– А разве, кроме меня, никто школу не прогуливал? – резонно осведомился Костя.

– Да-да, Константин, вы правы.

Она обращалась к нему на «вы». Это жутко бесило, но парень не подавал виду, только внутренне сжимался от каждого вежливого обращения.

«Кого она из себя корячит? И что ей от меня надо?»

А осторожный методичный «допрос» тем временем продолжался. Сколько прошло времени, прежде чем приём закончился, Костя не знал, но всяко больше заявленного часа. Он был так расстроен и подавлен происходящим, что даже забыл посмотреть на часы. А ещё – какое-то незнакомое чувство билось о стенки черепа. Что это? Сомнение? Волнение? Страх? Да, похоже, страх – но откуда, с чего вдруг?..

– Константин, вы не могли бы на пять минуток оставить нас одних? – попросила Элла.

Парень кивнул и молча вышел из кабинета. Облокотившись на стену напротив двери, стал ждать, пока мать с психологом наговорятся. Подслушивать даже не пытался: возможно, и получилось бы, но ему было неинтересно, что они там лопочут. Слава богу, скоро эта бадяга закончится, и они с матерью отправятся домой, и всё вернётся на круги своя.

«Выдумала же маман визит к психологу… на мою голову», – невесело, что с ним случалось редко, подумал Костя.

Разговор матери и специалиста длился гораздо больше пяти минут. В конце концов дверь открылась, и на пороге появилась Костина родительница. Он отлепился от стены и хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. Впервые подросток видел у матери такое выражение глаз: холодное, решительное. Пугающее.

Костя поёжился, однако тут же себя одёрнул. Что за ерунда? Это же его мама! Она не сделает ему ничего плохого, чего бы эта рыжая шарлатанка ей ни наговорила.

– Идём, – ледяным тоном сказала мать и, не глядя на него, зашагала по коридору.

Костя беззвучно выругался и нехотя припустил следом.

С этого дня его жизнь превратилась в контроль – неизменный, неусыпный.

Что мать, что отец, постоянно проверяли каждую мелочь, связанную с сыном: начиная с того, как он заправляет кровать, и заканчивая тем, какие оценки приносит из школы. Безусловно, следили они, и прогуливает ли он уроки. Созванивались с учителями, о чём-то долго с ними беседовали за закрытой кухонной дверью. Зачем-то звонили даже родителям его друзей! Костя не подслушивал – вот ещё, заниматься подобными глупостями, – а мать с отцом особенно не таились.

– Ты уже сделал уроки?

– Почему на тебя жаловалась Наталья Олеговна?

– Чем ты занимался в комнате?

– Что это у тебя в телефоне?..

И так далее, и так далее, и так далее.

Гнев вперемешку с ещё непривычным чувством страха вскипал в Косте всё сильнее.

Поначалу он убеждал родителей, что уже взрослый, упирался, дерзил, но его наказывали как маленького. Отбирали вещи, заставляли сидеть в комнате, а один раз и вовсе отлупили ремнём. Отец оказался тяжёлым на руку. Костя весь день рыдал – больше от обиды, чем от боли. Он ведь уже взрослый. Взрослый!

Тогда подросток решил, что лучше не перечить родителям и хотя бы притворяться хорошим мальчиком. Это претило его натуре баламута, но что поделаешь? Лучше так, чем боль и позор.

Но, как бы положительно он себя ни вёл, отношение родителей не менялось. Враз сделавшись отстранённым, чужим, жёстким… даже жестоким, – таким оно и оставалось.

Костю регулярно водили на приём к психологу, к той самой «шарлатанке» Элле. Они всегда ходили вместе с матерью, что казалось парню особенно постыдным. Будто он ребёнок!..

Элла теперь без устали «допрашивала» его, задавая неудобные вопросы о детстве, знакомых, о нём самом…

– А как зовут твоих друзей?

– А во что ты играл ребёнком?

– А какие тебе нравятся девочки?

– А что ты любишь делать в свободное время?..

И так далее, и так далее, и так далее.

«Да какая ей разница?!» – непрестанно возмущался Костя, но поделать ничего не мог.

