Вниз по извилистой улочке к мутному фонтану, где даже сейчас стражники отгоняли бродяг и детвору. Дальше на площади простирался пожелтевший храм. Как только вернутся дожди, он снова станет серым, но пока что отдавал нездоровой зеленцой. Со стороны он казался грузным прямоугольником, но сверху напоминал лист черёмухи или заострённую с обоих концов лодку. Внутри в две дуги стояли во тьме погасших ламп двенадцать постаментов. Четыре бога стихий, бог труда и сестрица бездельница, лучезарный Светоч и непроглядная Темень, божество с вороньей башкой, таинственный Ликий с тёмным провалом вместо лица, пустой безымянный колодец Исчезнувшего бога и улыбающаяся девица с завязанными глазами. Наминэрии обычно приносили цветы или букеты из птичьих перьев. У Ро не было ни того, ни другого, и всё же он остановился под статуей, олицетворявшей судьбу со всеми её превратностями и капризами.

— В тебя я не верю, — вслух произнёс вор и тут же помотал головой.

Ну кто так начинает разговор с богами? С таким красноречием не то что к главарю банды не заявишься, даже хлеба свежего не купишь — чёрствый подсунут, да ещё и плюнут, чтобы больше не приходил и рта своего поганого не открывал. Что поделать, у одиноко стоявшего в опустевшем храме бродяги были совершенно иные таланты.

Боги… Роваджи не верил в богов, но, приличия ради, помолился им всем — скупо и бесстрастно, — а потом отправился в не самый паршивый трактир, чтобы наконец-то со всем разобраться. Бросить себе отчаянный вызов.

Исход

Рамиф вернулся нескоро. Его подопечный успел задремать, посмотреть тревожный сон о прошлом, проснуться с затвердевшем комом в горле, прокрутить в голове весь прожитый день и снова уснуть от сильного недомогания. Но голос колдуна способен был вытащить и мертвеца из могилы.

— Ну ты и ушлёпок!

— Меня зовут Ро, — как можно чётче процедил Роваджи, но его не слушали и продолжали.

— Заткнись и мотай на ус. Ну или на что вы там алорцы мотаете? — Рамиф едва ли не смеялся от собственного остроумия. — Вот вроде придушить тебя хочется, но вместе с тем ты меня забавляешь. Ох, как забавляешь! А как ты других из себя выводишь! Браво, но хватит. Пора приносить пользу. И учиться беречь то, что тебе не принадлежит. Например, свою шкуру. И дня с целой мордой не проходил! А рубашку и часа не проносил! Да ты её даже ещё не отработал! Советую тебе всё же отрастить хвост и начать им активно вилять. Удачливых я, конечно, люблю, но не стану терпеть неблагодарных.

Дослушав рыжего до конца, Ро сунул целую руку в карман, достал кошель и бросил колдуну, не сильно заботясь, поймает ли тот сей подарок. Рамиф справился ловко, звякнул мешочком и с озорством заглянул внутрь.

— Ну и что это?

— Золото, что поимел с тебя Кагмар. Ну, и за рубашку, думаю, там наберётся.

Вор поднялся, придерживая бок, и выпрямился, насколько позволяла боль.

— Будем в расчёте?

— Ловко! — похвалил рыжий, поигрывая кошелём. — Да только этого явно не хватит. Мы договорились с Мизаром, что я заплачу за твою жизнь. За те годы, что тебя содержали и обучали. Сущая мелочь! Серьёзно, сумма смехотворная. Но помимо неё ты мне должен иное золото. Спектральное. Или забыл, каким тебя сюда притащили? Так что кошелёчком Кагмара ты не откупишься.

Другого от колдуна Ро не ждал, но больше предложить ему было нечего.

— Но учти, будешь воровать у меня — закончишь жизнь скверно.

И снова они вернулись к началу. К началу этого затянувшегося знакомства и бесцеремонной навязчивой вербовки. Плохо ли предложение? Да, в общем-то, нет. В Крое поди все, так или иначе, изгои. У каждого огромная дыра если не в душе, так в башке. И всем точно плевать кто ты и откуда. Ну, кроме алорцев. Делай то, в чем ты хорош, и не задавайся вопросами. Но для человека, пообещавшего никогда не изменять себе, этого было мало.

Вор хотел дать окончательный ответ, но колдун уже говорил с Ристаном.

