Лиза помнила, как однажды Полина подняла футболку со словами: «Смотри! Прикольно?» Подруге приходилось сильно напрягаться, чтобы под жирком выделялась вертикальная полоса. Так себе зрелище. Чем оно лучше Лизиных джинсов, врезающихся в бока? На последних фотографиях Полины от этого жирка не осталось и следа. Правда, с того дня она больше не хвасталась своими достижениями. Почему? Не нашла в Лизиных глазах интереса? Или не хотела, чтобы окружающие замечали преображение?

С ее фигурой все понятно. Куриные грудки и тренировки через день. А как же лицо? Откуда эти изменения? И что вообще переменилось? Во-первых, Полина похудела, и от этого контур лица стал более четким, а скулы – заметнее. Губы. Они всегда были пухлыми, но раньше Лиза не помнила, чтобы Полинина верхняя губа была такой… задранной. Похоже, подруга с ней что-то сделала. И с носом тоже. Он всегда был немного широкий на кончике, как и у Юли, младшей сестрички. Но на последних фото нос выглядел тоньше и аккуратнее. Сделать операцию она не могла. После нее, вроде бы, носят повязку на лице, под глазами появляются синяки. Так как же он изменился? Чудеса. А главное, где Полина взяла деньги на все эти преображения?

Родители ей даже на еду не присылали. Девочки покупали продукты на стипендию и карманные деньги, которые скидывали на карту Лизины предки. Готовила только Полина, поэтому все было по-честному. Она вообще взяла на себя весь быт, из-за чего Лиза чувствовала себя ее вечной должницей. Как Полина при этом умудрялась не только успешно учиться, но и подрабатывать – еще большая загадка, нежели ее исчезновение. Конечно, на абонемент в тренажерном зале и протеин она зарабатывала в ресторане. Играла на рояле два раза в неделю, в пятницу и субботу, по вечерам.

Лиза перевернулась на другой бок. Ресторан. Вот где стоило бы поискать зацепки. Там подруга могла встречать мужчин, на которых намекала экстрасенс. Это направление гораздо правдоподобнее теории Платона с дедушкой-маньяком. А еще тренажерный зал. Наверняка она привлекала там внимание своей фигурой. Странно, что Платон отказывается в это верить. Кто, как не он, должен был замечать красоту Полины? Может, не просто так все вокруг считают, что Лиза знает больше, чем ей кажется? Она видела вещи, которые не замечал даже парень Полины. Следователю вообще неоткуда узнать такие детали. Конечно! Нужно все ему рассказать. Но что именно?

Лизы включила прикроватную лампу и схватила с тумбочки ежедневник. Раскрыла его на чистой странице. Развернула, словно альбом для рисования. Надо записать все, что придет в голову. С чего начать? В центре листа она написала «Полина». Сверху, чуть помельче, слово «колледж». Провела к нему стрелку от имени. Слева вывела «ресторан». Новая стрелочка. Справа – «тренажерка», снизу – «волонтерство». Каждое слово обвела овалом, не зная, что писать дальше. С этим в полицию не пойдешь. Да и стоит ли? Платон прав, следователь скорее втирается в доверие, нежели действительно ей верит. Тем более о том, где Полина тренировалась и подрабатывала, он уже знает.

Воодушевление схлынуло. Лиза положила ежедневник обратно на тумбочку и погасила свет. Закрыла глаза, но сон не шел. Проворочавшись еще с час, она была согласна на все, лишь бы очистить голову от мыслей о Полине, о побеге Натальи Степановны, о гадостях в соцсетях… И самое страшное – о том, как дальше готовиться к конкурсу. На кону смысл ее жизни. Она должна вернуть расположение преподавательницы. Доказать Наталье Степановне, что не имеет отношения к исчезновению подруги, куда бы та ни делась. Неважно, на что ей для этого придется пойти. Хоть навестить каждого старика в доме, хоть записаться в тренажерный зал. Даже пойти в ресторан.

«Даже» – потому что этого ей хотелось меньше всего. Одно время Лиза не могла заставить себя играть гаммы. Думала, хватит и того, что она целыми днями репетирует произведения по программе. Учительница в музыкалке не настаивала, а Наталья Степановна заставила. Ненавистные гаммы вывели ее игру на новый уровень. Теперь Лиза знала – когда чего-то не хочется, это наверняка даст в итоге максимальный результат.

