Мы сели на лавку. Собаки наши, похоже, подружились. Они весело бегали друг за дружкой по газону и тявкали от восторга. Очень интересно было наблюдать, как мощный Пуфик скачет вдогонку за Бобби. Бобби внезапно тормозит и несется в обратную сторону, а Пуфик не может резко остановиться, упирается всеми четырьмя лапами, но по инерции продолжает скользить вперед. Пока он останавливается и разворачивается, Бобби уже далеко.

— Как все же жалко, что вы не моя соседка, — призналась Вероника Алексеевна, наблюдая за счастливыми псами.

— И что стало с вашими соседями? Вы так интересно рассказываете.

— Ах, забыла, на чем я остановилась?

— На том, как Лиза окончила институт и нигде не смогла работать, — напомнила я.

— Да, верно. Выпускать ее из дома было опасно. И Фира, и Владимир Петрович очень переживали за дочь. Вот тогда-то у них возникла мысль уехать в Израиль. У Фиры там родственники. Они прислали приглашение и журнал о лечении наркомании в одной хорошей клинике. Не знаю, насколько правдива информация, но Сальским обещали стопроцентное выздоровление дочери.

— И они уехали?

— Уехали. Слышала, что Лиза поправилась, а вот Фира умерла.

— Что вы говорите?!

— Да, там ведь жарко, а у нее больное сердце.

— Понятно, а как Мила? Она тоже с ними уехала?

— С какой стати? Она ведь русская. Владимир Петрович ей перед отъездом сделал подарок. Квартиру переписал на нее, а ту квартиру, которая Миле от матери досталась, продал. Деньги правда, себе взял и мебель практически тоже всю распродал, а там хорошая была мебель, дорогая. Зато Фира на прощание «расщедрилась», оставила племяннице кипу ненужных вещей: кастрюли битые, макулатуру, тряпки. Мне Мила показывала этот хлам. Ей-богу, мне было бы стыдно все это хранить, не то что дарить. Фира была по жизни плюшкиным, хранила всякую ерунду. Вы бы видели, как Сальские в эту квартиру вселялись, разве что мусор в ведре с предыдущей квартиры не захватили.

— Тяжелый случай, но я считаю, что все равно Мила в выигрыше осталась.

— Как бы не так! Я же говорила, что квартира несчастливая, — напомнила Вероника Алексеевна. — Лучше бы она сюда и не переезжала.

— Это почему?

— Миле уже о-го-го сколько лет! Замуж пора. А вот не получалось!

— А вы откуда знаете?

— Сталкивались в городе пару раз. Что первое у девушки спрашиваешь?

— Вышла ли замуж?

— Ну вот, и я о том же! Когда она сюда переезжала с ней поселился молодой человек. Я к ней: «Тебя, Милочка, можно поздравить? Замуж вышла?» А она, слегка смутившись, мне ответила: «Тетя Вера, нет, замуж пока не вышла, но мы с Павлом собираемся расписаться в скором времени».

— С Павлом?

— Ну да, с Павлом.

— Так вы рассказываете о Людмиле Поповой, которая продала моей подруге квартиру?

— А то о ком?

— А разве фамилия вашей Милы не Сальская?

— Да с чего ты взяла, что она была Сальская? Сальский приходился ей дядей, а мать в замужестве взяла фамилию Попова. Ну и дочь тоже была Попова.

— Ой, простите меня, Вероника Алексеевна, я как-то сразу не догадалась, о ком вы рассказываете. И что же случилось с Людмилой? Вышла она за Павла замуж?

— То-то и оно, что нет!

— А почему? Бросил, что ли?

— Нет, не бросил. Разбился на машине. По-глупому разбился. Тормоза отказали в пятидесяти метрах от дома. На своей машине выехал со двора, свернул на проспект Энергетиков, а там уклон. Вовремя затормозить не сумел и на всей скорости врезался в железобетонный столб. Умер в больнице, не приходя в сознание. Милочка переживала, не передать словами. Она и так была нелюдимая, а тут совсем сникла, как зомби ходила, пройдет мимо и не заметит. Похудела, с лица спала. Один раз я ее остановила, говорю нельзя, мол, так, горю не поможешь, ты еще молодая, встретишь достойного человека. А она мне: «Вероника Алексеевна, я спать не могу. Только глаза закрою, слышу, как зовет он меня».

— А вы ничего не слышали?

