«О, Джулиано, как ты здесь оказался?» – спросил он.

«Снимаю фильм про Сакко и Ванцетти, – ответил я. – И еще мне хотелось бы встретиться с Джоан Баэз, планирую предложить ей исполнить песню в фильме».

«Какое совпадение, представь себе: сегодня она ужинает у меня».

«Да ладно?»

«Да, сегодня она будет у меня!»

Я попросил Фурио передать ей сценарий на английском языке и ноты, который написал Морриконе, который тогда уже был непререкаемым авторитетом.

«Эннио планирует написать балладу специально для нее».

Уже на следующее утро мне перезвонила Джоан и подтвердила свое участие. Чтобы записать песню, ей пришлось встретиться с Эннио. Он не отличался великолепным английским, она тоже не блистала итальянским, но музыка – это международный язык, она понятна кому угодно и где угодно. И если кто-то ее понимает…

Эннио прослушал пластинки Баэз и знал ее вокальные возможности, так что потом она говорила, будто всю жизнь проработала с ним, настолько все было просто. Они идеально сработались, совершенно невероятная история.

Баэз пришла на студию с заметками, которые сделала, читая письма Ванцетти отцу и в следственный комитет. Эннио изучил материал и понесся вперед как поезд.

Не сомневаюсь, что огромный успех фильму «Сакко и Ванцетти» был обеспечен и благодаря музыке Эннио. Я часто слышал, как напевали нашу балладу, причем и через много лет после выхода фильма. Однажды в Берлине я случайно попал на студенческую демонстрацию. Полиция остановила мою машину чтобы пропустить толпу, которая скандировала во все горло слова из нашей песни. Это не марш войны, это гимн свободе.

Мне кажется, что и в фильме «Джордано Бруно» нам удалось передать страдание и надежды благодаря чему-то, что вложил в свою музыку Эннио. Некоторые его идеи оказались просто невероятными – такие может предложить только настоящий мастер. С тех пор, как мы начали работать вместе, я и представить себе не мог, что буду работать с кем-то другим. А потом появился Андреа, сын Эннио. Но это – исключение из правил. «Я изменяю тебе с твоим же сыном», – сказал я тогда. Правда в том, что с Эннио я был готов идти вперед с закрытыми глазами.

Когда он приглашает меня к себе на музыкальные «представления», где играет свои новые темы, мне это льстит. Я целиком и полностью отдаюсь его профессионализму. На них часто присутствует и его жена Мария. Очаровательная женщина.

Эннио проигрывает на фортепиано главные темы, которые придумал, и всегда предлагает пять или шесть для одной и той же сцены. Общаясь с Эннио, я научился его понимать, изучил его манеру. Он всегда дает мне понять, какая мелодия ему нравится больше других. Но поскольку с музыкальной точки зрения я доверяю ему больше, чем самому себе, я говорю: «Эннио, давай вот эту», – и выбираю ту, которая ему по душе. Он сразу светлеет, точно солнечный луч. От него я научился, что такое любовь к музыке.

Последние годы мы играем в такую игру. Я вдруг ни с того ни с сего начинаю напевать мелодию, которую он написал для моего фильма, а он должен вспомнить, что это за сцена. Разумеется, он тут же отгадывает их одну за другой. Среди всех его работ меня больше всего поразил фильм «Миссия» – в нем совершенно разные виды музыки меняются местами, превращаясь в единое целое. Такому профану, как я, это может показаться настоящим музыкальным кощунством. Я удивлен, почему он не получил двадцать «Оскаров» и почему ему пришлось ждать 2007 года «Оскара» за карьеру.

Хочу уточнить, что Эннио не был обделен наградами, но отсутствие «Оскара» было каким-то белым пятном. После такого фильма, как «Однажды на Западе»…

После «Сакко и Ванцетти» прошло много лет, много фильмов было снято, пока, наконец, в восьмидесятые я не принялся за «Марко Поло». Я потребовал от своей команды, актеров, технического персонала, совершенно невероятного самопожертвования – мы должны были два месяца провести на краю света. Там не было связи. Особенно сложно прошлось американским актерам, для которых телефон уже стал частью тела. Но в те времена мобильников еще не было, в Монголии тогда общались… посредством дыма от костра, как когда-то индейцы.

