И вряд ли я хоть раз в жизни стискивала бёдра так тесно. Этот миг наверняка стоил мне пары поседевших прядок; согнутые в коленях ноги вдавились в стремена, до предела натягивая путлища, а душа успела превратиться в сонмище мотыльков, которые разлетелись на быстро трепыхающихся крылышках прочь-прочь-прочь.

Едва копыта ударили по сухой дорожной пыли, как лошадь взяла с места в карьер.

— Ох, Пресветлая! — выпалила я, наклоняясь вперёд и отрывая задницу от седла в полевую посадку, чтоб не так истошно болтало.

Топот целого табуна и несдержанная ругань Циары Эйнсворт, совсем недостойная уст леди, подсказали, что остальные лошадки перешли на такой же резвый аллюр.

Первым порывом было натянуть повод — и мои руки действительно дёрнули его, но Краля наплевала на боль или закусила трензель. Однако стоило мне услышать жуткий ревущий рокот и прицокивание, сродни звуку трещотки, как желание осадить лошадку сменилось на прямо противоположное. Юбки полоскались на ветру шелестящим каскадом, так что я бы не разглядела происходящего позади, даже достань мне смелости обернуться.

Шляпка слетела вместе с удерживавшими её шпильками, а затем в мои уши ворвался ещё более ужасающий звук. Вопль — человеческий, мужской. Он смешался с душераздирающим ржанием лошади. Казалось, их обоих режут заживо. Наверняка так и было. Страшный, хищный рёв на миг торжествующе вознёсся даже над топотом копыт, а затем жертвы неведомых чудищ смолкли. Полагаю, навсегда.

Мне не следовало поворачивать голову, нет. Так нельзя делать на скаку. Но Краля сама определяла дорогу, я была лишь пассажиром, от которого она бы без сожалений избавилась, да только на это действо не хватало времени, надо было удрать любой ценой. Лошадь интенсивно работала ногами, ноздри раздувались, загоняя в объёмные лёгкие побольше воздуха. Ну, а я всё же позволила себе посмотреть назад.

На миг, всего на один миг поднятый галопом ветер захлестнул чёрные полотнища моего наряда прочь...

Клубы пыли неслись за нашей кавалькадой. Я заметила испуганные лица Санды, Аншетиля и оставшегося в живых охранника, который неистово стискивал копейное древко, стараясь не потерять оружие в момент опасности. Ожесточение и собранность леди Эйнсворт резко контрастировали с остальными всадниками. Она подстёгивала гнедого жеребца, высоко поднявшись на стременах, и скоро её гунтер наверняка обгонит мою скакунью.

Но не эта часть представшей взору картины заставила всю кровь под моей кожей утечь поглубже, спрятавшись в печенке и селезёнке. Сквозь пылевое облако проступали тёмные силуэты. Они быстро переставляли лапы и...

Догоняли галопирующих лошадей!

Двуногие твари. Я заметила быстро подёргивающиеся туда-сюда хвосты, явно служившие балансирами. Единое мгновение, лишь промежуток между ударами сердца наблюдала я за происходящим. Но в памяти этот миг запечатлелся навсегда, будто вытравленный кислотой на металле.

Растопыренные пальцы — на каждом коготь такой же длины. Распахнутая пасть с хищно изогнутым языком и сотней острых зубов. Челюсти смыкаются, и эти лезвия пробивают суконную ногавку, защищавшую заднюю конечность лошади от бабки до колена. Безумное ржание раненого животного — в нём отчаяние и мольба. Крик вылетевшего из седла ездока, сразу же потерявшего копьё.

Чешуйчатая кожа.

Жёлто-оранжевые глаза.

Глава 19

Ветер обдувал мою кожу, глаза резало до слёз.

Твари, похожие на близких родственников нахашей, преследовали оставшихся в живых лошадей и нас, их всадников. Свести близкое знакомство с этими отродьями древнего ужаса никому не хотелось, так что мы гнали вперёд, сокращая расстояние до усадьбы и молясь Пресветлой Троице, чтобы добраться до ворот в целости.

Рептилии... определённо серпентоморфы. Но откуда им здесь взяться? Неужели эпидемия уже захлестнула Сиаран? Но тогда выходит, что помидорчики содержали не только гниль... кому-то повезло больше, он получил довеском личинку.

