Мои глаза. Они циркулярно-круглые, непонимающие. Как у единственной не купленной игрушки в магазине перед Рождеством. Его жестоко брошенные фразы пытались пробиться в сознание. А пробившись, осели болотной тиной на губах, спустились по пищеводу и стянули кишки. Подбородок задрожал, и я отрицательно замотала головой.

– Ты врёшь!

А внутри невероятной ширины разлом.

Из его пострадавшей брови снова потекла кровь. Она заливала заплывший глаз, сочилась дорожками по щеке и приземлялась пятнами на взмокшей груди. Чётко на острых клыках оскалившегося зверя. Её запах отравлял помещение тошнотворным железом. Вкручивался в глотку, забивал желудок и вызывал мучительные спазмы.

– Эм… – Он сделал осторожный шаг вперёд, и я шарахнулась от него, как от чумного.

Замер. Поджал губы. В мазутных глазах никаких сожалений.

«Твоя игра в «тяни-толкай» больше мне неинтересна. В следующий раз я не буду играть. Я сразу толкну».

И толкнул…

Я начала пятиться спиной к выходу.

– Ты врёшь, ты врёшь, ты врёшь, – как заклинание повторяла я, пытаясь сморгнуть мокрые кляксы с накрашенных ресниц. Пальцы до боли впились в ремешок сумки.

– Я никогда тебе не врал…

– Замолчи! – не своим голосом заорала я и, развернувшись, бросилась вон из комнаты. Дверь с грохотом отлетела в стену, и я выбежала наружу, спотыкаясь о встревоженные взгляды двух тут же переполошившихся копов.

– Мисс, всё в порядке?

Но я не стала ничего объяснять. Сорвалась с места и понеслась, не разбирая дороги. Мне нужен воздух! Мне срочно нужен был свежий воздух!

Пробежав несколько десятков футов по практически безлюдному коридору, я на ходу достала мобильный и набрала номер человека, который опровергнет каждое слово этого лжеца. Каждую букву.

– Ну же! – отчаянно молила я, утирая слёзы и тщательно вслушиваясь в звуки по другую сторону линии.

Тишина… Убийственно громкая… Пробирающая до костей…

«Нет! Не может быть!».

– Давай же!

Я снова и снова набирала заученные цифры и в ответ не получала ничего, кроме неизменного «номер отключён».

По памяти свернув налево, я попала в игральный зал. Гости, официанты, сотрудники казино – все они смешались в одно огромное пятно, создающее труднопреодолимое препятствие на пути к моей свободе. Плохо осознавая окружающую действительность, я врезалась в чужие тела, ловила обеспокоенные взгляды и предложения о помощи.

Смех, звон монет, шелест карт, колокольная музыка.

Эти звуки. Слишком много звуков. Голову резко сдавило плотным обручем, и я, выронив телефон, обхватила её руками. Делая глубокие вдохи, я пыталась унять вспышки боли, белыми молниями пронзающие сознание.

– Нет. Не надо… – жалобно просила я. – Не хочу…

Но они не останавливались. Смертельные разряды тока растаскивали в стороны… половинили… безжалостно мучили.

Рваные дорожки заливали лицо. Топили кожу в горькой соли.

«Это неправда!».

«Это всё ложь… Он лжёт…».

Оттолкнув от себя пытающегося оказать мне помощь охранника, я, превозмогая боль в каждой мышце, дотащила своё непослушное тело до гигантского холла и, заметив долгожданный выход, ускорила шаг. Запинаясь, цепляясь одной рукой за воображаемую стену, я неустанно двигалась вперёд, ощущая, что, если не дойду, рассыплюсь пеплом, смажусь по контуру. Внутри тугим жгутом сворачивался страх. Усиленно борясь с сомкнувшимися на шее ледяными пальцами безысходности, я из последних сил преодолела вращающуюся стеклянную конструкцию и, очутившись на улице, воззрилась на толпу журналистов, атакующих вопросами двух знакомых мне мужчин.

Я хотела позвать на помощь хоть кого-то из них, но не смогла выдавить и звука. Удушающий спазм стянул стенки горла, запечатал дорогу кислороду. Кислый ком желчи поднялся вверх. Не глотался, не рассасывался. И меня вывернуло прямо себе под ноги остатками скудного ужина.

