Открыв глаза, убрав руки от ушей и снова приподнявшись на руках, Дэвид увидел сквозь красноватую пелену сидевшего на коленях Чуви. Он одною рукою кого-то с нежностью обнимал и ласково гладил по спине ею же. Шепард протёр глаза, и мир стал чётче, а затем он увидел, что мусорщик обнимает бессознательную смертельно истощённую Глицинию, измазанную жёлтой тягучей слизью от которой несло желудочным соком. Дэвид встал, осторожно подошёл к ним и ужаснулся, увидев полностью обнажённого Чуви. Лицо: почти череп, волосы спеклись, правой руки не было до плеча, левая словно высушена, а алого дыма регенерации всё ещё не было.

— Вот ведь глупышка,— очень тихо, хриплым, уставшим и грустным голосом утешал Чуви девушку. — Нужно было сразу идти ко мне. Я ведь всегда был с тобой искренен, а ты… Ну ничего, мы вытащим этого паразита из тебя, дай только время.

Глициния открыла глаза, посмотрела на Чуви мутным взглядом, слабо улыбнулась ему и обняла, а затем её плечи начали содрогаться под такт приглушённых всхлипов.

Дэвид вновь замер с открытым ртом, не зная, что ему делать. Меньше всего он хотел оказаться в столь странной сентиментальной ситуации на фоне подобных разрушений.

Где-то вдалеке разгорались пожары. За полуобрушенными стенами происходила какая-та возня, бродили испуганные люди: кричали, стучали, топали и бежали тысячи ног, но этим двоим было плевать.

Чуви резко выпрямился и всмотрелся куда-то в пустоту. Мусорщик, напоминая в этот момент пса, навострившего уши и учуявшего опасность, сказал, и Шепард впервые услышал в его голосе страх:

— Вот же непруха! Сплин! Живо утаскивай их отсюда и сам уматывай вместе с ними, а за меня не переживай. Действуй по запасному плану.

«Задержать кого?» — недоуменно подумал Дэвид, но тут он почувствовал приближение Сплина. Он резко всплыл за его спиною, нацепил на его шею обруч и нажал на нём переключатель: Дэвида покрыла энергетическая защита. Затем его обхватили обжигающие холодом лапы Сплина, и он погрузился в жидкую ледяную тьму.

Перед тем как погрузиться в тёмный слой полностью, он успел увидеть, как то же самое происходило и с Глицинией, что не сопротивлялась и лишь жалобно тянула руки к Чуви, но дальше он уже ничего не видел. Его поглотила тьма…

Когда остались видны лишь тянувшиеся к Чуви ладони Глицинии, за спиной мусорщика, промелькнул пурпур. Яркий блик, мерцающая тень, обойдя Чуви по дуге, стрелой устремилась к исчезающей во тьме девушке. Пурпур расширился, и из тьмы выскочил Ракеш. Он успел схватить Глицинию за руки и силой вытащил из тени, покрывая мерцающим пурпуром. Ракеш обнял её за талию: хрупкую, брыкающуюся, издающую утробные хрипы, словно она забыла о человеческой речи, на долю секунды застыл в воздухе, а затем исчез в пурпуре.

Чуви резко поднялся, но не сделав и шага, рухнул на землю лицом вниз: из-под него потекла тоненькая струйка крови.

Тени Сплина немедленно устремились за Ракешом, но что-то очень яркое быстро спустилось с неба, и во все стороны разросся тёплый ослепительный свет: тени с угрожающим шипением отступили. Свет чуть померк и стали видны очертания Рашми. Её лицо и оголённые, поднятые в стороны, руки со сжатыми кулаками будто светились изнутри, а волосы парили, искрясь ослепительным серебром. Чуви с трудом поднялся на ослабших ногах, но Рашми быстро направила на него руку, и вокруг мусорщика возникла плотная стена огня. Он дотронулся до пламени почерневшей левой рукой, но сразу одёрнул её и недовольно прошипел, приложив руку к груди. Рашми злобно засмеялась, продолжая сиять, как алмаз, через который пропустили сотни, тысячи солнечных лучей. Чуви качнулся и упал на колени. Он исподлобья посмотрел на парящую над ним сестру и очень слабым, но едким голосом протянул:

— Блестяще, сестрица Брэзия, просто блестяще.

— У тебя ещё хватает сил на шутки? — резко перестав смеяться, холодно отрезала Рашми.

— А собственно почему бы и нет, — слабо усмехнулся Чуви. — Но я не о твоём ослепительном видочке говорю, сестрица. Я говорю о том, что ты стоишь, ах прости, паришь возле меня, как фея из тошнотворных детских сказок. Кстати, как вы умудрились освободиться от теней Сплина?

— Они… сами ушли, — натянуто ответила Рашми, слегка тускнея. Её волосы перестали трепыхаться, на лбу появились крохотные вертикальные складки, а на лице отразилось отвращение от нахлынувших на неё совсем свежих воспоминаний.

— А ну конечно, — слабо хмыкнул Чуви, смотря на девушку сквозь всполохи пламени: с его лба потоком лился пот, смывая грязь и кровь. — Я был готов к такому паршивейшему исходу, но, кажется, просчитался, думая, что слабейший из Пандорумов будет мне по зубам после Пандорума Осириса.

Девушка, что до этого, лишь время от времени, оглядывалась на младшего брата, предпочитая высматривать вокруг себя странные неестественные тени, круто повернулась к нему и с недоверием и любопытством посмотрела на Чуви. Она уже открыла рот, как раздался новый голос, от которого Чуви побледнел. Голос: густой баритон, спокойный и тихий, но в тоже время твёрдый и властный. Он был лишён даже намёка на резкие эмоции. Он был подобен как трепещущему волосы весеннему бризу, так и стали, что с каждым словом всаживала в услышавшего его человека покорность и страх:

— Разве ты забыл, Бразэм, что говорил нам когда-то Гильгамеш? Чем сильнее человек, в независимости от того, в чём заключалась эта сила: в уме, силе воле или в физической мощи, тем мощнее и опасней станет его союз с высвободившейся сущностью из Пандорума. То есть выбранная тобою девушка имеет внутренний стержень, что неудивительно: ты бы никогда не полюбил слабую женщину.

Пространство перед Чуви раскололось надвое и расширилось. Из образовавшегося проёма повалил густой влажный серый дым. Из тьмы выступил хитроглазый человек, одетый в расстёгнутый серый халат, цветастую майку, длинные до колен широкие шорты и кроссовки. Его голову покрывала копна густых волнистых серых волос до плеч, на которую была нахлобученная кепка, козырьком назад.

Тчи, засунув руки глубоко в карманы шорт, вышел из разрыва, но не ступил на землю, а зашагал по воздуху. Всё это время, ухмыляясь, он смотрел на Чуви, который в ответ смотрел на бывшего техника «Параллели» во все глаза, слегка открыв рот. Тчи резко остановился сбоку от прорехи в пространстве и подмигнул израненному мусорщику.

— Вот оно как… — выдавил из себя Чуви, сменив неловкое удивление на слабую улыбку. В этот момент из искривления послышались новые шаги— гулкие и сильные, и чем они были ближе и отчётливее, тем сильнее мусорщик чувствовал, как на него начинает давить огромная мощь. Вдруг воздух задрожал, словно он был сделан из стекла, издавая хрупкий дребезжащий звук! Из дымной завесы подпространства появилась высокая, ровная, как стрела, фигура с широкими прямыми плечами. Следом за очертанием фигуры, проступили её одеяния: длинная облегающая, плотно застёгнутая мантия до самой земли. Человек продолжал выступать из подпространства и вот вертикальные полосы костюма, поочерёдно сменяющие друг друга чёрный и сизый, перешли в высокий воротник, к которому крепилась брошь, символ Авеля: два прилегающих друг к другу треугольника. За длинной стройной шеей, скрытой за застёгнутым до подбородка воротником, появилось лицо, спрятанное за маской из красного вулканического стекла. На ней был выгравирован символ безудержной радости - три вогнутых дуги. Одна, где рот, другие, где глаза. Волосы, гладкие и пепельные, спускались до пояса и были аккуратно расчёсаны и уложены. Однако Чуви смотрел не на лицо, скрытое за маской. Он всматривался в то, что Вивек нёс на руках, обтянутых чёрными перчатками с платиновыми кольцами, инкрустированными лунными камнями. На них возлежал длинный скелет, на котором, словно черви, копошились алые и белые волокна мышц. Они медленно сцеплялись и переплетались меж собой, продолжая нарастать, образуя фигуру. На гладком черепе виднелись опалённые клоки пепельных волос, подобно засохшим цветам, чьи лепестки мистическим образом шевелились из стороны в сторону и всё ещё были полны жизни.