Этим я и занялась, опустившись с шелестом целого вороха подъюбников на банкетку перед зеркалом. Санду выгонять не стала, ещё обидится. Так что подруга подтащила стул от письменного стола и уселась рядом.
— Послушай, — вещала она, — но это же Кадоган! На всём Сиаране не сыскать более завидного жениха, чем он. Наследник герцогства, невероятно богат, красив, образован, в рыцарское достоинство возведён — чего тебе ещё нужно-то?
— Нормальной жизни с нормальными людьми, — сухо буркнула я. — Если он тебе так по вкусу, сама бы за него шла, — пожалуй, это пузырьки мне в голову ударили, в здравом уме я бы вряд ли сказала подруге такую глупость, да ещё и обидную.
— А я бы пошла! — ни капли не обиделась та, а только поднялась с мечтательной улыбкой, крутанулась, распуская платье цветком, да рухнула спиной на застеленные перины моей постели. — Жить во дворце, отдыхать в поместьях, собственные камеристки и куча слуг, которые только и делают, что норовят тебе угодить. Ух! Да разве можно такого не хотеть? Или всё дело в Мейнарде? Колись, Осска, наклёвывается у вас там с учителем что-то интересное?
— Я вроде не орех, чтобы колоться, — мои пальцы отвинчивали застёжку серёжки с блестящим камушком. — Ничего у нас с Эрихом не наклёвывается, пустое это всё.
— Так тем более, чего ты тогда переживаешь? — Санда поднялась на локтях, выставив грудь вперёд. — Коли учителю нет до тебя дела, так забудь его. Через две недели тебе под венец, а там такая жизнь начнётся — закачаешься! И смотри, меня не забывай, весточки присылай. Нет, лучше с собой возьми! Тебе ведь понадобятся фрейлины или как их там правильно величать.
— Приживалки, — фыркнула я и покосилась на подругу. Кажется, в моих глазах наконец-то блеснули весёлые искры — того гляди что-нибудь подожгут. Например, краешек её платья. — А как же Киллиан? Я думала, он тебе нравится.
— Ну, да, нравится... — Санда поиграла пальчиком с кружевной оторочкой декоративной подушечки. — Только если ты меня с собой в высший свет вытащишь, ну... думаю, найду кого поинтереснее...
Я схватила флакон духов, повернулась к постели и со смехом надавила на грушу распылителя.
— Эй! Да чего я такого сказала-то! — девушка выставила растопыренные пальцы перед собой и засмеялась с ещё большим задором. — Нельзя в жизни зацикливаться! Нужно двигаться дальше! Пробиваться выше!
— Ты потише, амбициозная моя, Киллиан-то с нами живёт.
— Ой, да ладно, мы бы скрип ступеней услышали, — отмахнулась Санда. — Слушай, какой потрясающий букет... — спина девушки разогнулась, и она потянулась к вазе на прикроватной тумбе.
Я поморщилась. Гвида поставила цветы в воду и принесла сюда, хотя я просила выбросить эту траву. Ладно, утром сама познакомлю тепличных жителей с помойкой.
Подруга вытащила веточку, усаженную белыми орхидеями, и вдохнула аромат.
— Это от Гальтона, да? — расплылась она в улыбке, помахивая растением.
— Можешь забирать себе, — тут же пришла мне в голову идея, как избавиться от цветов, не напрягаясь.
— Отлично! — Санда радостно поднялась и уже хотела вынуть букет из вазы, как внезапно пошатнулась и села обратно. — Ох, слушай, как-то мне нехорошо...
— Ты часом не перебрала? — я с улыбкой развернулась к подруге, но всякая весёлость тут же пропала с моего лица.
Санда болезненно морщилась и прижимала руку к груди. Её дыхание стало прерывистым, а брови наморщили лобик. Я поднялась и подсела рядом.
— Санда, ты чего? — моя рука погладила напрягшуюся спину девушки. — Корсет жмёт? Давай-ка его расшнуруем...
Но она подскочила и обернулась на меня с выпученными глазами. Её рот распахнулся, грудь высоко вздымалась в вырезе платья, а руки хватались уже за горло.
В следующий миг девушка рухнула.
Паника подбросила меня с мягких перин лучше всяких пружин. Через миг я уже сидела рядом и пыталась привести подругу в чувства. Её опустевшие глаза закатились, рот натужно пытался протолкнуть в лёгкие хоть немного воздуха.