— Тю, ну ты даешь! — хмыкнула Вероника Алексеевна. — У Милы на нервной почве крыша поехала, вот ей голоса и слышались. А я здесь при чем?

— Ну, не знаю… Может, пугал ее кто-то?

— Нет, не слышала. И кто пугать бедную сироту будет? Какой же такой изверг?

— А что еще Мила рассказывала?

Вероника Алексеевна подозрительно на меня посмотрела:

— Больше ничего, я ведь говорю, скрытная она. Хотя нет! — вспомнила Вероника Алексеевна. — Одно время повадилась к ней ходить одна сумасшедшая. Придет и звонит в дверь, требует, чтобы ее впустили.

— Что за женщина?

— Я ведь говорю, сумасшедшая. Утверждала, что живет в этой квартире с сыном.

— А Людмила как на нее реагировала?

— Как? Пару раз она ее отводила домой, даже адрес специально узнала.

— А потом?

— Что потом? Четыре месяца после похорон пожила здесь и переехала. Не смогла жить в этой квартире, где все напоминало ей о Павле.

— Неужели никто не мог поддержать ее в трудную минуту? Подруги у нее были?

— Я поддерживала ее как могла, — обиделась Вероника Алексеевна. — Выйду из квартиры, постучу, не нужно ли чего. На чай часто звала. Пару раз она ко мне приходила. Общаться-то мы общались, но сама понимаешь, разница в возрасте не позволяла нам по-настоящему дружить. Я ее лет на тридцать старше, она мне в дочери годится. А вот насчет подруг ничего сказать не могу, ни с кем ее не видела. Возможно, на работе были?

— А где Мила работает? — я намеренно спросила о Людмиле в настоящем времени, скорей всего, Вероника Алексеевна еще не знала, что ее бывшая соседка покончила с собой.

— Знаю, в лаборатории на химзаводе, где краски делают.

— Поняла. В лаборатории много женщин. Уверена, она с кем-то из них дружила, — сказала я, про себя подумав: «Если это так, тогда становится понятно, почему в записной книжке Людмилы значились только телефоны прачечных и химчисток. Зачем звонить вечером подруге, если целый день и так общались?»

Уставший Бобби улегся у моих ног. За час он так выбегался, что у него даже не осталось сил запрыгнуть на лавку. Обычно он предпочитает усесться рядом с хозяйкой, а не валяться на грязном асфальте. Пуфик, дабы показать, что он более выносливый пес, для куража еще немного постоял у куста и лишь потом присоединился к фокстерьеру.

— Устали собачки, — констатировала Вероника Алексеевна.

— Да, может быть, пойдем обратно?

— Идемте, а то я боюсь застудить спину.

Я поднялась с лавки и помогла встать Веронике Алексеевне.

— А ваша подруга все так же работает в бухгалтерии? — спросила я как бы невзначай.

— Что, заинтриговала вас?

— Да, но ведь то, что рассказали вы мне, это продолжение истории о невезучей квартире, а было и начало. Семья Сальских не первые жильцы, верно? Вы говорили, до них в квартире жила какая-то молодая вдова?

— Да, но вам начало истории лучше узнать у Риты, Маргариты Александровны. Она продолжает работать в бухгалтерии, только уже не в домоуправлении кооператива, а в ЖЭКе.

Очень душевно мы поговорили с Вероникой Алексеевной. Я и не предполагала, сколько нового узнаю об Алининой квартире. Мне даже отчасти стало понятно поведение Людмилы Поповой. Она запросто могла покончить с собой по причине большого горя и тоски по любимому человеку.

С Вероникой Алексеевной мы расстались на лестничной площадке. Перед тем как проститься, она по секрету сообщила мне, что ждет в гости на ватрушки Михаила Ивановича, починившего ей вчера духовку, а нас оставившего на полтора часа без света. Мне же не терпелось обменяться с Алиной новостями. Ее еще не было дома, но вскоре я услышала звук поворачиваемого в замке ключа.

— Алина? — на всякий случай спросила я.

— А кто ж еще? — на пороге стояла довольная Блинова. Подозреваю, ей тоже удалось разжиться кое-какой информацией. — Как хорошо, что ты меня дождалась. — Заметив Бобби, она спросила: — И ты, лохматый, здесь?

— У меня возник план, в котором Бобби исполнял не последнюю роль. Пока он отвлекал на себя внимание соседской собачки, я разговаривала с соседкой.