Половину рабочего дня провела в поисках разгадки: перерисовала на чистый листок и человечков, и лицо, и прочую ерунду. Попробовала собрать из этого смысловую цепочку, но она никак не желала складываться, как бы я не переставляла изображения. С чего следовало начать? С той стороны, где сердца, или где люди? В итоге на обед я ушла с такими догадками:

Человечки – люди, много, толпа, они.

Лицо со стрелкой – человек, макушка, голова, мысли, разум, мозг.

Два сердца – любовь, контакт, взаимность, пересечение, вместе.

Перечеркнутый шприц – нет наркотикам, против чего-либо, зависимости, например.

Из этого можно было сложить что угодно, но я принялась рассуждать исходя из того самого очевидного факта – оба мы – звенья одной цепи. Поэтому вполне логично, что два сплетенных сердца нас и обозначали, тогда шприц мог означать избавление от этой связи-зависимости. Люди – наверняка те, кто стоит за всей нашей деятельностью или другие звенья-исполнители, а вот лицо со стрелкой…

Кофе остывал в бумажном стаканчике в ожидании, когда я до него доберусь. Салат на вкус казался пресным, как и мясо: ни крупинки соли будто бы не было добавлено. Поддавшись желанию отвлечься, я решила прочитать уйму сообщений, собравшихся в мессенджерах после вечера и ночи. Бегло просмотрев фотографии со своим улыбающимся лицом, я разом удалила их все и принялась изучать неимоверно сопливые, вопрошающие опусы Димы. Похоже, он в самом деле не понимал, почему я так некрасиво с ним поступила, сбежав от его всепоглощающей любви и желания сделать меня счастливой хотя бы на одну ночь. От этих слов захотелось выплюнуть еду изо рта и выкинуть телефон в помойку.

Прочитав ещё несколько строк, я написала ему в ответ: «попробуй сделать счастливой свою жену», и отправила контакт в чёрный список. Туда ему и дорога. Вроде бы мужику не сорок лет, чтобы страдать кризисом среднего возраста и гулять направо и налево. Когда он успел стать таким глупым? Что за дикая деградация произошла несмотря на вполне благополучную жизнь и перспективную карьеру? Любил меня всю жизнь! О Боже…

Что может твориться у людей в голове у людей? Всё что угодно. Как хорошо, что мы не умеем читать мысли друг друга, иначе человечество давно было бы истреблено. Кто бы мог подумать… По-ду-мать…

Точно!

Вся фраза, нарисованная в записке вдруг сложилась в моей голове: «Они думают, что мы соскочим!»

Я встала, выбросила остатки обеда в ведро, захватила стаканчик с кофе и вернулась на рабочее место.

Кто это «они»? Видимо, те, кто главнее. Не может быть иначе. Откуда он знает, что они думают? Что-то произошло? Для чего мне эта информация? И как теперь себя вести? Разве я собиралась бросать функцию «почтальона», чтобы попасть под подозрение? Вроде бы нет. Или у них так заведено: через определенное количество времени сливать звенья цепи, чтобы не примелькались?

Наверняка. Я давно в деле, это действительно может быть слишком подозрительно, особенно для тех, кто ищет и присматривается. Может быть, «бизнес» попал под прицел надзорных и карающих органов?

Ужас.

Я опустила голову, схватившись за неё руками. Что вообще происходило? Эта записка – предупреждение, понятно. Только как быть дальше? Как? Передать кому-то свою ношу, заменить звено цепи? И если моя теперь уже безымянная подруга сделала это и исчезла, то не произойдет ли со мной то же самое? Какой тогда смысл в записке? Он хочет меня спасти? Зачем?

За-чем?

Вокруг кипела работа, кто-то приходил и уходил, приносили документы, уносили документы, раздавались телефонные звонки и разговоры коллег, падали ручки, щелкали степлеры, открывались и закрывались ящики, полные бумаг, шумел принтер, шлепались на столы папки, поскрипывали стулья и кресла на колёсиках, гудели компьютеры, вибрировали и тренькали смартфоны, шелестели шоколадки в обёртках. Я собирала эти звуки просто так, чтобы задержаться в том месте, где была.

К вечеру на столе скопилась гора бумаг, которые я каким-то немыслимым образом успела обработать не помня себя. Оставив их коллеге, ровно в пять часов я собралась и ушла домой. Нужно было заехать к постамату прежде, чем остаться наедине со своими размышлениями. Конечно, мне не помешал бы дельный совет. Только обратиться за ним было не к кому.

