Первое время по приезде в Венецию они никого там не знали, но Филипп регулярно посещал церковь Святого Георгия, бывшую тогда средоточием общественной жизни английских и американских экспатов. Там он и познакомился с сэром Эшли Кларком, бывшим британским послом в Италии, возглавлявшим фонд «Венеция в опасности», британский аналог «Спасти Венецию». Сэр Эшли и леди Кларк прониклись симпатией к Райлендсам, которые в свою очередь были внимательны и услужливы в отношении Кларков. Филипп стал принимать участие в деятельности фонда «Венеция в опасности», и начали даже поговаривать, что, возможно, со временем он станет преемником сэра Эшли. Они вдвоем написали небольшую книжечку, посвященную реставрации церкви Мадонна-дель-Орто. Очень скоро Филипп и Джейн поменялись ролями: Филипп стал носить короткую респектабельную стрижку, а Джейн, наоборот, – более современные прически и платья.
Такая новая яркая молодая пара привлекла внимание старых авторитетных экспатов, в первую очередь скульптора Джоан Фицджеральд, которая представила Райлендсов всем остальным. Так они познакомились с Джоном Хонсбином, другом Пегги Гуггенхайм с пятидесятых годов. В свою очередь, Хонсбин представил их Пегги, и почти сразу же Филипп и Джейн сами стали втираться в доверие нужным людям. Джейн покупала Пегги собачий корм, привозила с военной базы Авиано разные вещи, которые приобретала со скидкой, выгуливала собак Пегги, помогала ей по хозяйству. Короче говоря, они сделались для Пегги незаменимыми.
Джон Хонсбин поначалу испытывал большое облегчение оттого, что Филипп и Джейн так хорошо помогали Пегги, – это снимало с него некоторую часть забот о ней. Много лет Хонсбин приезжал в Венецию на период от Пасхи до ноября, останавливался у Пегги, где выступал в роли бесплатного куратора ее коллекции. После смерти Пегги он продолжал проводить летние месяцы в Венеции, но уже в съемных апартаментах. Большую часть дня Хонсбин плескался в бассейне «Чиприани», где я и нашел его за спартанским обедом и беседой с друзьями из богатого космополитического круга. Жители Венеции могли за фиксированную круглую сумму также наслаждаться привилегией ежедневного посещения бассейна в летнее время.
– Я был в этом доме гостем, которому приходилось платить за оказанное радушие, – сказал мне Хонсбин. Зачесанные на косой пробор и ниспадавшие на загорелый лоб седые волосы придавали ему сходство с Пабло Пикассо. – Пегги и я являли собой своего рода пару. Я владел галереей в Нью-Йорке и знал почти всю тамошнюю художественную старую гвардию. В начале сезона я развешивал на выставке полотна из ее коллекции, а снимал их в конце; это было сопряжено с массой неприятных хлопот, например, с соскребанием личинок с картины «Антипапа» Макса Эрнста, так как она побывала в галерее сюрреалистов на канале, где царит немилосердная сырость. Личинки обожают олифу.
Первые несколько лет такого проживания с Пегги были замечательными, но потом ее артерии стали делаться все более плотными и узкими, а мое положение – все более ужасным. Я приезжал поздно ночью и был вынужден прокладывать себе путь мимо произведений искусства – через работы Колдера, мимо людей-спичек Джакометти – этим людям постоянно обламывали руки, но это был не я; уворачивался от Певзнера и добирался наконец до спальни. Я был с Пегги, когда у нее случился первый сердечный приступ, а лицо превратилось в трагикомическую маску. После этого Пегги повесила у своей кровати пятнадцатифунтовый колокол; я оставлял дверь спальни открытой, зная, что, если она позвонит, то мне придется встать и бежать к ней на помощь. Это была круглосуточная работа без выходных.
Мне понравились Джейн и Филипп, – продолжил Хонсбин. – Мы проводили вместе много времени; причем Джейн прекрасно готовила. Они полностью завоевали Пегги, и знаете чем? Мороженой кукурузой в початках. Джейн привозила ее с авиабазы Авиано, чем сразу нашла путь к сердцу Пегги. Правда, уже тогда люди говорили мне: «Берегитесь Джейн Райлендс!»
– Кто вам это говорил? – поинтересовался я.
