Но животное отвернулось и опять стало недвижно.

Борис и Василий вышли из пещеры.

Обоим было не по себе. Раньше думали, — какая радость, если зверь очнется, а теперь не находилось слов.

Борис разомкнул цепь.

В тот же миг услышали звон: лопались провода, мамонт сделал шаг. Это был тяжелый каменный шаг — громада двинулась к выходу.

Методически поднимая и опуская ноги, прошла по откосу, камни стонали под тяжелыми шагами, — приблизилась к проруби и опустила хобот в воду.

— Что же теперь будем делать? — шепотом спросил Василий.

— А я почем знаю? — так же шепотом ответил Борис.

— Эта гора разнесет нас вдребезги…

Животное утоляло жажду, со свистом втягивая воду в хобот и отправляя струю в пасть. Проходили минуты, час. Свистящие звуки не прекращались, будто у проруби работал механический насос.

— Обопьется, — тревожился Борис, — надо отпугнуть его от проруби!

— Попробуй… так отпугнет, — возразил Василий.

Видимо, жажда была велика, животное — это была самка — не могло оторваться от воды.

— Эй!.. — не выдержал Борис.

Животное повернуло голову, попятилось и… рухнуло на бок — на ветки, приготовленные для костра.

Друзья подбежали в страхе, думая, что все кончено. Но бока животного ровно вздымались, из хобота вырывалось сопение. Мамонт уснул. Борис и Василий тихонько натянули на гору парус: ночь все-таки морозная…

На утро, задолго до рассвета, Борис взял топор и ушел в лес, нарубив березовых прутьев с набухшими почками, — для мамонта еда подходящая, — повернул назад. Огибая мыс, услышал Василия, говорившего с кем-то вполголоса, повторявшего одно и то же слово. Борис удивился, опустил оберемок, осторожно глянул из-за скалы.

Громадный зверь стоял на ногах и чуть шевелил хоботом; Василий — шагах в пяти от него — что-то протягивал исполину и ласково скороговоркой лепетал:

— Маша, Маша, Машуля, Маша!..

Мамонт двинул хоботом и тоже, видимо, вполголоса, хрюкнул в сторону Василия так, что тот присел на месте, — от неожиданности ли, от страха — Борис не понял. Предмет выпал из рук и рассыпался по снегу. "Пачка галет!" — улыбнулся Борис и поднял прутья.

Подкрепление пришло вовремя. И моральное и материальное.

Василий не ожидал такого звука от мамонта, а зверь, преспокойно сглотнув галеты, глядел на него, словно требовал еще. Борис бросил ему оберемок, он осторожно, выбирая по две-три веточки, стал закладывать их в пасть.

Василий рассказал, что произошло.

Он готовил завтрак, как вдруг услышал позади сопение.

Обернувшись — обмер: гора двигалась на него. "Раздавит! — подумал. — Расплющит, как котлету!.." Чтобы задержать зверя, швырнул навстречу первый попавшийся предмет — алюминиевую тарелку. Тарелка шлепнулась дном кверху.

Мамонт остановился, стал переворачивать, исследуя, что такое.

Это дало Василию время опомниться. Он схватил пачку галет и попробовал заговорить с животным, которое, оставив тарелку, имело, видимо, желание познакомиться с ним поближе. Что из этого вышло — Борис видел и слышал.

— Значит, Маша? — спросил он, смеясь.

— Мамонтиха ведь, — сказал Василий.

— Так и будет, пусть — Маша, — согласился Борис.

Животное было занято кормом и не обращало на людей внимания.

— Этого не хватит, — сказал Борис, — пойдем еще.

Ходили дважды, принесли гору ветвей. Маша ела так же деликатно — отправляла в пасть по дветри веточки.

Через несколько дней первобытный зверь и люди освоились друг с другом. Маша оказалась вполне приятной особой: отсутствие страшных бивней придавало ее физиономии добродушие, даже кротость, маленькие глазки посматривали насмешливо, с хитрецой.

Тысячелетняя спячка сказалась на ней: она будто забыла прошлое, а навое, действительно, открывала заново; остались только главные побуждения— есть, пить и чувство стадности. Она тянулась к живому, а так как живыми были Борис и Василий, не отходила от них и от лагеря, тем более, что друзья заботились о ней, и она это чувствовала. Конечно, со временем в ней должно было проснуться прошлое, но сейчас это был добрейший зверь; подходить, правда, страшно: четыре метра высоты, с полутораметровым хоботом, — и ребята старались не докучать ей. Так между ними установилось дружеское взаимопонимание. Когда шли в лес за кормом, она следовала за ними, обламывала ветки, питалась, но стоило повернуть к стоянке — возвращалась за ребятами, как тень.

Между тем, пора было думать о возвращении.

— А вдруг не пойдет? — тревожно спрашивал Василий.

— Пойдет! — уверял Борис.

И Маша пошла.

Двигались медленно. Утром, в обед и вечером рубили ветки, кормили животное. Маша привыкла к уходу и ни за что не хотела переходить на подножный корм. На ветвях показались листочки.

Маша с наслаждением чавкала, лакомясь молодняком. При этом заставила уважать себя и свою солидность. Ребята не могли тронуться, пока она полностью не насыщалась. Если пробовали идти — становилась в позу и начинала трубить с такой настойчивостью, что на ближних березах дрожала листва. А так как Маша ела по-прежнему с расстановкой, с чувством, отбирая прутик к прутику, то процесс насыщения затягивался и в общей сложности отнимал почти полдня.

Тогда решили перехитрить животное: днем не останавливались на обед, и Маша, привыкшая, что кормежка наступает на привалах, терпеливо шагала следом, обрывая на ходу ветки с деревьев.

Ребята шутили:

— Приспосабливайся! Кто не трудится, тот не ест!

На базу, в девяти километрах от Средне-Колымска, пришли в конце мая, когда там уже проглядели в ожидании все глаза. Решили, сначала пойдет Василий, предварить о наступающем чуде.

Но стоило ему отдалиться, Маша стала призывно дудеть вслед: она привыкла видеть ребят вдвоем и не хотела, чтобы кто-то покидал ее. А, может, чувствовала себя царицей, а их верными слугами и не хотела лишаться никого из них…

Пришлось прибегнуть к обману: навалили гору веток, и, пока она поедала их, Василий сбегал в поселок, предупредил, чтобы не пугались: идет мамонт.

С Василием пришел начальник базы. Маша, увидя нового человека, явно удивилась, но, видно, решив, что штат ее слуг увеличился и от этого хуже не будет, пошла за людьми в поселок.