Смирившись, что уже не уснет, она снова включила свет и открыла ежедневник. Еще раз изучила записи на развороте. Сверху вывела заголовок «Карта расследования».

– Давай поговорим о том, что произошло за эти двадцать два года, – упершись в спинку стула, склонился над Лизой Петр Семенович. – Не только в жизни Баха, но и в целом в музыке.

– Соната появилась. На пересечении фуги и двухчастной формы. У меня отлично по истории музыки.

– Очень хорошо, – вновь принялся расхаживать взад-вперед вдоль рояля преподаватель. – Тогда все же о Бахе. К моменту написания второго тома выросли его сыновья…

Лиза услышала, как в сумке завибрировал телефон, и вскочила со стула.

– Простите, мне мама звонит, – схватила она сумку и побежала к выходу. – Это очень-очень важно.

Петр Семенович молча кивнул, проводив ее до двери изумленным взглядом. Раньше она ни за что бы так не сделала. Перед тем как войти в одиннадцатый репетиторий, как обычно отключила звук на мобильном. Действия те же, а дверь другая. Наталья Степановна взяла больничный. Впервые за четыре Лизиных курса. Директриса предложила походить на занятия по специальности к другому преподавателю. Всегда полезно поработать с разными мастерами, это придаст игре глубины, сказала она. Лиза даже не представляла, насколько глубоко решит копнуть Петр Семенович. До конца пары оставалось семь минут, а крышку рояля они так и не открыли. Кажется, теперь Лиза знала, почему его студенты ни разу не участвовали ни в одном конкурсе.

Сбросив вызов, она поспешила домой. Некогда болтать. Мама наверняка звонит, чтобы расспросить, что она ела. Нужно работать. Каждый день, много часов подряд. От рассвета до заката. Осознанно, с каждым повторением оттачивая технику. По крайней мере это она способна отследить. А потом спать, тоже много и качественно.

К вечеру Лизе хотелось биться головой о клавиши. Она промучилась шесть часов, так и не добившись прогресса. Скорее наоборот, закрепила ошибки. Поход в ресторан Лиза собиралась отложить до пятницы, до дня, когда Полина выходила на работу, но теперь понимала, что тянуть больше нельзя. Она должна выяснить, что произошло с подругой, и как можно скорее. Промедление уже стоит слишком дорого – Лиза теряет драгоценные дни подготовки. К тому же в пятницу или субботу пришлось бы платить за вход из-за живой музыки, а почти все присланные в этом месяце родителями деньги Лиза потратила на поездку в Москву. Хотя, откуда там живая музыка? Не могли же хозяева за пару недель найти Полине замену? Или могли?

Натягивая парадные брюки и плотную белую футболку, Лиза гадала, был ли у Полины трудовой договор. Наверняка по нему ее все равно имели право уволить за прогулы. Она так радовалась возможности не разносить тарелки, а играть, так держалась за эту подработку… Чем не причина, из-за которой она не могла уехать сама, никого не предупредив? Хотя никто, кроме Лизы, и так в это не верил. Версию побега озвучивали только для того, чтобы подбодрить друг друга.

Ресторан находился как раз между двумя остановками, поэтому от автобуса пришлось пройтись. Похоже, тротуары в этом районе не чистили. Шлепая ботинками по слякоти, Лиза представляла, как Полина пробиралась здесь на каблуках. Странно, что она каждый раз возвращалась в чистой обуви. Может, сегодняшняя грязь – исключение, и обычно коммунальные службы справляются лучше?

Впереди Лиза увидела ряд огромных окон. Наверное, внутри они от пола до потолка. Скорее всего, это и есть ресторан. Желтые огни по-праздничному сияли через плотные блестящие шторы. Слишком плотные для общественного места, будто скрывающие что-то, не предназначенное для посторонних глаз. Надпись «Виваче» над входом напомнила рассказы Полины о новых посетителях. Почти все принимали заведение за ресторан итальянской кухни, не догадываясь, что «виваче» – музыкальный термин, обозначающий темп. «Живо».