Тишина затягивалась, и в моей голове сам по себе вдруг родился вопрос: «А он целовался?». И скорее всего, кто-то невидимый нарисовал этот вопрос прямо у меня на лбу. Потому что другого объяснения тому, что он так открыто растянул губы в широкой, игриво-дразнящей улыбке, обнажая при этом идеальный ряд белоснежных зубов, я найти не могла.

– Теперь твой черед, – напомнил он об игре.

Я ненормальная, потому что эти три слова прозвучали для меня, как призыв к действию: «Давай, спроси! И если захочешь, мы попробуем прямо здесь и сейчас».

Господи, боже мой! Я готова была взвыть от того, что в черепной коробке прочно засел вопрос о поцелуях с Эйденом. Учитывая, какое внимание он привлёк на моём дне рождения, я готова была поспорить на собственную девственность, что он далеко не невинный мальчик. Нет, с девственностью я перегнула. Кто вообще на такое согласится поспорить? Если только Карла. Хотя, как можно поспорить на то, чего нет?

Скорее всего, он уже не только целовался. Но спросить о таком я не решусь и под дулом пистолета.

Наверное, мы бы так и сидели, молча пялясь друг на друга, если бы не очередной грохот, от которого я подпрыгнула вверх и автоматически разорвала этот порочный круг гляделок.

– Не бойся, – попытался успокоить меня игрок-мошенник. – Это всего лишь ветер.

Пришлось признать, что вопрос о поцелуях был более действенным способом отвлечения.

– Это не просто ветер, Эйден. Это разрушительной силы природное явление.

Ну мне только осталось достать указку и с важным видом взмахнуть ей перед школьным глобусом. Сейчас я была согласна со Стеф. Умничать по поводу и без – моя раздражающая черта характера.

– Разрушительной силы?

– Да.

– Думаю, есть вещи гораздо страшнее, сильнее.

– И что, по-твоему, может быть сильнее ветра? – Я скептически выгнула бровь, смотря на рассуждающего о природной стихии очень привлекательного парня.

Он склонил голову вбок и, задумчиво рассматривая меня в ответ, тихо сказал:

– Я обязательно найду ответ на твой вопрос… Мили.

Чикаго. Настоящее время.

Максвелл.

Терпкий горячий напиток обжёг горло. Нижнюю губу защипало, и я бездумно провёл по ней кончиком языка, чувствуя солоноватый вкус. Уголки рта криво поползли вверх, растягивая ранку и усиливая болезненное жжение. Память тут же синхронизировалась с мозгом, и ночные приключения потоком картинок хлынули в ещё неокрепшую после сна голову. Я усмехнулся, вспоминая, как случайная гостья с охотничьим блеском в глазах наносила мне увечья, стараясь в полной мере продемонстрировать всю свою постельную креативность. Но даже с таким впечатляющим списком умений морального удовлетворения я так и не получил.

Эти гиены, сбившиеся в стаю, весьма неубедительно преподносили себя гордыми львицами, забывая о том, что чтобы занять это место в пищевой цепи, в первую очередь нужно обладать не упругой задницей, а самоуважением.

Очень легко поднять член. Но ни одной из них так и не удалось возбудить мозги. Добраться до той фазы, в которой происходит всё самое интересное. Тот самый оргазм.

Я уже и не помнил, когда по-настоящему его испытывал.

Помнил. Но очень старался забыть.

 Чёрт, эта отрава стянула всю глотку. Недовольно поморщившись, я отставил горький напиток в сторону и, преодолев несколько футов до холодильника, с удовольствием отметил в нём наличие молока, за что кое-кому заботливому стоило сказать спасибо. Прошлёпав босыми ногами по холодной плитке обратно к столу, я открутил крышку с бутылки, и, когда чёрное смешалось с белым, образуя более привлекательный для употребления цвет, с наслаждением отхлебнул. Да, вот так гораздо лучше.

Расслабленно закинув ноги на соседний стул, я обвёл кухню прицельным взглядом, останавливаясь на паре десятков коробок, составленных в углу. Честно говоря, я ожидал, что всё моё барахло уместится в две-три штуки. Но оказалось всё совсем не так. И, созерцая сейчас эту кучу недовольным взглядом, я уже строил прогнозы относительно скорости её рассасывания. Два месяца. В лучшем случае.

