Я слышу, как он сглатывает.

— Ты был здесь всю ночь?

— Если под «всей ночью» ты подразумеваешь те пару часов сна, то да. Как думаешь, ты бы заметил, если бы я ушел?

Он стонет, проводя рукой по лицу.

— Не знаю. Я хочу спать неделями. Как думаешь, им не будет все равно, если я не приду сегодня преподавать?

— Вероятно, это вызовет подозрения у Сестер.

Он снова вздыхает, а затем слегка поворачивается, оглядываясь через плечо, чтобы встретиться со мной взглядом.

— Ты не убежал. Хороший мальчик.

Хотя и не убежал, я не заслуживаю его похвалы. Не сейчас.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, проводя пальцами по его волосам. — И почему ты хочешь спать неделями?

Он задумывается, его темно-серые глаза скользят по моему лицу.

— Я разочарован. Недоволен собой. Ритуал должен был сработать. Мы все сделали правильно. Это должно было изгнать всадника.

Правда так и хочет всплыть на поверхность. У меня постоянная потребность быть честным с ним. Но я не могу все испортить, пока нет.

— Мы попробуем еще раз, — заверяю я его.

Он поворачивается, сдергивая одеяло, и я оказываюсь прижатым к стене. Наши члены становятся твердыми, когда прижимаются друг к другу.

— Ты кажешься другим, — говорит он, обнимая и по-хозяйски кладя руку мне на затылок.

— Каким? — шепчу я, не в силах отвести глаза от его проницательного взгляда.

— Возможно, счастливее? Хотя я бы никогда не назвал тебя счастливым. Это слишком педантичное слово. Ты кажешься… — он задумчиво покусывает зубы, — менее мрачным. Что меня удивляет. Потому что я чувствую себя бездарью, зная, что всадник все еще с нами. Не могу представить, что ты чувствуешь.

— Думаю, я начинаю привыкать, — осторожно признаюсь я.

Его глаза незаметно сужаются.

— Ты думаешь, что сможешь спрятаться за этой мрачной внешностью, сохранить свои секреты, но я знаю тебя, Бром. Я читаю тебя, как открытую книгу. Я знаю, о чем ты думаешь.

— О чем я думаю? — бросаю я вызов, и мой пульс учащается.

Он долго смотрит мне в глаза.

— Ты влюблен в меня, — он говорит это так просто, что я не могу удержаться от смеха. — Не смейся, — упрекает он меня. — Ты знаешь, что это правда. Я не говорю, что ты любишь меня, скорее, тебе так кажется.

— Ты говоришь размыто, — с трудом выдавливаю я.

Я благодарен, что он не сказал того, о чем я думал. Не знаю, какие у меня чувства к Крейну. В одну минуту я его ненавижу, в другую — завидую, в следующую — чувствую себя с ним в безопасности, а потом — люблю его. Вдобавок ко всему, я так сильно желаю его, что это сводит меня с ума и злит. Но все это выходит не нарочно. Я отдаюсь ему весь.

— Не говори, что это не правда, — говорит он. — Позволь мне помечтать.

Но я слышал, что он сказал Кэт прошлой ночью. Я слышал, что он сказал мне.

Я люблю его. Я люблю вас обоих, хочу вас обоих, нуждаюсь в вас обоих. Иначе я умру.

Прошлой ночью Крейн растопил мое сердце, хотел я того или нет.

Как я уже сказал, какими бы ни были мои чувства к нему, у меня нет выбора.

— Ты ревновал меня к Кэт прошлой ночью? — спрашивает он, и его глаза темнеют от вожделения.

— Да, — отвечаю я, и от воспоминания его члена внутри нее мой желудок скручивается в узел. — А ты ревновал?

— Да, — сурово отвечает он. — Она принадлежит мне. Чувство, которое я испытываю к ней, — это не просто забава. Это поглощает меня целиком.

Он не дал мне договорить.

— И что это значит? Что нам с этим делать?

— Ничего. Это ревность. Это всего лишь чувство, которое ощущается по-разному. Оно не обязательно должно быть плохим. Мы просто чувствуем и справляемся с этим, и думаю, нам нужно смириться с тем, что если мы будем делиться, то будем и ревновать. Как будто с нами в комнате есть еще один человек.

— Еще один человек, — бормочу я.

Он делает паузу, и легкая улыбка появляется на его губах.

— Если это поможет, думаю, Кэт тоже ревновала.

— Да? — это действительно немного помогает.

— А как же иначе? — объясняет Крейн. — Ты спал в моей постели всю прошлую неделю. Ты со мной каждую ночь, а она нет. Я уверен, она очень хочет присоединиться к нам.

— Мы должны исправить эту несправедливость, — говорю я, не в силах сдержать улыбку.

Крейн замечает это, кладет руку мне на щеку и смотрит печальным взглядом.

— Ты уверен, что не влюблен в меня, красавчик?

Но прежде чем я успеваю что-либо сказать, он целует меня так крепко, что я чувствую это всей душой.

И моя душа начинает гореть.

***

Несмотря на то, что Крейн неделями хотел спать, после того, как мы довели друг друга до оргазма и вместе приняли ванну, то продолжили наш день. Он использовал совсем немного своей магии, чтобы ускорить процесс заживления наших ладоней, не желая привлекать внимания к одинаковым шрамам, а затем мы отправились на утренние занятия.

Моим первым уроком была история, так что я не видел Крейна и Кэт до вечера. Я даже не мог сосредоточиться. Пока учительница — никак не могу вспомнить ее имя — без умолку рассказывала о процессах над салемскими ведьмами, я мог думать только о прошлой ночи. Зрелище сладострастного, мягкого тела Кэт, покрытого нашей кровью, и то, как глубоко она взяла меня в рот, и как безжалостно Крейн входил в нее… Я хотел этого снова. Меня не волновала ритуальная часть, я просто хотел того развратного секса в лесу. Я хотел чувствовать себя свободным.

И, по правде говоря, я хотел кончить в Кэт. Я хотел прижать ее к земле, пронзить своим членом и излить свое семя глубоко в ее влагалище. Знаю, что это запрещено из-за того, что запланировали Сестры. Именно поэтому мне нужно держаться от нее подальше, так что можно кончить только ей в рот, и любое отклонение от правил может привести к трагическим последствиям.

Но я ничего не могу поделать со своим желанием. Это то, чего я всегда хотел.

Сейчас я люблю Кэт даже больше, чем вчера.

Я хочу жениться на ней, несмотря ни на что.

Хочу, чтобы она забеременела, что бы ни говорил Крейн.

Хочу ее душу и ее любовь так же сильно, как и он.

Несправедливо, что у меня этого нет только потому, что Сестры и ее мать с самого начала так распорядились. Почему я должен страдать из-за этого?

«Ты не должен страдать», — говорит мне всадник. Его голос звучит так громко, что я замираю, думая, все в классе это слышат. Оглядываюсь по сторонам, но никто не обращает на меня внимания.

«Ты не должен страдать, Эбрахам Ван Брант».

«Ты можешь взять то, что тебе причитается, что тебе обещано».

«А если ты этого не сделаешь, то сделаю я».

«Удовлетворить меня будет сложнее, чем ты думаешь».

— Нет! — я вскрикиваю, с громким скрежетом отодвигая свой стул от стола.

Поднимаю глаза и вижу, что теперь на меня смотрит весь класс.

Учительница с любопытством хмурится.

— Ты можешь возразить, Бром, но в 1694 году у ведьм не было выбора, — продолжает учитель, снова поворачиваясь к доске. — Единственными двумя ковенами, которым удалось спастись, были Девотус и Эрусиан. Оба этих клана были врагами, которые сдали друг друга властям.

Я качаю головой. Всадник обычно не разговаривает со мной днем, и он никогда раньше не был таким шумным.

Он никогда раньше… не читал мои мысли.

Или, возможно, именно это он всегда делал.

— Бром, — снова говорит учительница, и я смотрю на нее.

— Да?

— С тобой все в порядке? Твоя рука?

Я опускаю взгляд и вижу, что порез на руке снова открылся, кровь размазалась по столу.

— Ох, — смущенно говорю я. — Это просто порез от бумаги.

Я вытираю руку о штанину, затем провожу рукой по крови на столе, чтобы стереть ее.

— Лучше сходи к медсестре, — говорит она мне. — Ты свободен, — она недовольно корчит губы, а затем смотрит на класс. — Говорят, что этих ковенов больше не существует, но ходят слухи, что оба, возможно, обосновались в окрестностях Сонной Лощины.