© Борисова В.А., текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Стоя на опушке мертвого, выгоревшего леса, женщина вглядывается в даль. Черные, обугленные деревья высятся у нее за спиной, а впереди расстилается плоская каменистая пустошь. Лишь кое-где торчат небольшие островки сухой травы, да колючие кусты, лишенные листьев, ощетинились длинными острыми иглами… Чуть поодаль поблескивает гладь озера, но темная, смоляная вода кажется ядовитой, несущей гибель всему живому. Остов древней полуразрушенной башни, что виден вдалеке, у самой линии горизонта, похож на скелет древнего чудовища – мертвого, но непостижимым образом все еще опасного и свирепого, поджидающего свою жертву.

Все вокруг словно дышит безнадежностью и отчаянием. Низкие тучи нависли над головой, солнца не видно, лишь багровые сполохи пробиваются сквозь серую пелену. Сам воздух здесь кажется отравленным – сухой, горячий, пахнущий гарью и еще чем-то неуловимо жутким, отвратительным, пугающим, напоминающим то ли запах тлена, то ли тонкий, но опасный аромат ядовитой травы анврак. От него слезятся глаза и першит в горле, хочется прикрыть лицо, задержать дыхание…

Женщина уже не молода, но все еще очень красива. В осанке, взгляде, складке губ, в повороте головы чувствуется особая сила, даже нечто царственное. Она одета в простое темное платье, ниспадающее свободными складками, но на голове переливается всеми цветами радуги венец изумительно тонкой работы, украшенный драгоценными камнями. В середине, надо лбом, сияет крупный ярко-зеленый самоцвет, вделанный в оправу в форме глаза. Он сделан так искусно, что кажется живым всевидящим оком.

Подняв руку, женщина легко прикасается к нему… И кажется, это придает ей уверенности. Она даже улыбается – чуть заметно, одними уголками губ.

Пальцы ощутили особое, нежное тепло и вместе с тем легкое покалывание, словно от присутствия мощной, грозной силы, наполняющей все ее существо. Много лет назад ей уже доводилось испытать это странное, ни с чем не сравнимое чувство, и, наверное, после того дня вся ее жизнь изменилась необратимо.

Это было давно, очень давно…

– Айя-а!

– Гвендилена-а!

– Я сейчас поймаю тебя!

– Только попробуй!

Звонкие девичьи голоса далеко разносятся над водой. Над озером Трелоно, именуемым также Проклятым или Бездонным, полыхает багрово-алый закат, и от воды поднимается легкий туман.

Две девушки-подростка плещутся на мелководье. Та, что чуть постарше – крупная, белокожая, с вьющимися золотистыми волосами, – поднимает фонтаны брызг, пытаясь схватить сестру, другая – худощавая и черноволосая – ложится на воду и неумело, но старательно плывет туда, где глубже и ноги не достают до дна, отчаянно колотя руками и ногами.

– Ну куда ты… Там глубоко! – беспокоится старшая.

– А ты поймай меня, трусиха! – поддразнивает ее сестра.

– Солнце заходит… Хочешь угодить в Аннун? – голос старшей предательски дрожит. Она уже напугана не на шутку и с трудом сдерживается, чтобы не заплакать.

Одно упоминание об Аннуне – сумрачном царстве теней, куда, по преданию, попадают только проклятые души да еще люди по неосторожности и неразумию оказавшиеся близ опасных мест, открывающих путь в иные миры, – заставило опомниться отчаянную девчонку.

– Ну хорошо, хорошо, выхожу… – сдалась она.

Девушки вылезли из воды, дрожа от холода, натянули домотканые льняные платья, помогли друг другу зашнуровать тесемки… Если мать узнает, что они купались, да еще на закате, – обеим несдобровать. Отправляя дочек в соседнюю деревню к дальней родственнице Ольтине отдать старый должок, она строго-настрого наказывала не сходить с дороги и возвращаться засветло.