– Не верю … – Я мотала головой, как шарнирная игрушка. – Не верю…

Несколько вспышек камер, и внутри что-то переключилось, взорвалось, заполонило сознание. Так много всего. Знакомый изгиб улыбки… родинка… приподнятые две брови… мята с цитрусом… испачканные чёрным пальцы… пляж… вкус солёных губ и обещания… столько обещаний…

 Я не могла вынести этот безжалостный натиск. Воспоминания сжирали мозг, разум и сердце. Калечили душу, рвали на части. Как самого главного узника в аду.

Я не могла терпеть, и полностью иссушенная воткнулась коленями в белоснежный мрамор. Эта боль… её не убавишь… не приложишь компресс. Её сердцевина где-то внутри. Она пахла гарью, вываливалась наружу разъедающим дымом. Дробила кости, распарывала мышцы.

Я запрокинула голову. Ночное небо Вегаса и миллиарды звёзд.

Он потушил каждую… Оставил в темноте…

– Небо сегодня очень красивое.

– А знаешь, почему оно красивое? Потому что мы смотрим на него вдвоём.

Захлёбываясь под толщей невыносимой правды, я вонзилась ногтями в лицо и закричала.

Жутко. Громко.

До кровавых полос. До растерзанных связок. До полного отказа лёгких.

Я не хотела больше смотреть на небо. Я хотела умереть.

Уволить сердце. Без отработки. Сразу с корнем.

Закрыть глаза…

Не видеть… не чувствовать…

Чтобы там, за гранью, с едким вкусом отчаяния осознать…

Лучше бы он солгал…

Майами. Пригород Авентура. Семь лет назад.

Эмили.

Не решаясь сделать шаг вперёд, я нервно переминалась с ноги на ногу перед раздвижными стеклянными дверями, смотря на идеально подстриженный газон, расставленные и накрытые белыми скатертями столы и развешенные по всему периметру одного цвета шарики. В глаза бросилась ярко-розовая надпись: «С Днём Рождения, Эмили!». Я недовольно сморщила нос. Что за отстой?! Терпеть не могла розовый. Почему, если я девочка, всё обязательно должно быть, как у куклы Барби? Мне что, пять?!

С превеликим удовольствием оторвав взгляд от рвотного цвета, я принялась выискивать взглядом свою лучшую подругу. Я раздражённо рыскала глазами по собравшимся гостям, половину из которых знать не знала, и с каждой секундой сердилась всё больше. Они тут на конкурс красоты пришли? Что за наряды принцесс? Раздутые цветастые платья, локоны, перевязанные лентами, странные блестящие ободки. И что больше всего бесило – вежливые натянутые улыбки. Никакого веселья. Ожидаемая унылая демонстрация своих лучших нарядов и показная порядочность перед людьми старшего круга. Одна половина из них блевала после вечеринок, щедро устраиваемых королём нашего класса, а вторая лечилась от венерических заболеваний после тех же вечеринок, на которые, к сожалению, мне ни разу не удалось попасть.  Заболевания меня, конечно, не привлекали, но будь моя воля, я бы лучше запоминающе отожгла на одной из них со Стеф, чем всё вот это вот.

Взгляд невольно замер на самой, пожалуй, выделяющейся из всей этой массы женщине. Оливия Майерс – организатор этого дивного вечера и по совместительству моя мама. Как бы я к ней не относилась, не признать то, что она безумно красива, я не могла. Высокая, с идеальной фигурой и причёской.

Но и в красивом саду водятся змеи.

Сейчас на ней была надета белая лёгкая юбка до колен и застёгнутая на все пуговицы блузка того же цвета. Она вежливо улыбалась, слушая незнакомую мне полноватую женщину в странном фиолетовом платье, и периодически кивала, выражая свою полную заинтересованность в разговоре, что, скорее всего, было напускным. Не успеют гости покинуть дом, как она разнесёт внешний вид и манеры каждой из них.

Эта женщина всегда до идеального безобразия элегантна и невозмутима, не считая её нервно дёргающегося века при виде оголённых пупков и слишком коротких платьев.  Она до сих пор восхищалась внешностью Кейт Мосс, стремилась к такой же худобе и в то же время презирала её стиль в одежде, называя одну из известных супермоделей шлюхастой рок-н-рольщицей. Ну да, ей же виднее. На людях она никогда не озвучит подобное, но вот дома эту женщину было не остановить. Для моей матери её мнение единственно верное, и оспорить его мог лишь мой отец Джон Майерс, пылко излучающий сейчас светскую доброжелательность в кругу тучных мужчин.