— Просил человека — получай. Он тебе и ловец для искателей, и ключник потенциальный, и разгонять хаос сгодится. С придурью, конечно, но не первый, знаешь ли, — перевоспитаешь. И не привередничай! Уже и так троих забраковал. Ну так что, берёшь парня?

Ристан довольно вяло посмотрел на Роваджи, словно прикидывал в уме, стоит ли вообще с ним возиться.

— Возьму, — внезапно ответил он, а взгляд его стал строгим и хмурым и устремился на рыжего. — Но только если сам пойдёт. Откажется — удержи его долг из моего жалования, подлатай и отпусти на все четыре стороны. Против воли ничего не получится.

Рамиф долго смотрел на доверенного. Это было самое многословное молчание, что Ро когда-либо наблюдал. Вид рыжего рычал «Да как ты смеешь диктовать мне условия⁈», язвил «Ты здесь ничего не решаешь!», упрекал « И это благодарность за мои старания?», злорадствовал « Вот займусь им сам, а ты в брешь катись и больше не приставай с просьбами!». Иного человека снесло бы с места под таким шквалом, но Ристан не был ветру преградой, пропуская его, как решето, пока наконец сид не махнул рукой, давая понять, что согласен.

— Решай сам, — обратился наставник к возможному рекруту. — Но должен предупредить: работа паршивая. Опасная — это да, пусть мы стараемся и не вступать в бой без необходимости, не стоит забывать, что мы вечно в дороге. То на морозе, то в пекле. Здесь наедаемся, чтобы в пути голодать. Если хочешь денег и возможность их постоянно тратить — топай в зачистку. У нас же только красивые виды, не самая болтливая компания, а в конце — незавидная смерть.

Услышав это, вор впервые задумался о том, во что превращаются уроженцы Мириана, когда им случается гибнуть в каком-нибудь из миров. В вонючую бурду, как те еши? Нечего хоронить, нечего оставить на память. Примерно так и выглядела его душа. Такой он её представлял.

— Пожалуй, это меня устроит, — дивясь самому себе, произнёс Роваджи.

— Да неужели⁈ — захлестнули эмоции рыжего сида. — Знал бы, что тебе отморозить зад и сухари надо предложить, давно бы так и сделал! Ну, ладно. Это моё открытие всё равно не превзойдёт предыдущее, — Рамиф выдержал паузу, чтобы дождаться вопросительных взглядов: — Даже роясь в мусоре, можно отыскать сокровище!

— Мне таких лестных слов ещё никто не говорил, — проворчал Ро, мечтая издохнуть. Казалось, рана уже не кровила лишь потому, что вся кровь давно растеклась по полу.

— Иди за мной и, может быть, услышишь ещё парочку!

Рамиф поманил за собой и привёл еле живого подопечного в какую-то комнату, которой в башне раньше не было. Буквально сквозь стену пришлось пройти. Быть может от потери крови рассудок помутился, или просто всё это место было насквозь пропитано колдовством.

В неприятно обставленной комнате рыжий приказал раздеться и лечь на стол. Не больно то хотелось доверять ему раны, но иначе осталось бы только скорчиться на полу и ждать, когда придёт забвение. Изодранный и заторможенный, Ро расстегнул портупею, скинул кафтан и завозился с безнадёжно испорченной рубашкой.

— Давай живее. Сложи вон там в кучу всё, что не жалко выкинуть. В принципе, кидай туда всё!

Быстрее не получалось. Левая кисть не слушалась и ужасно болела, пальцы едва шевелились, скорее дёргались невпопад. Плечо горело огнём. Каждое движение отдавалось в боку, словно рана там вот-вот разойдётся, и следом за тряпками на пол упадут потроха. И всё же бывший вор справился. Последней на кучу замызганных, отживших своё вещей он положил потрёпанную, давно потерявшую вид портупею. Была ли она ему дорога? Пожалуй, что нет. Скорее он осознанно опутывал ею себя, стягивал распирающее нутро. Цеплял, словно короткую уздечку прошлого.

Потом Ро угрюмо посмотрел на разложенные в строгом порядке пинцеты, иглы и ножи, на многочисленные баночки с какими-то жидкостями, на десяток ослепительных ламп, в цельных плафонах которых метались настоящие молнии, на столешницу из белого непрозрачного стекла футов семь в длину и два в ширину. Посмотрел, вздохнул и лёг, кривясь от боли и вздрагивая от холода. С тем же успехом можно было свалиться в сугроб. Да даже приятнее, коли тот будет мягким.