Издав тяжёлый вздох от осознания предстоящей перспективы, я провёл рукой по волосам. Они неприлично отросли и теперь, спадая на лоб длинными прядями, раздражающе лезли в глаза. Я и не вспомню, когда в последний раз у меня была такая шевелюра.

В спорте волосам не место. Они закрывали обзор, сильно потели, и одна мелкая волосинка, так не вовремя попавшая в глаз, могла лишить тебя победы, к которой ты шёл многие годы. Поэтому ещё один немаловажный пункт, как укорачивание волос до привычной длины, не раздумывая, стоило добавить в список срочных дел.

На столе неприятно задребезжал телефон. Несколько секунд я неотрывно смотрел на имя, высветившееся на вибрирующем дисплее. А когда экран потух, я даже не успел толком порадоваться, потому что вызов повторился вновь.

Я наивно полагал, что у меня в запасе есть ещё несколько дней. Ошибся. Зная, что разговор рано или поздно состоится, я решил не оттягивать момент и медленно протянул руку, чтобы скользнуть большим пальцем совсем не в ту сторону, в которую хотелось.

– Так соскучился, что не мог дождаться более приличного времени для звонка? – лениво протянул я, не желая изображать напускную радость. Она была бы не напускной, если бы он звонил мне просто потому что захотел.

– Я неприличный. Ты в Чикаго?

– Да.

На несколько секунд воцарилось молчание.

– Завтра отец возвращается.

Уже на этом месте я готов был бросить трубку и кинуть его номер в игнор. Но даже такую мелочь я не мог себе позволить. Поэтому, крепко стиснув челюсти, ожидал продолжение, стараясь контролировать силу и не раскрошить в щепки металлический корпус.

– Семейный ужин. В восемь.

То, как он практически выплюнул слово «семейный», лишний раз подтверждало мои догадки о том, что это вовсе не прихоть инициатора звонка, а продиктованный под запись другим человеком текст.

– Не могу дождаться.

Он уловил мой сарказм и нахально усмехнулся:

– Ты же знаешь, мне плевать. Меня просили передать, я передал.

– Я не приеду.

Чистой воды блеф. Не приеду – привезут.

– Знаешь, почему эти шесть месяцев были самыми лучшими в моей жизни? – прилетел риторический вопрос, не требующий ответа.

Я догадывался к чему он клонит.

– Ты считаешь? Приятно знать.

В ухе раздался щелчок зажигалки, а затем долгая глубокая затяжка и выдох. Новая привычка? Она ему совсем не шла.

– Потому что, наконец, все увидели, какой ты на самом деле лжец, – старался безразлично звучать он. Но у него не получалось. Я слышал злость в каждом слове. – Я так радовался, словно получил подарок. Хотя, о чём я. Ты не знаешь, что такое подарки.

– Ты хочешь подарок, Кайлеб? – невозмутимо спросил я, чувствуя его плохо скрываемую обиду.

– Мне ни черта от тебя не надо, – огрызнулся он, и новая затяжка вакуумным шумом прозвучала в трубке. – Притащи свою задницу завтра к восьми. У отца есть к тебе предложение. И ещё, – язвительно добавил он, – прилизанного оставь дома. – И не дожидаясь моего ответа, скинул звонок.

Умный ход. Натравить на меня мелкого гадёныша, который, сам того не осознавая, всегда умел бесхитростно залезть под кожу.

Эти затяжки раздразнили меня, и я, сразу же забыв про кофе, прошёл в коридор, чтобы достать из кармана пачку сигарет. Этой пачке было уже месяца три, и я растягивал её, как мог, по-детски скрывая своё увлечение от Мейсона. Он этому не обрадуется. Прихватив с другого кармана зажигалку, я вышел на балкон.

Раннее чикагское утро обезобразило пасмурное небо, наглухо затянутое мглистыми облаками. Вдоль серо-зелёных вод озера Мичиган вился густой, плотный туман, отбирая возможность отразить даже самый маленький огонёк шумного города. Этот тоскливый пейзаж всего на какую-то секунду подбросил дикую мысль: забраться в постель и не вылезать из неё неделю. Но я быстро одёрнул себя, вспомнив, что постель занята одним очень привлекательным женским телом. И даже будь она свободна, я ни за что не позволю себе эту слабость. Моя жизнь сейчас встала на стоп, и чтобы наконец запустить тот самый движущий механизм, нужно было срочно что-то предпринимать, а не валяться бесполезным куском, надеясь, что всё рассосётся без моего участия.