На карачках я подползла к письменному столу и схватила перочинный нож. Блеснувшее лезвие проникло между зажатыми корсетом грудями, резать два слоя плотной ткани оказалось зверски непростой задачей, но времени на раздевание и развязывание шнуровки не нашлось.
Санда распласталась на круглом ковре посреди комнаты, её кожа источала испарину, волосы взмокли. В конце я схватилась за края руками и с силой разодрала одежду, освобождая дыхание девушки, а заодно и пару холмиков со светлыми сосочками.
Хрипы не прошли, она по-прежнему задыхалась...
Подскочив, я вылетела из комнаты и заорала вниз по лестничному пролёту:
— Помогите! Санде плохо! Нужен лекарь!
Мимо проходил Блайк, остановился и вытаращился.
— Беги в больницу при храме! — бросила я, не уточняя при каком. Так ведь понятно, что речь о вотчине богини Деи.
Мой брат второй раз за неделю ломанулся за помощью, а я так же поспешно вернулась в комнату.
Санде стало совсем худо. Девушку начали сотрясать конвульсии, как при падучей. Изо рта шла пена. Я помогла ей перевернуться на бок. Её глаза оставались распахнутыми, а зрачки расширились, будто две форточки в ночь. Мышцы непроизвольно сокращались, она не могла продохнуть, а я не понимала, что делать.
Это не походило на заражение гнилью, чего я испугалась вначале. Скорее на отравление или собственно на эпилептический припадок.
Судорожный приступ никак не отступал, девушка выгнулась в спине, запрокидывая голову, из носа пошла кровь... Она хрипела и фыркала хлопьями пены: тоже уже слегка розоватой. Её пальцы сжались на моей руке, да с такой силой, что я закричала от боли.
Красивое юное лицо посинело и казалось предсмертной маской.
Затем напряжение оставило мышцы несчастной, затылок со взмокшими волосами безвольно опустился на мою ладонь.
— Санда! — голос срывался. — Нет, Санда!
Кроме моих криков больше ничто не сотрясало воздух спальни.
На постели осталась лежать веточка орхидеи.
Глава 10
— Она поправится? — нервно спросил Киллиан.
Санда лежала на моей кровати, переодетая в ночную рубашку. Её измождённый вид заставлял поверить, что это уже не живой человек, а только тень его. Потемневшие от влаги пшеничные волосы спутались, щёки запали, вокруг глаз залегли тёмные провалы. Сами глаза оставались сомкнутыми, но грудь ритмично вздымалась и опадала — девушка дышала. Под голову и спину мы подложили ей гору подушек, так что она скорее полусидела — для облегчения работы лёгких. Бескровные руки её лежали поверх высоко подтянутого одеяла.
— С вашей пассией всё будет хорошо, молодой человек, — сообщил брат Алистер, оторвав ухо от медного раструба, которым выслушивал сердцебиение и лёгочные шумы.
Я удивилась, когда по ступеням флигеля поднялся этот уже хорошо знакомый мне лекарь-азарий, а не святые сёстры из храма недалеко от нашего дома. Брат Алистер сообщил, что навещал тяжёлых пациентов, за которыми ухаживают сёстры, и решил лично проверить, что стряслось, едва услышал наш адрес. Его худшие опасения не оправдались, гниль не обрела нового расцвета под нашей крышей.
— Это отравление? — подошла я и ободряюще сжала плечо рисовальщика.
— На всякий случай я дам ей териак, но не думаю, что вы правы, — покачал головой старик.
— Тогда что с ней? — страх делал глаза подмастерья большими-большими и прозрачными, как горный хрусталь.
— Юноша, не торопите меня с диагнозом. И не терзайтесь сильнее нужного, лучше сходите за родителями этой прелестницы.
Выпроводив лишнего свидетеля, старик пододвинулся поближе к девушке и положил ладонь на её лоб да закрыл глаза. Когда они вновь распахнулись, его собственный лоб наморщился, а губы сжались в полоску. Отдёрнув руку с просторным рукавом, он начал рыться в своём лекарском саквояже и бормотать под нос что-то неразборчивое вперемешку с «так я и думал».
— Брат Алистер, а ведь вы знаете, что с ней? — прищурила я глаза недоверчиво и сложила руки под грудью. — Почему не захотели сказать при Киллиане?