Еще через шесть недель история приняла новый, неожиданный оборот, так как выяснилось удивительное – наследницей оказалась годовалая девочка. Стефани обожал ребенка так, словно это была его родная дочь. По мнению «Иль Газеттино», Стефани сделал наследником отца девочки, потому что сама она была еще очень мала, и, если бы он оставил свое состояние ей самой, то суд взял бы состояние под свой контроль до ее совершеннолетия – до восемнадцати лет. Тем не менее имена девочки и ее родителей названы не были. В статье также говорилось, что родители девочки принадлежали к рабочему классу и были до крайности изумлены, когда ознакомились с завещанием, – они не могли поверить своим глазам.

Этот последний поворот сюжета поставил в тупик всех, кто знал Стефани, и особенно Альберта Гардина. В конце июня, проходя перед витриной его магазина, я увидел его голову из-за горы шляп. Я вошел в магазин.

– Вам удалось что-нибудь выяснить об этой девочке? – спросил я.

– Нет никакой девочки, – ответил он.

– Что?

– Марио оставил все мужчине тридцати двух лет. Это все, что сказано в его завещании. Никакая девочка там не упоминается.

– Как вам удалось это узнать? – спросил я.

Гардин выдвинул ящик стола и вытащил оттуда лист бумаги. Это была копия третьего завещания Марио Стефани. Оно было написано от руки, как того требует итальянский закон. «Единственным и полномочным» наследником был назван Никола Бернарди.

– Кто он?

– Торговец овощами и фруктами, – ответил Гардин. – Он работает на площади Сан-Марко в магазине, принадлежащем его семье. У него и его жены есть маленькая дочь. Девочку зовут Анной. Марио написал о ней стихотворение.

Тогда я вспомнил, что в эфире своих телепрограмм Стефани дважды говорил о прелестной маленькой девочке, которая помогла ему выкарабкаться из тяжелой депрессии. Гардин протянул мне экземпляр книги стихов Стефани и открыл на странице, где было это стихотворение. Стефани писал, что Анна вселила в него надежду и волю к жизни.

– «Иль Газеттино» ошиблась еще кое в чем, – сказал Гардин. – Газета написала, что нотариус нашел завещание между страницами книги стихов. Но когда нотариус регистрировал это завещание, он сообщил, что получил его лично от адвоката Николы Бернарди. У меня есть и документ о регистрации.

– И что вам это дало? – спросил я.

– Мои подозрения в итоге только усилились. Сейчас я покажу вам нечто действительно странное. Посмотрите, как написано это завещание. В нем полно грамматических ошибок. Марио просто не смог бы написать ничего подобного. Например, он то переходит с первого лица на третье, а потом снова с третьего на первое: «Я, Марио Стефани, полностью осознающий его действия, оставляет все его движимое и недвижимое имущество, а также все мои финансовые активы…» Если это не откровенная фальшивка, то, значит, Марио, когда писал эти строки, находился под невероятным давлением. Вероятно, текст был ему продиктован. Если же Марио целенаправленно именно так написал свое завещание, то он совершил самоубийство дважды – первый раз это было литературное самоубийство. Я хочу сказать, какое дело было этому фруктово-овощному торгашу до поэзии? Как он сможет отличить листок бумаги со стихотворением от листка бумаги, который можно с легким сердцем выбросить? Сможет ли он принимать решения о литературных правах и переводах? Сможет ли вести переговоры с издательствами?

– Если уж мы об этом заговорили, – сказал я, – как это повлияет на вас, как на издателя Стефани? Я заметил, что в его книгах Университетское издательство называется держателем всех авторских прав.

Он пожал плечами.

– Кто знает?

– Что вы собираетесь со всем этим делать?

– Для начала я должен разгадать эту тайну. Я собираюсь подать заявление на имя прокурора и потребовать проведения честного открытого расследования, а затем отправлю копии документов в газеты.

Именно это Гардин и сделал неделю спустя.

