— Пошел ты, — говорю я и ухитряюсь оттолкнуться от его руки, чтобы проглотить слюну и плюнуть на него.

Плевок попадает ему на щеку, но ублюдок даже не вздрагивает.

— Плевки? — спрашивает он, медленно протягивая руку и вытирая слюну своими длинными пальцами. — Что-то новенькое, — он снисходительно растирает слюну кончиками пальцев. — Не будем же попусту тратить, а?

Затем он просовывает руку мне под пояс брюк, растирая слюну на толстой головке моего возбужденного члена.

Я задыхаюсь, закатывая глаза, но его рука сжимает мне горло, и я даже не осознавал, насколько болезненно возбужден, пока он не прикоснулся ко мне.

— Я скучал по этому звуку, красавчик, — бормочет он, продолжая водить рукой по всей длине, сжимая, и слюна смешивается с капельками возбуждения. Его рука скользкая, горячая, обжигающая, а может, это мой член. Мои бедра непроизвольно прижимаются к его ладони.

Не следовало этого делать. Он усмехается и убирает руку.

— Я говорил, что накажу тебя, — напоминает он. — Просто хотел убедиться, что ты до сих пор без ума от меня.

Затем он убирает руку с моего горла, и я кашляю, хриплю, делаю несколько глотков воздуха.

Он окидывает взглядом мою шею и приподнимает брови.

— Останется синяк, — замечает он, и уголок его рта злобно приподнимается.

Пока я кашляю, он протягивает руку и развязывает черный галстук, и прежде чем я успеваю что-либо спросить, он сует его мне в рот. Я пытаюсь прижаться лбом к его лбу, но он отклоняет голову и снова прижимает меня к стене. Боль пронзает мой затылок.

Дерись с ним.

Трахни его.

Убей его.

Я чувствую, как снова надвигается тьма. Чем больше он причиняет мне боль, тем сильнее всадник хочет взять верх, как будто присматривает за мной.

— Я сказал, что мне нравится твоя борьба, — говорит он, дергая меня за волосы. — Но не люблю, когда в меня плюют, — он облизывает мои губы, и знакомое тепло заставляет его приоткрыть веки, потом он проводит руками по моей обнаженной груди, ведь рубашка уже порвана после того, как он доставал пулю.

— Ты можешь сказать мне остановиться, — продолжает он хриплым голосом. — Но вряд ли я послушаюсь.

Жестокий ублюдок.

Я оскаливаюсь на него сквозь галстук.

Но не собираюсь его останавливать.

Буду ненавидеть себя, это может привести к хаосу и ужасу в нашей жизни, но не попрошу остановиться.

Его ладони теплые, и моя кожа дрожит от его прикосновений, а член стал еще тверже, настолько, что, когда его пальцы находят пуговицы на моих брюках и расстегивают первую, мой стояк практически вырывается из штанов.

Быстрым движением он стягивает мои брюки с бедер, пока член полностью не высвобождается, твердый, наливной, кончик блестит в свете свечей.

Я наблюдаю, как он обхватывает основание, и от этого вида кровь бешено стучит в моем черепе, усиливая боль в плече, горле, голове.

— Я хочу увидеть тебя обнаженным до костей, — шепчет Крейн мне на ухо, резко сжимая мой член. — Хочу знать, из чего ты сделан внутри.

Затем он прижимается губами к моей шее, отчего я вздрагиваю.

— Кажется, я никогда не знал тебя, Эбрахам Ван Брант.

«Потому что ты никогда не знал, что я дьявол», — эта мысль пронзает мое сердце.

Она исходит из того темного места, где скрывается всадник и все худшие стороны меня.

Крейн замолкает и хмурится, как будто слышит мои мысли.

Затем отступает назад. Ослабляет хватку на моем члене, обхватив большим и указательным пальцами.

Он наклоняется, и я с благоговением смотрю на его растрепанные темные волосы. Затем он проводит кончиком языка по впадинке на шее, и из моего горла вырывается беспомощный, прерывистый стон, а колени подгибаются.

Крейн поднимает руку, прижимает ее к моему животу, чтобы я не упал, и еще одним резким движением языка слизывает с меня возбуждение.

— Блять! — я вскрикиваю сквозь галстук, и дергаю бедрами вперед.

