– Ваше высочество…

Она попыталась присесть в реверансе, чуть приподняв длинные юбки и выставив ножку вперед, как показывала Летта, но получилось не очень-то удачно – Гвендилена все-таки поскользнулась на натертом паркете и чуть не упала. Фрейлины отводили глаза, некоторые даже фыркали в кулачок, а Гвендилена готова была сквозь землю провалиться от неловкости и стыда за свою неуклюжесть. В этой роскошно убранной комнате она чувствовала себя чужой, словно зверь, которого поймали в лесу и зачем-то привели в дом…

Только сама принцесса Эвина не подала вида. Она посмотрела на хихикающих фрейлин с легкой укоризной и звонко вымолвила:

– Дорогие подруги, перед вами Гвендилена. Это она спасла моего малыша, когда он упал в очаг, и потому стала одной из вас. Будьте добры и терпеливы к ней! Надеюсь, с вашей помощью она сможет скоро освоиться.

Девушка почувствовала, как в груди разлилось тепло, и в то же время ей хотелось заплакать, как плакала она давным-давно, еще в детстве, уткнувшись в материнский подол и точно зная, что мать пожалеет и утешит, погладит по голове, шепнет на ухо что-то ласковое и вытрет слезы… С тех пор никто больше не был так добр к ней!

Гвендилена низко поклонилась – на этот раз она уже не пыталась заботиться о том, чтобы ее движения выглядели грациозными! – и, стараясь справиться с дрожью в голосе, тихо сказала:

– Ваше высочество, я счастлива служить вам…

За окнами замка ревел и метался, горестно завывая, злой зимний ветер. Где-то внизу шумело море, волны бились о камни, и в неумолчном гуле чудилось что-то зловещее и безнадежное.

Свеча на низком резном столике догорала, чадя и потрескивая, но Гвендилена, казалось, не замечала этого. Глядя в темноту за окном, она думала о том, что время позднее, она устала, и давно пора ложиться в постель – ведь завтра ей предстоит еще один долгий день, с утра до темноты заполненный бесконечными хлопотами и суетой. Самое время раздеться, снять тугой корсет, распустить волосы и юркнуть под одеяло… Но спать ей совсем не хотелось. Трудно заснуть, когда гнетут невеселые мысли и печаль угнездилась в сердце подобно змее под корягой в лесу!

С тех пор как Гвендилена стала дамой-компаньонкой – а по сути, служанкой принцессы и нянькой ее детей, – для нее мало что изменилось. Да, теперь она каждый день ест досыта, носит красивые платья, у нее появилась комната с мягкой постелью – пускай не роскошные хоромы, но, по крайней мере, здесь можно закрыть за собой дверь и остаться одной – и даже собственная горничная… Принцесса Эвина разрешила ей оставить при себе Летту, но Гвендилена до сих пор вздрагивает, когда та, обращаясь к ней, говорит «госпожа».

Поначалу было особенно тяжело. Гвендилена очень старалась поскорее привыкнуть к дворцовым порядкам и научиться всему, что нужно знать и уметь в ее нынешнем положении, – грациозной походке, поклонам и реверансам, искусству правильно выбирать платья и прически, вести себя за столом, а главное, говорить, как подобает благородной даме, но получалось плохо. Другие фрейлины из свиты принцессы почти открыто насмехались над ней, называли дикаркой и неуклюжей деревенщиной. Было обидно, но Гвендилена старалась не подавать вида. Что могут знать о ее жизни эти разряженные куклы? Дочки благородных родителей, они с колыбели купались в роскоши, ни в чем не знали отказа, и теперь видеть рядом с собой вчерашнюю кухонную рабыню для них оскорбительно! Людей, подобных ей, они и замечать-то не привыкли, как не замечают пыль под ногами. Гвендилена понимала это и терпела насмешки, стиснув зубы. «Ничего, – думала она, – все еще может измениться… Мне ли не знать об этом?»

Принцесса Эвина оказалась на диво чадолюбивой матерью, и фрейлинам приходилось разделять ее заботы о детях. Маленький Альдерик, ее новорожденный сын, был слабеньким, болезненным, беспокойным, плохо спал и часто плакал. По заведенному порядку вместе с кормилицей на ночь с ребенком непременно оставалась одна из фрейлин, и Гвендилене такие ночи выпадали нередко… Каждый раз она улыбалась и кланялась, благодаря за оказанную честь, хотя сама порой готова была выбросить мерзкого крикуна в окно, прямо на камни.

Немало хлопот доставлял и старший сын принцессы, маленький принц Римеран. После падения в очаг он благополучно поправился, но его лицо так и осталось изуродовано шрамами от ожогов. Целительница Гила была права – красавчиком ему никогда не стать… В замке говорили, что до этого происшествия он был веселым и добрым мальчуганом, но теперь стал капризным и злым, как звереныш. Любимым его развлечением было спрятаться в темном закоулке и неожиданно выпрыгнуть с диким криком под ноги кому-нибудь из проходящих. Служанки визжали от страха и неожиданности, фрейлины, бывало, падали, путаясь в длинных платьях, а гадкий мальчишка заливался счастливым смехом и тут же убегал, чтобы спрятаться снова.

Хуже всего было в те дни, когда принц Хильдегард наведывался в покои супруги. Госпожу надо было причесать, умастить ее тело и волосы драгоценными ароматами, облачить в сорочку из тонкого белоснежного полотна с кружевами… И скромно выйти из ее спальни, закрыв за собой дверь. Бывало, принц оставался на всю ночь, а иногда случалось, что он не выходил из ее покоев день или два. В такие дни еду для них нужно было оставлять у порога, а служанки шептались, что в ближайшее время Эвине и Хильдегарду следует ждать появления нового отпрыска.

Другие фрейлины рады были провести время за чашкой душистого отвара из трав, сдобренного медом и пряностями, сплетничая и хихикая, но для Гвендилены это было мучительно. Каждый раз она зажимала уши, стараясь не слышать звуков, доносящихся из покоев принцессы, но, как нарочно, это не помогало. Скрип кровати, вздохи, стоны, смех и ласковое воркование – все это резало как ножом по сердцу. Как она мечтала хоть раз оказаться на месте госпожи! Все в замке знали, что своей благосклонностью принц Хильдегард не обходит даже служанок и судомоек… «В отца пошел!» – шептались старые слуги. Но напрасно Гвендилена прихорашивалась и старалась почаще попадаться принцу на глаза – он даже не замечал ее. Просто проходил мимо, беззаботно насвистывая, и обращал внимания не более чем на мебель. От этого можно было сойти с ума!

Однажды, в ненастный осенний вечер, принц пожелал отужинать в покоях супруги. Он был в хорошем настроении, пил вино, шутил с фрейлинами, даже покачал на колене старшего сына, и мальчик был вне себя от радости, впервые, может быть, позабыв о собственном уродстве… Казалось, Хильдегард обладал удивительном даром делать счастливыми всех вокруг, не прилагая к этому ни малейших усилий! В который раз Гвендилена искала его взгляд, жадно и трепетно – и, как всегда, напрасно.

Отправляясь спать, она видела, как принц сидел у камина, рассеянно почесывая за ухом любимую охотничью собаку, и почувствовала острую, жгучую зависть к ней. В этот миг она охотно бы поменялась местами со старой пятнистой сукой с артритными лапами и мутными глазами, лишь бы быть рядом с любимым, смотреть ему в глаза, чувствовать на себе его руки… Даже собаку он иногда удостаивает лаской, разве она хуже?

С того дня Гвендилена почувствовала, как в ее душе словно что-то надломилось. Ее не радовали больше ни вкусная еда, ни нарядные платья, ни жизнь во дворце… Раньше о таком она бы и мечтать не могла, но к чему все это, если нет надежды?

И сейчас, гладя в темноту за окном сухими воспаленными глазами, она думала о том, сколько еще ночей ей придется провести, плача в подушку? Сколько лет прожить без любви, пока ее тело не иссохнет и не состарится, а душа не зачахнет окончательно? Ни один мужчина не смотрел на нее с вожделением – если только не считать тот случай, когда пьяный отчим попытался влезть к ней в постель после похорон матери. Неужели так будет всегда? И принц Хильдегард останется недосягаемым, как звезда в небе…

«Я не знаю, что делать, – с тоской думала Гвендилена, – я совсем одна…»

Она почти не удивилась, когда рядом послышался знакомый тихий голос: