И мы ждали — молча и терпеливо.

Наконец, она подошла — стройная, тоненькая, обтянутая поблескивающим в свете костра спортивным костюмом. Она была молода — совсем девчонка. Черноброва и черноволоса. Но, главное, она была красива. Черт возьми, я никогда в жизни еще не видел такой красивой девушки! Было в ее лице что-то величаво-спокойное, античное.

Но, в общем, это была обыкновенная земная девчонка.

— Ave amici!..[1] — негромко, робко сказала она.

Я усмехнулся и подумал: "Какая-нибудь заблудшая медичка. Щеголяет латынью… Ну, что ж, как вам угодно, синьорита…"

Я поднял руку так, как поднимали ее для приветствия древние римляне, и вполне серьезно произнес:

— Ave, Caesar, morituri te salutent![2]

Я, конечно, хотел бы заменить "Цезаря" "девушкой". Но я забыл, как по-латински "девушка".

Намертво забыл.

Она улыбнулась, облегченно вздохнула и сказала еще какую-то длинную латинскую фразу, из которой я понял лишь одно слово — то же самое слов "amici" — друзья.

"Здорово шпарит!" — подумал я и ответил еще одним латинским изречением, которое услужливо вынырнуло из глубин моей памяти:

— Amicus Plato, sed magis amico veritas[3] .

Витька удивленно посмотрел на меня. Он ведь не изучал латынь и, видимо, даже не понимал, на каком языке мы изъясняемся.

Девушка перестала улыбаться и произнесла:

— Narro, narro…[4]

Я ничего не понял, и мне, в общем, надоела эта комедия. Я показал ей на место возле костра и "выдал" на чистейшем русском:

— Садитесь, грейтесь. Вы из какого института? Медичка?

Девушка удивленно поглядела на меня, опустилась на траву и негромко сказала:

— Non intellego[5] .

Эти слова я еще помнил. Потому что сам часто говорил их на семинарах и нагло усмехался при этом, глядя в слегка выпученные серые глаза латиниста. Поэтому я сейчас улыбнулся девушке и покачал головой.

Хватит ломать комедию, синьорита. Мы ведь не знаем латыни.

Она смотрела на меня по-прежнему удивленно и уже немного испуганно и снова тихо сказала:

— Non intellego.

— Наверно, туристка, — сказал я Витьке и сыпанул всеми известными мне вопросами:

— Парле ву франсе? Шпрехен зи дойч? Ду ю спик инглиш?

Сам-то я не знал ни одного языка. В школе я изучал немецкий, в институте — английский и помнил сейчас лишь какие-то отдельные слова и фразы из того и другого. Наверно, я знал их не намного больше, чем латынь. Но Витька знал английский обстоятельно. На него-то я и рассчитывал.

— Non intellego, — снова сказала девушка и добавила несколько других слов, из которых я уловил лишь "lingua latina" — "латинский язык".

"Да что она — сумасшедшая? — подумал я. — Разговаривать сейчас на латыни!.. Да кто это может?.."

Я был уверен, что даже наш толстый и лысый латинист не смог бы разговаривать на латыни.

Одно дело преподавать — другое разговаривать.

"Кто же все-таки эта девчонка? — снова подумал я. — Неужели на самом деле иностранка? Жалко — такая красивая… Не успеешь как следует познакомиться — помашет ручкой, и будь здоров, Вася…" Очень не хотелось верить в то, что она иностранка. Поэтому я еще раз настойчиво спросил ее:

— А может, все-таки поговорим по-русски?

И она снова ответила:

— Non intellego.

— Не понимает она русского, — огорченно сказал я Витьке. Латынь понимает, а русский — нет.

— А может, она кубинка? — сказал Витька и повернулся к ней. — Куба, синьорита, Фидель, си?

Но девушка снова ответила — на этот раз грустно и подавленно:

— Non intellego.

"Как это не понимать таких слов? — подумал я. — "Куба" и "Фидель" на всех языках звучат одинаково… Кто же она?"

Вдруг девушка заговорила сама. Она сказала какую-то короткую фразу, в которой я уже абсолютно ничего не понял. Даже латинских корней не уловил Зато мне послышались в этой фразе древнегреческие окончания "гос", "лос"… Я не учил древнегреческого, но словарями-то иностранных слов пользовался… Однако это была уже какая-то явная чепуха — латынь, древнегреческий у современной девчонки…

— Что она сказала? — спросил Витька.

— Не понял, — ответил я. — Это, кажется, даже не латынь. Это похоже на древнегреческий.

И, повернувшись к девушке, я ответил ей ее же словами:

— Non intellego.

И увидел, что после моих слов глаза ее стали еще более грустными.

— Рома? Италиа? — вдруг спросил ее Витька.

— Itа, ita, Roma![6] — девушка обрадованно улыбнулась Витьке, и я заметил, что у нее красивые и ровные белые зубы.

Конечно, Витька — гений. Наверняка, она итальянка. Как я сразу не сообразил? Какая-нибудь ревностная католичка, которая знает латынь как свои пять пальцев. Они ж там молятся на латыни…

Девушка ожидающе смотрела на Витьку. Она ждала, что он скажет что-нибудь еще. Но Витька не знал ни итальянского, ни латыни. Он ничего не мог сказать ей. Говорить должен был я. А у меня вертелась на языке лишь одна фраза — на этот раз уже чисто профессиональная, юридическая.

И я сказал эту фразу:

— Audiatur et altera pars![7]

И девушка немедленно повернулась ко мне и с ожидающей улыбкой приоткрыла губы.

— Audio, — сказала она.

Я понял. Мы когда-то спрягали этот глагол. Она сказала: "Я слушаю". А что я мог сказать ей?

И вдруг — о, счастье! — я вспомнил, что мне приходилось когда-то зубрить "Памятник" Горация.

Наш толстый латинист не принимал зачета у тех, кто не знал "Памятник". Хочешь не хочешь, а зубри…

— Экзегй монумёнтум, эрэ перённиус, — затянул я, — регалйкве ситу, пирамид альтиус, квод нон ймбер эдакс, нон аквйль импотёнс пбссит дйруер аут иннумерабилис аннорум сериёс эт фуга тёмпорум…

Я читал Памятник уверенно, бойко, без запинки, хотя не смог бы так же бойко и без запинки перевести его. Значение многих слов забылось.

Помнилось лишь их звучание.

Девушка слушала меня и улыбалась. Потом тихо сказала:

— Horatius Flaccus.[8] Я решил, что момент подходящий. Я показал рукой на Витьку и назвал его имя:

— Виктор.

Затем я прикоснулся рукой к своей груди и назвал себя: