– Не бойтесь и поезжайте старым путем.
И мы стали ездить старой дорогой.
6 июля 1918 года меня с машиной вызвал к подъезду ВЧК Петере. Я подал машину. Из подъезда торопливо вышел очень взволнованный Феликс Эдмундович. С ним было еще несколько товарищей. Вес быстро сели в машину и поехали в Денежный переулок, к германскому посольству. По дороге из разговора я понял, что на германского посла Мирбаха было совершено покушение.
Феликс Эдмундович сказал:
– Это такая провокация, на которую даже Азеф76 не был бы способен.
Когда мы подъехали к посольству, там уже было несколько машин из следственных органов. Феликс Эдмундович прошел в здание посольства, где пробыл больше часа. Затем мы поехали в Трехсвятительский переулок, в отряд Попова… По дороге я узнал, что левые эсеры Блюмкин и Андреев, получив от заместителя председателя ВЧК левого эсера Александровича мандат с поддельными подписями Дзержинского и Ксенофонтова, явились в германское посольство и убили Мирбаха. Они, скорее всего, укрылись в отряде Попова…77
Подъехав к белому особняку, где располагался отряд Попова, я остановил машину. Феликс Эдмундович и его товарищи вошли в особняк, а я остался ждать у подъезда.
Вскоре ко мне подошли два матроса и предложили войти в помещение. Я выдернул провод выключения двигателя и пошел с матросами. Когда вошел в здание, то прежде всего увидел Александровича. Он спросил меня:
– Ты за кого?
– Я за Советскую власть, – отвечаю.
– Я тебя спрашиваю еще раз: ты за кого?
– За Ленина, – говорю.
– Еще за кого?
– За Дзержинского.
– И его туда же, – приказал Александрович.
Мне вывернули руки, вытащили револьвер из-за пояса и толкнули в закрытую дверь. Она распахнулась, и я оказался в комнате, где уже было человек двадцать – тридцать. Я увидел Феликса Эдмундовича, наркома почт и телеграфа Подбельского, сотрудников ВЧК Соколова, Хрусталева, Лациса и других товарищей.
Феликс Эдмундович подошел ко мне и сказал:
– Почему же вы не уехали?
– Я ждал вас, – отвечаю.
– Напрасно. Я слышал, о чем вас спрашивали и ваши ответы. Вы молодец.
Феликс Эдмундович держал себя бодро, даже шутил поддерживал дух у товарищей. Через некоторое время входит матрос и спрашивает:
– Где здесь шофер с машины Дзержинского? Нам надо ехать в ВЧК.
Феликс Эдмундович тихо сказал мне:
– Поезжайте и сообщите там, что левые эсеры подняли мятеж.
Когда я подошел к машине, то у поднятого капота у двигателя возился какой-то парень. Он говорит:
– Не заводится.
Отстранив его, я для вида немного повозился с машиной, незаметно соединил провод второго выключения и завел двигатель. По дороге нас остановили военные, спросили пароль и пропустили. Я запомнил пароль и отзыв. Но доезжая Кисельного переулка, матросы сказали:
– Жди здесь, – а сами пошли в сторону ВЧК.
Когда они отошли, я немедленно рванул по Кисельному переулку к Рождественке, прямо в гараж во дворе ВЧК. Сразу же побежал к Петерсу и все ему рассказал, сообщив также пароль и отзыв.
Когда на следующий день мятеж был подавлен, Феликс Эдмундович вернулся в ВЧК, его встретили бурной радостью, схватили на руки и стали качать.
Когда в сентябре 1918 года Владимир Ильич Ленин после ранения лежал больной, Феликс Эдмундович часто ездил к нему в Кремль. К зданию Совнаркома мы подъезжали тихо, чтобы шумом или сигналом не потревожить Владимира Ильича.
В феврале 1919 года в Москву из эмиграции приехала с сыном Ясиком жена Феликса Эдмундовича Софья Сигизмундовна. Мы с Феликсом Эдмундовичем поехали их встречать на Александровский (ныне Белорусский) вокзал. Они вышли из среднего подъезда, и я заметил, что они очень скромно одеты. Запомнился мне Ясик – худенький мальчик, застенчивый, в очках. На голове у него была вязаная шапочка с помпоном.
Феликс Эдмундович был счастлив, радостно улыбался и ласкал сына. Я их отвез в Кремль, где у Феликса Эдмундовича была комната в Кавалерском корпусе.