Заканчивался приём всякий раз одинаково: его выпроваживали за дверь кабинета, пока мать с психологом о чём-то шушукались. Затем дверь распахивалась, и наружу непривычно-решительным шагом выходила женщина, с которой у Кости будто бы не было никакого родства. Безусловно, об этом он не говорил психологу – чтобы она не придумала новой гадости и не убедила в ней мать. А ведь та обязательно расскажет отцу, а у отца тяжёлая рука…

Конечно же, его походы к специалисту по душевным недугам не остались без внимания друзей. Точнее сказать, бывших друзей. Нет, никто прямо не говорил ему: ты мне больше никто. Может, боялись, зная его репутацию. Но, скорее, здесь оказалось замешано нечто иное; что – Костя пока не успел разобраться.

Как бы то ни было, знакомые шутили, прикалывались, издевались над ним. То и дело поминали визиты к психологу, представляя их чем-то жутким и постыдным. И самое ужасное, что внутренне Костя был с этим согласен. Но внешне – нет; внешне он не хотел и не мог подтвердить их слова, чтобы не выглядеть слюнтяем, размазнёй и маменькиным сынком.

А многие именно так его и называли. Дело доходило до драк, причём побеждал далеко не всегда Костя.

Наталья Олеговна, эта грымза-математичка, через день водила его к директору. Там подростка отчитывали, чуть ли не угрожали ему…

– Да как ты смеешь!..

– Да что ты о себе возомнил!..

– Ты совершенно не думаешь и не умеешь себя вести!..

– Если подобное повторится, то!..

И так далее, и так далее, и так далее.

Поначалу Костя пытался делиться своими переживаниями с матерью и отцом, но им, кажется, было безразлично.

Вскоре на родительском собрании подняли вопрос об исключении парня из школы. Когда отец и мать – вот ведь редкость, они пошли на собрание вместе – вернулись домой, Косте влетело так, что он не то что присесть – прилечь не мог. Парень заперся у себя в комнате и плакал. Ей богу, было бы легче, если бы они сказали ему что-нибудь обидное, как-нибудь обозвали, в чём-нибудь упрекнули – в общем, объяснили причины и мотивы своего поведения. Отчасти Костя их понимал – но только отчасти. Он не мог согласиться, что, чтобы перевоспитать человека – тем более столь юного, как он, – следует давить на него психологически и физически. Ему было очень больно и обидно…

Друзья один за другим удаляли его из френдов: в «Одноклассниках» и «ВКонтакте», в «ЕГС» и «Стиме»… везде. Подросток часто плакал – от непонимания, несправедливости. Все, конечно, видели «синяки» под его глазами, и это ещё больше усугубляло ситуацию. Издевательства возобновлялись, словно эти люди только и ждали всегда, что свалившихся на него бед. Опять драки, опять приводы к директору, опять выволочки и ссоры дома, опять бессонница… Бесконечно однообразная и бесконечно долгая пытка. Круг замкнулся. Но всем, похоже, было плевать.

Пока, в один из серых, уже почти бесцветных в своей жестокости дней, ближе к ночи, Костя не сбежал из дома. Они жили на первом в этаже, а потому не было ничего сложного в том, чтобы открыть окно и выбраться наружу.

Едва оказавшись снаружи своей «темницы», Костя стремглав бросился бежать. Он нёсся, не разбирая дороги, и чуть не попал под машину. Водитель обложил парня матом и преспокойно поехал дальше. А Костя не понимал, где находится, куда мчится… он мог лишь бежать…

Когда пришёл в себя, то увидел, что стоит посреди парка. Чтобы отдышаться и успокоиться, присел на свободную скамейку: в это время они все пустовали.

В ночном небе светила белая луна. Горели жёлтым одинокие фонари. Никакие звуки не тревожили окрестности парка; ветра, и того не было.

Костя постарался отвлечься от невесёлых раздумий – от мыслей, что неотступно сопровождали последние недели. Родители, школа, бывшие друзья, позор, буллинг… Глаза вновь сделались мокрыми, однако он подавил эту минутную слабость. Вытер рукавом наворачивающиеся слёзы, шмыгнул носом и уткнулся в смартфон. Стал лазать по Интернету.

Сколько у него друзей во «ВКонтакте»? Менее четырёхсот? А было больше шестисот… когда-то… До жуткой травли, которая началась с того памятного, первого похода к психологу.