— А куда я денусь? — усмехнулся в ответ Велигой.
Эрик отскочил в сторону, и витязь пустил Серка галопом. Выметнулся из лагеря, резко осадил коня.
— Прощайте, други! — крикнул он. — Не поминайте лихом! Счастливого пути!
Из-под копыт взметнулись комья земли, и Серко могучей тенью умчал своего всадника в черноту ночи.
— Вот так вот… — ошеломленно пробормотал Эрик. — Как будто и не было его…
— Да будет ровной твоя дорога, Велигой Волчий Дух, — тихо сказал Драгомысл. — И удачи тебе… что бы ты не задумал.
В холмах далеко справа от лагеря мелькнула в ночи серая тень, удаляясь в направлении затихающего грохота копыт.
Из соседнего перелеска на быстром боевом коне выметнулся всадник, лунный свет на миг блеснул, заискрился в длинных светлых волосах. Всадник оглянулся, и низко пригнувшись в седле пустил коня по следу Велигоя.
Глава 16
И вновь была Ночь. И вновь был День. И вновь была дорога. Она уносилась назад из-под копыт Серка, оставляя на своем теле отпечатки подков. Города, веси, поля, реки, леса… Необъятная Русь бросалась под копыта боевого коня, исчезала позади, но все той же несокрушимой громадой воздвигалась на виднокрае.
А потом дороги не стало, ибо цель лежала ближе к полуночи, в глубине древних лесов, протянувшихся от Мурома и почти до самого Новгорода. Вперед! Только вперед. Туда, где берет начало Волга-река, в бывшие земли некогда великого, а теперь сгинувшего в веках племени ратичей.
Нет дороги в минувшее. Только чисто поле звенит под копытами, да откликаются гулким эхом дальние и ближние перелески.
* * *
Ветер устало шевелил высокую траву на вершине одинокого холма над Волгой-рекой. Солнце багровым диском повисло над виднокраем, еще чуть-чуть — и рухнет, расплескавшись по небу багровым пламенем заката. Багровые блики растеклись, растворились в свинцово-серых речных волнах, будто Волга все еще хранила память о кровавых потоках, бежавших некогда с этого холма и уносимых течением воды и времени.
Велигой Волчий Дух смотрел с высоты на бегущие волны цвета стали с кровью, и перед глазами одна за другой вспыхивали картины того, что когда-то давным-давно происходило здесь, на этом самом месте. Триста лет назад на вершине этого самого холма приняла свой последний бой Сотня Отверженных. Возможно, на том самом месте, где сейчас стоял витязь, уже оставшийся в одиночестве Радивой из последних сил крушил наседавших на него воителей. Это место до сих пор хранило память о тех кровавых трех днях и ночах, когда кровь бурными ручьями струилась с вершины холма, окрашивая пурпуром речные волны. По сию пору в воздухе чувствовался слабый, перемешанный с ароматом трав и близкого леса запах крови, различимый только для привычного к нему обоняния воина. Земля, вода, камни помнили крики умирающих, звон стали, навеки впитали в себя кровь павших. Это было место великой славы… и величайшей скорби.
Велигой повернулся к лесу. Там, в глубине, жило Нечто. Он чувствовал его присутствие, величайшую незримую мощь, будто там, за непроходимыми завалами и болотами, в глухой чаще медленно билось огромное Сердце. Невероятно древнее, усталое, помнящее еще те времена, когда мир был юн, и облик его был совсем иным, нежели сейчас. Мощь волнами накатывала на витязя, наполняя неведомой силой, тяжким грузом давила на плечи. И он понимал, что теперь эта тяжесть будет увеличиваться с каждым сделанным шагом. Ибо путь его лежал туда. К Сердцу.
Велигой спустился с холма. Серко, задумчиво пощипывавший сочную траву у подножия, приветствовал хозяина тихим ржанием.