Он смотрит на меня снизу вверх, прядь волос падает ему на лоб, и на одно жалкое мгновение я задумываюсь о том, чтобы попросить о большем. Он лишь улыбается мне, и это не добрая улыбка.

— Тебе понравилось, красавчик? — напевает он, прикладывая тыльную сторону ладони к моей щеке притворно нежным жестом. — Хоть ты и не можешь говорить, но я вижу, чего ты желаешь.

Его рука снова сжимает мой член, размазывая влагу по всей пульсирующей длине, что заставляет меня громко застонать. Я в отчаянии толкаюсь в его кулак. Как будто мое тело наконец-то вспомнило его. То же самое я чувствовал, когда набрасывался на Кэт, и то же самое чувствую сейчас: желание наверстать упущенное, желание снова все сделать своим.

Но затем он убирает руку как раз в тот момент, когда мои яйца сжимаются, хватает меня за кожаный ремешок на шее.

— Кажется, ты не понимаешь, за что тебя наказывают, — говорит он и практически тащит меня через всю комнату. Если бы мои ноги не были уже связаны ремнями, я бы выпутался из брюк. Он толкает меня на свой стол, угол которого впивается мне в бедра, я полностью теряю равновесие и оказываюсь в его власти.

— Я возьму и ничего не дам взамен, — продолжает он, и свечи, которые стоят на подоконнике передо мной, почти гаснут, когда я напряженно выдыхаю.

Он на мгновение оставляет меня, подходит к своей полке, уставленной баночками с травами и настойками, и берет маленький флакончик с золотистым маслом. Наливает себе в руки, его глаза прикованы к моим, как у охотника, наблюдающего за своей добычей, и все мое тело пылает, как будто нет ничего, кроме этого момента, и никого, кроме нас двоих. Даже Кэт кажется сном, а всадник — просто ночным кошмаром.

Вожделение затуманивает мои мысли, по телу пробегает легкая паника, когда я наблюдаю, как он расстегивает брюки, в каждом движении его быстрых и умелых пальцев чувствуется предвкушение. Его губы снова изгибаются в улыбке, а взгляд серых глаз по-прежнему холоден и расчетлив. Я ожидаю, что он вытащит свой член из штанов и засунет мне в рот — я бы очень хотел, — но он подходит сзади и прижимает смазанную маслом ладонь между лопатками, наклоняя меня к столу.

Хватает мою задницу, сильно шлепает по каждой ягодице, от чего у меня начинает бурлить кровь.

— Я последний был в тебе или были другие? — спрашивает он сдавленным голосом, масляным пальцем медленно проводит по моим ягодицам.

— Бесчисленное множество других, — пытаюсь я сказать сквозь кляп.

Но это ложь. Был только он. Я сбежал от него и провел последний год, пытаясь найти его снова в каждом мужчине и каждой женщине, которых встречал, но не получалось.

— М-м-м, — бормочет он. — Кажется, ты не знал, что я очень ревнивый.

Его палец выводит круги возле моего входа, так нежно, что я задерживаю дыхание и готовлюсь, потому что знаю, что будет дальше. Эрекция уже сильная, но руки связаны за спиной, и я не в состоянии ничего сделать, чтобы ослабить давление. Могу только ждать.

— Очень ревнивый и голодный, — добавляет он.

В этот момент его палец входит в меня грубо, без романтики, без трепета, и я сжимаюсь вокруг него, когда он проникает до костяшки.

— Блять! — издаю стон, приглушенный галстуком.

Я слышу, как он шипит у меня за спиной.

— Господи, Эйб, я и забыл, какой ты тугой.

Он назвал меня другим именем, но сейчас все кажется правильным, я чувствую себя Эйбом, а он для меня — тот самый таинственный незнакомец с Манхэттена, которому я позволял пользоваться собой неделями. Затем он снова берет масло, и я слышу, как он намазывает его на себя, а затем чувствую жар его толстой головки, проходящей через мои ягодицы.

Он вводит кончик внутрь, и я хватаю ртом воздух, когда мышцы протестуют от шока. От этого вторжения боль пронзает позвоночник, а затем накрывает волна удовольствия. Я и забыл, какой он большой.

— О, трахни меня, — стону я, мои слова путаются, я жалею, что не могу дотянуться до своего члена, который жаждет прикосновений и дергается подо мной, как дикая лошадь.