Но вместо того чтобы поспешить домой, девушки сидят на камне и смотрят, словно завороженные, как солнце медленно опускается, окрашивая темные воды озера в багровый цвет, будто наполняя его кровью… Хотя озеро издавна почитается у окрестных жителей недобрым и опасным местом, где случалось порой такое, что не к ночи и вспоминать, но все же есть в нем своя особенная, дикая красота! К самой воде подступают причудливые каменные глыбы, похожие не то на окаменевших великанов, не то на руины древнего и величественного сооружения, неведомо когда и кем возведенного. Кажется, что здесь не властно само время, не действует привычный порядок вещей, невозможное становится возможным и случаются чудеса…

Старшая, Айя, мечтательно протянула:

– Говорят, тут иногда находят сокровища… Одна девушка перед свадьбой нашла ожерелье. Вот бы и мне найти что-нибудь! Буду самой красивой невестой.

Гвендилена только вздохнула. Сестра уже просватана и скоро выйдет замуж. Пусть ее жених, графский конюх по имени Вилерд, уже не молод (целых тридцать лет! почти старик), толст, неуклюж, у него рыжие волосы и смешные висящие усы, он громко хохочет, от него всегда пахнет пивом и луком, зато Айя станет взрослой замужней женщиной и, мало того, переберется в усадьбу. Там совсем другая жизнь – пиры, турниры, знаменитая графская охота, нарядные дамы и кавалеры… Даже слугам живется не в пример сытнее и веселее, чем крестьянам в деревне!

Хоть бы одним глазком посмотреть.

– Я тоже хочу! – отозвалась Гвендилена.

– Зачем тебе? – фыркнула старшая. – Ты ведь все равно обещана монастырю!

Гвендилена ничего не ответила, но брови сдвинулись, тонкие губы сжались в нитку, и лицо приняло жесткое и упрямое выражение. О том, что ей придется уйти от мира, чтобы всю жизнь работать и молиться, не видя ничего, кроме обители, знали все – и семья, и соседи… ну и она сама, конечно. Куда еще деться дочери бедной вдовы, особенно если красотой девушка не отличается? Хорошо еще, что монахини согласились ее принять. По крайней мере, голодать ей теперь точно не придется!

Гвендилена тысячу раз слышала эти резоны, но все же сердце отказывалось верить, что совсем скоро кованые ворота обители Всех Богов закроются за ней навсегда, отсекая от остального мира, от прежней жизни, от смутных надежд и мечтаний, от видений, что порой являются в ночи…

К тому же она привыкла к мысли, что монастырь – это далеко, когда-нибудь, когда она станет взрослой. А это будет еще не скоро! Но вдруг оказалось, что время пролетело как-то незаметно. Совсем недавно Гвендилена с удивлением осознала, что это лето – последнее беззаботное время в ее жизни. Сразу после праздника Жатвы, когда монастырь, по обычаю, откроет двери для новых послушниц, она должна будет покинуть родной дом. Даже повеселиться на свадьбе сестры не успеет.

– Был бы жив отец, этого бы не случилось! – отрезала она.

Старшая опустила глаза. В самом деле, семья их была не совсем обычной. Отец Ригор был лесником и егерем графа Ральхингера. Однажды, будучи в хорошем расположении духа, граф даже назначил его старшим лесничим. Хотя в жизни отца от этого ничего особенно не изменилось, свое звание он носил с гордостью и по праздникам любовно начищал до блеска медный жетон с изображением скрещенных дубовых листьев, нарочно отлитый для него по приказу графа. Эту бляху он берег как самую большую драгоценность. Маленькая Гвендилена лишь изредка, украдкой, осмеливалась прикоснуться к ней и тут же отдергивала руку, опасаясь, что ее застанут на месте преступления и сурово накажут.

Впрочем, боялась она совершенно напрасно – в лесу отец проводил значительно больше времени, чем дома. Угрюмый, неразговорчивый, заросший черной бородой до самых глаз, с диковатым взглядом, он иногда казался почти что зверем. Мать – пухленькая, белокурая хохотушка, любившая цветные занавески, вышитые салфеточки, кошек и сдобные булочки, изрядно побаивалась его, хотя отец никогда не ругался и не дрался, как соседские мужчины. В его присутствии она как-то съеживалась, даже становилась меньше ростом, смотрела в сторону, говорила тихо и односложно, и на лице ее каждый раз появлялось странное выражение – одновременно испуганное и отстраненное.