Помню, что в какой-то момент труппа взбунтовалась: «Мы уже почти три недели не знаем, как там сыграла команда Рима», – заявили мне. Мне удалось связаться с посольством, и через десять дней нам передали, что команда Авеллино вошла в серию А, а команда Рима проиграла на собственном поле. Когда я передал им новость, то услышал: «Лучше не нужно нам никаких новостей, плевать на них».

Звучит как чистой воды анекдот, но все это – абсолютная правда.

Морриконе присоединился к нам, когда мы снимали в Китае. Он прилетел в Пекин в тот момент, когда труппа находилась в Запретном городе. Эннио препроводила к нам императорская гвардия. Забавно было.

Эннио ходил по городу, смотрел, слушал, подыскивал инструменты… Он бродил, чтобы проникнуться местом, уловить звуки, образы… Он ходил на балет, в театр, смотрел народные танцы…

В фильме есть немало отсылок к этим его прогулкам, он получил хороший опыт. Это напоминает мне Пуччини, который хоть никогда и не выезжал из Италии, но мог мысленно переместиться куда угодно – действие «Мадам Баттерфляй» происходит в Японии, «Принцессы Турандот» – в Китае, «Богема» – в Париже, и так далее, и тому подобное. Если бы меня попросили поставить фильм по его опере «Девушка с Запада», я сделал бы его черно-белым. Сначала бы шли черно-белые сцены, черно-белые костюмы, а постепенно, ближе к финалу, я бы подключал цвет.

Эннио редко приезжал на мои съемки. Я же, наоборот, довольно часто бывал на его концертах. Я даже тайно ездил в Венецию в 2007 году – там на пьяцце Сан Марко состоялись два невероятных концерта. Концерты прославили Эннио на весь мир – все это благодаря его таланту и тому успеху, который он обрел после выхода фильмов Леоне в шестидесятые и фильмов Торнаторе в последние годы. У него отличные отношения и с Торнаторе, и с Бертолуччи, и со многими другими знаменитостями.

Я всегда показывал сценарий всем участникам съемочного процесса, включая Эннио. Специально для них я устраиваю «разбор сценария», а потом каждый пишет соответствующие замечания. Эннио тоже делает свои заметки и если дает какие-то советы, то всегда очень ненавязчиво.

Иногда он позволяет себе советы такого рода: «Когда закончится эта сцена, можно нам оставить немного места для музыки?» «Ну конечно», – отвечаю я. И потом, после первого прочтения сценария я уже показываю Эннио сам фильм. Обычно он никогда ничего не критикует, свою работу он делает отлично. Он дает мне отправные точки, говорит, где хорошо бы вставить музыкальную тему, и вставляет ее. Я же аккумулирую все его советы и позволяю ему делать так, как он считает нужным.

Если Эннио не нравится режиссер, он долго не церемонится и отказывается от фильма. Сколько раз я его спрашивал: «Но почему ты не стал работать в этом фильме?» «Лучше не спрашивай», – отвечает он. И я понимаю, что бывают случаи, когда ему кажется, что с этим человеком у него не пойдет.

Когда добряк Петри в шутку за спиной у Эннио заменил всю музыку на частном показе «Следствия по делу гражданина вне всяких подозрений», я тоже присутствовал в зале.

«Ну что ж, мне так даже нравится», – сказал Эннио. Он был заметно ошарашен, не понял, что это шутка такая… Эти слова еще раз показали, насколько он скромный и милый человек.

Первые два фильма я сделал с великим Рустикелли, еще один с Умилиани. Но когда я открыл для себя Эннио, с тех пор я ни с кем другим не работал. Некоторые режиссеры работали только с Бакаловым, другие – с Ротой. И тот, и другой – отличные музыканты, но я всегда сразу шел к Морриконе.

Продюсеры менялись фильм за фильмом, но никто не спорил, кто будет композитором. Передо мной раскрывались двери, которые для Морриконе давно были открыты. Он был гарантией успеха. Я неплохо знал Понти, выступал помощником на фильмах, спродюсированных Де Лаурентисом, работал с Клементелли, Папи и Коломбо (которые выступили продюсерами «Сакко и Ванцетти»), но фамилия Морриконе для всех была как волшебное заклинание: стоило только ее назвать, все сразу ему доверялись. Он делал все, начиная от первой ноты и кончая дирижированием оркестра и контролем записи.