1919 год был самым тяжелым годом для нашей революции. По всей стране возникали заговоры, вспыхивали контрреволюционные мятежи, к Петрограду рвался Юденич, к Москве – Деникин. Феликс Эдмундович работа с необыкновенным напряжением. Я не знаю, когда он отдыхал…
В начале 1920 года Феликс Эдмупдович был награджден орденом Красного Знамени. Когда я его поздравил он сказал:
– Это награда всем сотрудникам ВЧК.
В мае 1920 года его назначили начальником тыла Юго-Западного фронта, и мы с ним выехали в Харьков. Там Дзержинский жил в здании ЧК Украины, где начальником в то время был Манцев. Я со вторым шофером, начавшим работать вместе со мной, Адольфом Ипполитовичем Шпилевским, жил в том же доме, что и Феликс Эдмундович, в отдельной комнате, на нижнем этаже, а машина наша стояла во дворе в маленьком гараже. В то время за неимением бензина пользовались разными спиртовыми смесями. И вот нам дали для машины какую-то смесь, от которой заело поршни в цилиндрах двигателя. Произвели анализ этой смеси, и в ней оказалось большое количество патоки и какого-то осадка. Когда вызвали директора спиртоводочного завода, на котором мы получали эту смесь, директор очень испугался. Узнав об этом, Феликс Эдмундович пришел, успокоил его, сказал, чтобы сам он проверял то, что с завода отпускается.
В Харькове мы пробыли более двух месяцев, а затем, вернувшись в Москву, через три дня отправились на Западный фронт. Это было в конце июля 1920 года. Вместе с Феликсом Эдмундовичем из Москвы поездом выехали 10. 10. Мархлевский, Ф. Я. Кон78 и другие товарищи. Поездом мы ехали через Смоленск в Минск. Из Минска по железной дороге доехали до станции Молодечно… Все кругом было разрушено…
Сгрузив машину, я повез Феликса Эдмундовича и его товарищей в Лиду, где в госпитале лежал И. С. Уншлихт с переломом ноги после автомобильной катастрофы. Из Лиды мы поехали в Вильно. В Вильно в то время находился реввоенсовет Западного фронта. Феликс Эдмундович пробыл там более двух суток, а затем направился в Белосток через Гродно. Нас сопровождали две машины. В нашей машине, которую мы вели по очереди с Шпилевским ехали Дзержинский, Мархлевский, Кон, Богуцкий79 и ещё один товарищ.
В дороге с машиной произошла серьезная авария. Нас всех за исключением Шпилевского, выбросило из открытой машины, а его машина накрыла. Крестовиной сломанного руля разрезан был мускул на его руке. У меня оказался перелом ключицы, у Богуцкого – перелом руки, сильно ушиб руку и бедро Феликс Эдмундович. Подъехавшие товарищи поставили нашу машину на колеса. Это произошло около местечка Меричи, недалеко от Гродно. В Меричи нам оказали первую помощь, а на другой день меня и Богуцкого отвезли в госпиталь в Гродно.
Феликс Эдмундович навестил меня в госпитале. Он трогательно позаботился обо мне, прислав собственноручно написанное удостоверение, по которому мне предоставлялся отпуск до 1 октября 1920 года, снабдил деньгами и пожелал быстрейшего выздоровления. Но, пробыв некоторое время в госпитале, я сбежал оттуда и добрался до Вильно, где еще стоял наш поезд. Вскоре поезд отправился в Белосток, где находился Феликс Эдмундович и другие члены Польревкома.
Феликс Эдмундович был удивлен моим появлением. Он не разрешил мне остаться, а велел долечиваться и дал мне записку к коменданту поезда Сотникову. На словах передал, чтобы поезд немедленно отправлялся в Минск. Шпилевскому он поручил отвезти меня на машине на вокзал. В Минск мы прибыли 27 августа утром. Феликс Эдмундович был уже там. В тот же день он продлил мне отпускное удостоверение до 1 ноября, а на обороте написал: «Тов. Герсон или Беленький, окажите т. Тихомолову всяческое продовольственное и лечебное содействие» – и проставил дату: «27/VIII—20 г. гор. Минск». Чувствовал я себя очень плохо, и в тот же день вечером по распоряжению Феликса Эдмундовича меня с сопровождающая отправили в Москву.
