойти. – И развернувшись, направилась в дом, чтобы позвонить самому главному человеку в моей жизни.

Я скользнула в приоткрытую с террасы дверь, сразу попадая в остуженное от жары кондиционерами пространство. Моя сумка висела ровно там, где я её оставила. С некой нервозностью я достала телефон и, нажав цифру, запускающую быстрый вызов абонента, принялась отсчитывать длинные, тянущиеся гудки.

– Эмми? – раздалось долгожданное на том конце линии, и я крепче стиснула влажной от пота ладонью трубку.

– Это я.

Максимально тупое начало с подтверждением собственной личности.

– Что случилось?

Я молчала, но моё учащённое дыхание, видимо, было слышно и за несколько тысяч километров.

– Наша мать опять испортила тебе праздник?

Кэтрин – моя старшая и очень догадливая сестра. Мой самый родной и близкий человек. Она училась в медицинском в Чикаго и, несмотря на нашу разницу в десять лет, мы с ней были очень близки. Кэти редко приезжала домой, так как её отношения с родителями оставляли желать лучшего. А если честно, она просто не могла находиться с нашей матерью на одной территории больше пяти минут. Поэтому виделись мы редко, но зато переписывались и созванивались почти каждый день.

– Я просто не чувствую, что это мой праздник, – вымученно призналась я. – Здесь всё не то. Платье, туфли… люди.

Я очень надеялась, что Кэти сможет приехать и провести этот день со мной, но у неё никак не получилось вырваться со своей резидентуры.

– Милая, – ласково позвала она. – Знай, что я всегда на твоей стороне. А все, кто тебя расстраивают, пусть катятся к чёрту. Не трать энергию. Через год ты и не вспомнишь о них. А если тебе не нравится наряд, то иди и надень новый костюм! – требовательно скомандовала сестра.

Кэти отправила мне посылкой подарок. Футболка небесно-голубого цвета с белой надписью: «Чикаго» и короткие шорты в тон. Вдобавок, крутые белые кроссовки с голубыми шнурками, которые я не смогу надеть, пока Оливия Майерс живёт через стенку от меня.

– Ты же знаешь, что если я покажусь в таком виде при её гостях, она запрёт меня дома до конца моих дней.

Её гостях. Не моих.

Кэти фыркнула.

– Наша мать – стерва! И я серьёзно думаю, что у неё проблемы с головой, – как всегда, не стала разводить церемонии сестра. –  Жду не дождусь, когда ты свалишь из этого ада. Ко мне.

– Господи, ты не представляешь, как я жду этого момента. Один год, и я буду жить с тобой. По крайней мере, в одном городе.

– Осталось совсем немного! А теперь иди и поешь свой любимый торт, и не обращай внимание на всех этих заносчивых идиотов. Люблю тебя, Эмми.

– И я тебя люблю.

Отключив вызов, я тяжело вздохнула и пошла в ванную комнату, чтобы помыть вспотевшие от жары ладони. Намыливая их уже по второму кругу, я отказывалась признавать, что просто тяну время и не хочу выходить наружу. Но вариантов не было. Закрутив кран с холодной водой, я тщательно вытерла руки полотенцем и, кинув быстрый взгляд в зеркало, чтобы убедиться, что не выгляжу снаружи так же, как внутри, вышла к гостям.

По ощущениям на улице стало ещё жарче. Горячий воздух неприятно прилипал к коже, и уже через десять секунд мне захотелось вернуться в дом и прямо в одежде встать под холодный душ.

– Эта стерва сейчас выпрыгнет из трусов, – протягивая руку за очередным бутербродом, насмешливо подметила подруга, когда я остановилась рядом с ней.

Я проследила за её взглядом. У другого конца стола стоял Эйден. Засунув руки в карманы своих классических, песочного цвета брюк, он с вежливой улыбкой на лице слушал извивающуюся перед ним змеёй Карлу. Она постоянно трогала волосы, поправляла бретели платья и вообще вела себя как законченная идиотка. И мне это совсем не понравилось. Не понравилась его улыбка, адресованная ей. Он нацепил солнечные очки, и я не могла рассмотреть глаза, но почему-то мне казалось, что она просто не может не привлечь его внимание. От этих мыслей я в очередной раз почувствовала раздражение.

– Хотя вряд ли на ней есть трусы, – пришла к своим выводам Стеф.

– Плевать на него и на её трусы, – скривилась я, представляя Карлу без нижнего белья в объятиях Эйдена. – Могут хоть засосаться тут. Не такой уж он и красавчик!

Стеф перестала жевать и, прищурив глаза, тщательно выискивала что-то на моём лице, с разоблачающе пылающими, как светофор, щеками.

– Ты меня сейчас обманываешь, Джо, – таинственно понизила голос подруга. – Только слепой или мёртвый не скажет, как он красив.

– Или я! – непримиримо задрав подбородок, я отказывалась признавать вслух свою симпатию к нему. – Ты не объелась?

– Я могу съесть весь стол. Кстати, почему Дина нет? Ты могла бы побесить Карлу и пофлиртовать с ним.

– Он улетел с родителями в Вашингтон к сестре. Несколько раз звонил и извинялся.

– Он, конечно, тот ещё бабник, но его симпатия к тебе – это своего рода стабильность. Думаю, он бросит всех, если твоя ягодка наконец решится дать сок под этим богическим телом.

– Какие тошнотворные метафоры, мисс Таннер. Поблюю позже. А пока, как истинная леди, сделаю вид, что оглохла и не слышала твой сумасшедший бред.

Стеф наигранно закатила глаза, закинула в рот остатки бутерброда и, быстро пережевав, уже с полной серьёзностью в голосе спросила:

– Почему бы тебе не попробовать с ним повстречаться?

Она задавала мне этот вопрос стандартно раз в неделю, и мне уже начало казаться, что она испытывала облегчение, когда слышала постоянный категоричный отказ с моей стороны. Я пару раз спрашивала о её симпатии к нему, но она всё время делала огромные глаза и говорила, что у меня не все дома.

– Ты издеваешься?! – не изменяя себе, стандартно возмутилась я. – Он мне не нравится! И у меня нет времени. Ты забыла, что моя мать составляет мне график занятий с дотошностью до секунды?

– Прости. Я иногда забываю, как тебе не повезло с родителями, – сочувственно проговорила она. –  О, а вот и торт!

Все повернулись в сторону нашего дворецкого. Фредерик тоже приоделся. Облачился во всё белое и, напряжённо сведя к переносице тёмные густые брови, которые мне не раз хотелось проредить пинцетом, вышагивал по узкой дорожке, неся в руках мой долгожданный торт с зажжёнными свечами. В этом доме он был единственным, кто относился ко мне с добротой. А в этом наряде так и вовсе стал похож на католического священника, готового выслушать любую, даже самую страшную исповедь.