– О, это говорили все. А потом Джейн и Филипп стали приглашать Пегги на обеды, не приглашая меня. Мне об этом вообще ничего не говорили. Они, можно сказать, умыкнули ее. К тому времени Пегги уже была наполовину инвалидом, поэтому было нелегким делом собрать ее, вывезти на мероприятие и доставить обратно. Ухаживать за Пегги было трудно, и немногие смогли бы с этим справиться. Подобные шалости за моей спиной продолжались все лето. Они совершенно распоясались, когда в ноябре я уехал, и продолжали в том же духе до весны, когда я вернулся.
К тому времени, когда Пегги окончательно превратилась в инвалида, Филипп и Джейн Райлендс практически стали ее опекунами. У них были ключи от ее дома. Они следили за ее делами. Они возили ее в больницу в Падую. На следующий день после смерти Пегги директор музея Гуггенхайма в Нью-Йорке Томас Мессер прибыл в Венецию, чтобы принять в собственность помещение и имущество. Он обнаружил Филиппа Райлендса в затопленном подвале – Филипп переносил картины, чтобы уберечь их от воды. Мессеру был нужен человек, который мог бы на месте исполнять распоряжения нью-йоркского офиса, и он попросил Филиппа стать временным администратором. Позже тот же Мессер сделал Филиппа постоянным администратором. Так началось возвышение Райлендсов.
С самого начала было ясно, что Джейн Райлендс имела твердое намерение играть важную роль в управлении музеем, и это страшно раздражало Мессера. «Однажды, – рассказывал мне Мессер, – я давал Филиппу инструкции в присутствии Джейн – дело касалось какой-то сущей мелочи, – и она вдруг выпалила: “Нет! Так делать нельзя!” Я тогда удивился ее наглости, страшно разозлился и дал ей понять, что она не является членом правления музея. Но она уперлась и продолжала претендовать на власть, которой ее никто не наделял. Она помыкала Филиппом. Мне кажется, большего подкаблучника я не видел за всю мою жизнь».
Заработав прочную репутацию своим отношением к Пегги Гуггенхайм, Джейн решила усилить позиции поистине гениальным способом. Она организовала в «Гритти» цикл лекций, читать которые приглашала таких светил, как Стивен Спендер, Артур Шлезингер, Питер Квеннелл, Джон Джулиус Норвич, Брендан Джилл, Адольф Грин, Хью Кэссон и Фрэнк Джайлс, издатель лондонской «Санди таймс». Джейн давала обеды, и среди ее гостей, отмечавшихся в гостевой книге, были лекторы «Гритти» и многие другие – такие как Аднан Хашогги, Джин Киркпатрик и югославская королева Александра. «Просматривая гостевую книгу Джейн, – говорила Хелен Шихан, бывшая в восьмидесятые годы стажером в музее Гуггенхайма, – я поняла, что она вкладывает массу энергии в создание собственного общественного круга. Она говорила мне: “Вперед можно двигаться только в обществе”».
По сути, пользуясь авторитетом музея Гуггенхайма, повышавшим ее положение и влияние, Джейн неформально выступала в роли художественного агента, сводя состоятельных патронов с венецианскими художниками и скульпторами. Она попросила американского художника Роберта Моргана написать для нее небольшой портрет Ольги, только ее голову. Когда работа была окончена, естественно, возник вопрос об оплате. Джейн предложила очень низкую цену, чуть больше минимального гонорара, подчеркивая при этом, что репутация Моргана значительно укрепится, если люди увидят его работу, висящую на стене в доме Джейн.
Был по меньшей мере один случай, когда Джейн прямо инструктировала художника, как ему следует выполнить работу. «Она сказала мне, что фашизм скоро поднимет голову в Италии, – вспоминал Харальд Бём, – и что мне следует сделать мой стиль более образным и метафорическим, видимо, для того чтобы идти в ногу со временем. Это предложение показалось мне странным».
Мэри Лора Гиббс, специалист по истории искусств из Техаса, приехала в Венецию в 1979 году и стала добрым другом Райлендсов. «Джейн заслуживает всяческого уважения хотя бы за одно то, что она сумела оживить венецианскую интеллектуальную сцену, – говорила она мне. – Мне кажется, она с самого начала поняла, что жизнь в Венеции была, по сути, страшно скучной. Наверное, она осмотрелась и подумала: “Я смогу быть здесь центром общественной и интеллектуальной жизни”. Думаю, она увидела возможность организовать нечто вроде салона.