— Ну вот, — сказал витязь, ласково поглаживая крутую лоснящуюся шею коня. — Ну вот, и добрались. Что будет теперь — неведомо. Неоткуда ждать помощи. Даже светлые Боги бессильны в этом месте, ибо, как говорят волхвы, оно древнее многих из них…
Велигой отвязал седельную суму, расстелил на земле плащ, достал краюху хлеба, кусок вяленного мяса. Разжег небольшой костерок, наломав сухих веток в ближнем перелеске, хотя что это за перелесок — полторы березы и калинов куст… В задумчивости сидел у огня, вяло работая челюстями и наблюдая за бесконечным бегом речных волн. Вот, он здесь. И что теперь? У него есть только один путь, и он заведомо ведет в никуда. В этих местах все было… не так. Небо, земля, вода — все было другое… и в то же время более… настоящее? Более родное. Сила была разлита всюду, она замерла в прибрежных камнях, плескалась в волнах, жила, дышала в земле… и громадой вздымалась там, в близком лесу.
— Даже светлые Боги бессильны в этом месте, ибо оно древнее многих из них…
— Исполать, добрый молодец, — раздался за спиной тихий старческий голос.
Велигой подскочил, как ужаленный, рука метнулась к рукояти меча, но потом медленно опустилась.
Перед ним стоял, кутаясь в длинный бурый плащ невысокий, седой старец. Белоснежная копна волос, длинные, загнутые вниз усы, длинная узкая бородка. Серые глаза смотрели внимательно, испытующе.
— И тебе по здорову, дедушка, — молвил витязь, кланяясь в пояс.
— Дозволь обогреться у твоего огня, — молвил старец. — Зябко нынче, а старая кровь уж тело не греет…
— Садись, дедушка, — Велигой достал из сумы запасной плащ, расстелил перед стариком. — Угощайся, чем Боги послали…
Старец с кряхтением сел, склонился к огню, простер руки над трепещущими алыми язычкам. Ладони были большие, совсем не старческие, и Велигой подумал, что в молодости дед, должно быть, такими руками дубы ворочал. Присмотревшись, приметил на ладонях старые стершиеся мозоли. Такие не наработаешь лопатой, топором, молотом. Только рукоять меча навеки оставляет на руках человека такие следы, а опытный вони по ним без труда может определить даже длину, вес оружия, форму клинка, перекрестья, навершия…
Старик плотно укутался в плащ, только руки, протянутые над огнем виднелись из тяжелых складок. Витязь меж тем тонкими ломтиками нарезал мясо, хлеб, разложил перед гостем. Подумал, достал из сумы запасенную еще у Драгомысла баклагу с превосходным стоялым медом.
Старец улыбнувшись, ухватил угощение, вцепился в мясо не по возрасту крепкими зубами, с явным наслаждением отхлебнул из баклажки. Велигой тоже взял кусочек, жевал медленно, вновь погружаясь в невеселые думы.
Гость некоторое время насыщался молча, часто прикладывался к баклажке, протянул витязю, но тот покачал головой, задумчиво глядя в костер. Наконец старик распрямился, огладил бороду, и Велигой почувствовал на себе прямой взгляд серых глаз.
— Ну, добрый молодец, — устариваясь поудобнее молвил старец, — уважил ты деда. Добрая горилка, доброе угощение. Поведай теперь, как звать, какого рода-племени, откуда и куда путь держишь? Дело ль пытаешь, аль от дела лытаешь?
Велигой поднял глаза на старика, словно только сейчас вспомнил о его присутствии. С трудом собравшись с мыслями выдавил из себя ответ:
— Велигоем отец с матерью назвали. Из рода Яробоева, тиверского племени. А путь держу, уж не обессудь, из Откудова в Кудыкино. Куда да зачем еду — про то сам ведаю…
Взгляд серых глаз не отпускал витязя. Старец глядел пристально, будто пытаясь проникнуть в мысли воина. Такой же взгляд был и у Белояна, и у Барсука и у многих других волхвов, что Велигой встречал на своем веку. Вот, значит, кто перед ним… Многие воины, устав от бесконечных сражений и тягот службы уходили вот так в горы и леса, поднимая взгляд от залитой кровью земли к бесконечности неба. Неужели и он сам, когда-нибудь то же найдет себе уединенную пещерку, отвратится от сует мира ради постижения некой очередной высокой Истины?..
— Не хочешь говорить — дело твое, я тебя не неволю, — пожал плечами старик. — Да только половина того, о чем думу думаешь, у тебя на лбу крупными чертами выведена, а о другой половине и без того догадаться можно…
Велигой настороженно всмотрелся в старца, перевел взгляд на совсем еще не старческие руки. Нет, ночной гость вовсе не так уж немощен, как хочет казаться. Для чего притворяется? Зачем выпытывает?