На следующий день «Иль Газеттино», как и следовало, сообщила, что заявление Гардина «ставит под сомнение опубликованный нами материал о самоубийстве венецианского поэта». Газета буквально воспроизвела завещание Стефани со всеми грамматическими ошибками, но опустила имя Бернарди. Также была процитирована жалоба Гардина на то, что при регистрации завещания нотариус заявил, что получил его из рук адвоката, а не нашел между страницами книги, как об этом написали в статье. Объяснений этой нестыковки газета не дала.

Через два дня после появления этой статьи в «Иль Газеттино», незадолго до полудня у меня зазвонил телефон. Это был Гардин. Голос его выдавал нешуточное потрясение.

– Произошло нечто очень серьезное, – сказал он. – Вы можете зайти ко мне? Полиция здесь уже побывала.

– У вас все в порядке? – спросил я.

– Да, да, – ответил он. – Вы все увидите сами.

Через пятнадцать минут я уже стоял у входа в кабинет Гардина, точнее, в магазин его жены. На стекле витрины синим фломастером было написано: «Не тряси своими яйцами над завещанием Марио Стефани».

Когда я прочел и переварил это предупреждение, Гардин стер его тряпкой.

– Корреспонденты «Иль Газеттино» и «Ла Нуова» были здесь час назад, – сообщил он. – Они все сфотографировали. Я заполнил заявление в полицию.

– Кем бы ни был этот фруктово-овощной деятель, – сказал я, – он должен быть невероятно тупым, если не понимает, что он главный подозреваемый.

– Это может быть он, – сказал Гардин, – его друг или член его семьи.

На следующий день обе газеты опубликовали статьи об угрожающих надписях, сопровождаемые фотографиями Гардина, стоящего рядом с витриной. «Кто-то недоволен моим обращением к прокурору, – сказал Гардин корреспонденту «Ла Нуова», – но я твердо намерен докопаться до истины». Он обратился в полицию с прошением выделить ночной патруль для охраны магазина его жены. Тем не менее ни одна из этих газет не упомянула имени Бернарди.

Только три недели спустя, в конце июля, в общественном пространстве наконец всплыл сам Бернарди, сказавший, что является наследником Стефани. Через своего адвоката, Кристину Беллони, он заявил, что намерен сохранить наследие Марио Стефани, безвозмездно передав все его рукописи, книги, переписку и картины фонду Кверини Стампалья. Он нанял специалистов, чтобы к концу лета составить каталог всего имущества в доме Стефани.

Беллони настаивала: в завещании Стефани не было ничего таинственного. Ее клиент Бернарди узнал, что является наследником поэта, только после смерти последнего, когда был вызван в полицию.

Это не удовлетворило Альберта Гардина. Три дня спустя он созвал пресс-конференцию в вестибюле «Софителя», где обнародовал новые сенсационные обвинения. «Последняя любовная связь Марио Стефани, – сказал он, – превратилась в опасную эротическую игру, которая вышла из-под контроля и стоила ему жизни. Я бы назвал его смерть pasoliniana, – продолжил он, намекая на совершенное в 1974 году жестокое убийство кинорежиссера Пьера Паоло Пазолини, за которое была осуждена проститутка. – Марио платил за секс с мальчиками, о которых писал в своих поэмах. Полиции надо разобраться с состоянием банковских счетов Марио, потому что непосредственно перед его смертью в них произошли изменения, а когда он умер, все счета оказались пустыми.

Один из корреспондентов заметил Гардину: «Многие считают, что у вас есть личный мотив для привлечения внимания к этому делу, несмотря на то, что оно закрыто».

«Его ни в коем случае нельзя считать закрытым, – возразил Гардин. – Так думает только адвокат наследника».

Следующим утром на витрине магазина Гардина появилась новая надпись. Она, как и предыдущая, была нанесена синим фломастером: «Ты что, не читаешь газет? В завещании Стефани нет никакой тайны. Если ты не прекратишь болтать, у тебя будут неприятности».

Гардин написал в полицию еще одно заявление относительно неизвестных лиц и снова попросил об охране.

Я еще раз заглянул в его магазин, чтобы посмотреть на надпись. Гардин и его жена были внутри. Он вышел на calle.