И всё же... даже не знаю, что-то не сходится. Как-то неправильно ведут себя эти зверюги. Волки убивают одно животное из стада и пируют на его туше. Эти не бросили преследования, даже получив мясо двух лошадей и такого же количества всадников. Их будто подстёгивает азарт, которым отличаются хорьки в курятнике. Но те пользуются закрытостью помещения, из которого добыче не улизнуть. Преследующие хищники так себя вести не должны, не выгодно.

Впрочем, это же не просто животные, так? Это отпрыски мёртвого бога или демона — если больше нравится. Кто знает, какая воля ими движет?

Но двигала она ими очень проворно.

Вон, сейчас эти твари отставали от серого в яблоках жеребца всего на полкорпуса. Бедняга Аншетиль подстёгивал своего коня всеми силами, а чудища нетерпеливо клацали челюстями, лишь немногим не доставая до быстро мелькающей плюсны. Им удавалось ловко уворачиваться от копыт, но потом одна тварюга всё же получила прямой в морду и с высоким коротким визгом отстала.

Однако удар, которому полагалось раздробить черепные косточки ко всем бесам, не убил чешуйчатое существо. Эта хищная дрянь довольно быстро присоединилась к товаркам и снова пыталась добраться до воздыхателя Санды и его скакуна.

Самое ужасное, что эти монстры отлично прыгали, так что только чудо не позволило им присесть на лошадиную спину вместе с наездником.

Гнедой жеребец с леди-суфражисткой в седле всё же опередил мою белую кобылу. Его коричневое тело лоснилось от пота, а чёрная грива и хвост развевались вместе с такого же цвета юбками всадницы.

— Не сбавляй темпа! — крикнула та, не оборачиваясь. — До усадьбы пол-лиги!

Мы обе прекрасно понимали, что кони на полевом галопе устают быстро. Но я, например, надеялась, что эти двуногие рептилии устанут раньше. И они действительно довольно скоро начали отставать, хотя гневный рокот ещё холодил мою кровь.

Правда радость продлилась недолго: впереди нас ждал сюрприз.

На дорогу из зарослей ракитника выскочили ещё две таких же твари. Они преградили путь; их хвосты нетерпеливо ходили из стороны в сторону. Обе вытянули шеи вперёд, гневно шипя и распахивая клыкастые хлебала. После чего сорвались с мест и бросились навстречу. Пыль из-под их когтистых лап взметнулась не хуже, чем из-под лошадиных копыт.

— Твою же мать! — вскричала леди Эйнсворт, натягивая повод.

С возмущённым ржанием её жеребец подкинулся на дыбы и свернул с пыльной дороги. Его мощное тело прорезало заросли кустарника, и нам с Кралей ничего не оставалось, как последовать за ним. Пугающие звериные голоса приближались: новые погонщики, ещё не выдохшиеся, припустили за нами.

Дубовые стволы с потрескавшейся корой мелькали со всех сторон. Я с силой сжимала бока кобылы, а та вынужденно сбавила ход, чтобы не угодить ногой в западинку. Обилие прошлогодней листвы могло таить ловушки на каждом шагу. Нам приходилось перелетать через валежник, отлогие ямы и настоящие провалы от вытаявшего льда — всякий раз у меня внутри всё сжималось до состояния сомкнувшей створки мидии. Раньше мне никогда не приходилось выделывать таких финтов, и риск падения был угрожающе велик.

Страх за собственную жизнь не позволял мне больше оборачиваться, но я слышала приглушённый листвой топот копыт и тяжёлое дыхание позади, а порой и ахи-охи Санды, так что не сомневалась, что подруга и сквайр ещё с нами. Краля держала курс на коричневый круп с чёрным хвостом — направлять её по-прежнему не было нужды. Я просто старалась не свалиться и припадала на лошадиную гриву всякий раз, как впереди показывалась низкая ветка.

Гибкие проворные силуэты мелькали в зарослях подлеска. Их рокочущие вскрики казались преисполненными азарта. Подумалось, что сейчас мы как выпущенные в лес домашние лисицы, а эти чешуйчатые твари — брызжущие слюной от нетерпения гончие. Вспомнилась картина, так напугавшая Санду. Стало тошно от мысли, что двое всадников уже закончили жизнь с выпущенными кишками или перегрызенными горлами. Вдвойне затошнило от страха закончить так же.