В ячейке лежал белый упаковочный пакет размером чуть меньше ладони, внутри прощупывалась небольшая коробка, завернутая во что-то мягкое. Я вышла на улицу, завернула за угол и занялась распаковкой. В посылке оказался мармелад в виде червяков, а купюры вместе с пупырчатой плёнкой обмотали пластиковую баночку. Вид длинных красно-белых желейных уродцев пробудил во мне мертвенный ужас, тошнотой подкравшийся к горлу. Хотелось выкинуть всё, что было в руках, но я боялась, поэтому нервно запихнула червяков с деньгами в сумку и помчалась домой. В спасительное тепло старой, убитой квартиры. Чужой.

Не с первой попытки мне удалось ввести код от домофона, потому что ключи никак не хотели найтись в сумке, да я особо и не искала, боясь наткнуться на упаковку мармелада. Скрипнули двери лифта, который поднимал меня на этаж так долго, будто бы кто-то делал это вручную. Наконец, я оказалась на лестничной площадке, вздохнув не то, чтобы облегченно, но с надеждой. Теперь-то пришлось доставать ключи. Из-за этого я не сразу обратила внимание на коврик перед дверью.

Вообще, он был черного цвета. Собственно, и сейчас оставался таким же. С одним лишь отличием: вместо приветственной надписи «Welcome» лежала огромная дохлая крыса.

Почему дохлая? Вокруг неё красовалась лужа крови, почти художественно разлитая на коврик, но не попавшая на пол. Живот крысы был вспорот, а рядом аккуратно лежали отрезанные лапки. Все четыре. Это то, что я увидела сразу, словно сфотографировав в памяти. Перед носом несчастного животного сиротливо пристроилась бессовестно белая бумажка с нарисованным дорожным знаком, на котором был изображен перечеркнутый шагающий человечек.

Угроза?

Предупреждение?

Не знаю, что заставляло меня смотреть на этот ужас перед дверью почти хладнокровно первую минуту. Но потом горло сдавило рвотным позывом, сумка вырвалась из рук с грохотом рухнув на старый грязный кафель, а сама я закрыв рот руками поспешно отвернулась к лестнице, сбежала на пролёт вниз не замечая ступеней и, открыв мусоропровод, уткнулась лицом в вонючий ковш, извергая из себя скромные остатки непереваренного обеда, желудочного сока и слюны. Из глаз брызнули слёзы, издевательски щиплющие глаза. Внутренности агонизировали долго – во всяком случае, мне так показалось.

Плюнув на всё, в полнейшем бессилии, униженная и напуганная до смерти, я плюхнулась на пол, прислонившись к холодной стене. Нужно было что-то делать. И самым верным мне показалось желание уйти. Убежать. Спрятаться где-то там, где меня никто не найдёт. Разорвать цепочку. Всё. Я больше не звено. Меня вычеркнули, хоть я и не была к этому окончательно готова. Зато теперь понимала, что живой выйти будет не просто трудно. Скорее всего – невозможно.

По лестнице за сумкой я поднималась ползком, только чтобы не видеть крысы. Странно, что никто не вышел на шум. Хотя не стоило и надеяться. В этом захолустном районе люди до сих пор боялись прийти кому-то на помощь, в подъездах постоянно шарились наркоманы и пьянчуги, а половина квартир в доме сдавалась. Подтащив к себе сумку за ручку, я опрометью бросилась вниз и бежала до автобусной остановки без передышки.

Там, забравшись на дальнее сиденье, прижала к себе пожитки и просто ехала. Куда-то. На конечной остановке вышла и уселась на лавку. Руки сами потянулись к телефону. Я набрала номер Анюты, надеясь, что она не откажет мне в ночевке.

– Дарьян? Привет! – откликнулась подруга.

– Привет, Ань, – сипло поздоровалась я в ответ. – Можно я приеду? Нужно переночевать где-то, не хочу ехать в гостиницу.

– Что-то случилось? – насторожилась она.

– Да… Дома небольшая катастрофа. Соседи залили капитально, оставаться на ночь в квартире никак нельзя. Только с работы вернулась, а там вот такой сюрприз, – самозабвенно врала я, хотя дрожь ужаса ещё не отпускала.