– Сними. Чертову. Резинку, – сжал шею сильнее.

Моя кожа покрылась мурашками, изо рта вырвался стон. Его властная интонация проникла сквозь мои поры и заставила клетки, ткани, органы переродиться и жить по новым правилам. Кажется, я покраснела: так позорно и просто сломлено сопротивление. Будто во сне, сделала, как он велел. Волосы рассыпались по спине и рукам.

– Русалка.., – пробормотал, одной рукой пропуская мои пряди сквозь пальцы, другой поглаживая шею. – соблазнишь, а потом утянешь на дно.

Тело мое сошло с ума от того, как резко бархат сменил сталь. Его бедра качнулись вперед, и я через ткань ощутила силу его желания. Глядя в мои глаза, он терся своей выпуклостью на штанах о мой живот, а я мечтала, чтобы твердый, горячий член заполнил ноющую пустоту.

Утягивая в темноту своего взгляда, он втиснул свое мускулистое бедро между моих ног – заставил их расставить шире. Взял мою руку в свою и поцеловал ладонь – я дернулась от острого удовольствия. Языком очертил круг и двинулся по внутренней стороне предплечья к локтевому сгибу. Сгорая от желания и стыда, я попыталась потереться о его ногу. Он не позволил: обхватил мои бедра, обездвижев.

– А теперь представь, что мои губы втянули твой клитор.

– Что? – выдохнула, испугавшись своих ощущений: между ног заныло, я стала неприлично мокрой. – Что ты делаешь?

Считывать и озвучивать мои собственные фантазии – запрещенный прием. Тело так сильно жаждало разрядки, что я совсем перестала себя контролировать. Уперлась в его грудь руками и, постанывая, снова попыталась потереться о его бедро. Он покачал головой, сжал мои бедра сильнее, продолжая говорить.

– Я его посасываю, а затем провожу языком между твоими губками вниз, к отверстию.

Слова были медленными, мучительно дразнящими. Я как будто телепортировала обратно в раскаленный европейский город: мне невозможно жарко, во рту пересохло. Горячая волна начала подниматься от пальцев ног к месту ноющего напряжения.

– Языком проникаю внутрь и трахаю так глубоко, что твоя влага стекает по моему подбородку. Пальцами массирую набухший клитор. Ты извиваешься и стонешь.

Я взорвалась, выгнувшись навстречу его грязным словам. Мои глаза закатилась, дыхание сбилось. Стало так легко и невесомо, как будто я ящерица и скинула старую узкую кожу. Так вот как это: дышать полной грудью.

– Кончив, сжимаешь мой язык настолько сильно, что я думаю: он, нахрен, отвалился. Когда наконец отпустишь, шепчу твоей киске, какая она сладкая.

С довольной ухмылкой он убрал свое бедро, поцеловал тыльную сторону моей ладони и отпустил руку.

– Готов поспорить на эти памятные шорты, ты впервые кончила вот так. И это был лучший оргазм в твоей жизни, – протянул он, с интересом разглядывая большое влажное пятно на своих бежевых бермудах. Моя влага, просочившаяся сквозь кружевные трусики, останется с ним до конца полета – черт.

Если бы мои щеки и так уже не пылали, я бы густо покраснела. Он прав: самый сильный оргазм в моей жизни получила без стимуляции клитора. Без проникновения. Полностью одетая.

– Не льсти себе, мальчик. Просто у меня очень давно не было секса. Я бы сейчас кончила, даже если бы на твоем месте оказался манекен без гениталий.

Он оперся спиной на дверь, сложив руки на груди, лениво улыбнулся и окинул меня темным взглядом. Мои нетвердые ноги подкосились, я ухватилась за раковину.

– Насколько давно? Неделю? Две? Месяц? – парень погладил свой член через шорты.

Что он со мной делает? Я дышала часто и неровно, захлебываясь собственной похотью. Покачала головой. Гораздо дольше.

Парень удрученно поцокал, расстегнул ширинку, взял в правую руку свой член и придвинулся ко мне. Я опустила взгляд. Слишком большой даже для моего воображения, с выступающими венами. Головка блестела от выступившей жидкости. Рот наполнился слюной – я сглотнула. Очень красиво, такому инструменту обрадовались бы в порностудии. Эта мысль меня завела почти так же сильно, как тяжелый мускусный аромат его возбуждения, который заполнил маленькое пространство.

Он начал двигать рукой. Сначала медленно, постепенно ускоряясь. Раз, два, три – я считала движения, чувствуя, как все мучительнее тянет низ моего живота. На пятом десятке сбилась, он тоже.

– Смотри, как я кончу.

Как будто хоть что–то, даже ядерный взрыв, могло меня сейчас от этого отвлечь. Я подняла юбку.

– Сделай это на мои трусики.

Он застонал и поступил, как я просила. Горячая сперма потекла по моему белому кружевному белью и ногам.

– В следующий раз возьмешь его в рот и заглотишь все до последней капли, – пообещал, вытирая свой (потрясающий, прекрасный) член бумагой, прежде чем спрятать в шорты.

Слова такие же горячие, как его руки. Невозможная пытка – мне снова мучительно хотелось освободиться. Я раздвинула ноги, поместила два пальца на трусики, пропитавшиеся его спермой и моей влагой, и прямо через белье стала приближать себя к оргазму. Женя горящими глазами наблюдал за моей рукой, вбирая мои стоны и втягивая носом запах нашего желания. Он сжал кулаки, а его член снова набух, было видно даже через одежду. В этот миг удовольствие накрыло меня туманной волной.

Я достала бумажные полотенца и стерла сперму со своих ног. Сняла трусики и вложила в его руку.

– Следующего раза не будет, – ответила твердо, поправила юбку и вышла из туалета.

В тот момент я правда была в этом уверена. Как и в том, что Женя, застыв с моими трусиками в руках, смотрит мне вслед.

В жизни нет ничего абсолютного. Даже предательство не стопроцентное зло. Как минимум оно означает, что с кем–то у тебя были по–настоящему близкие отношения. Ведь если отношения поверхностные, предать не получится, разве что несерьезно ранить. Вот и получается, что предательство высвечивает огромную ценность.

Из непрочитанного письма №79, 2012 год

Как и отец, я люблю хорошие вещи. А еще производить впечатление. Кстати, часто первые помогают второму. Мой жизненный опыт показывает: по–настоящему хорошая вещь не впечатлить не может. «Хорошая» обычно равно «очень дорогая».

У бати впечатлять получается непринужденно. Например, основной его офис в Москве – бывший купеческий дом недалеко от Кремля. Снаружи это облагороженное старье, а внутри каждая мелочь говорит о большом уме и деньгах. Не в том смысле, что много сусального золота и лепнины (хотя от отца можно ждать и такого, вспомним его королевскую резиденцию). Наоборот, все очень просто, современно и дорого. Дизайн продумала британка, которая во всеуслышание обслуживает Элтона Джона, Шерлока, королевскую семью и втайне – российских олигархов. По–настоящему богатые дяди не любят шумихи.

Деревянные окна транслируют муравьиную жизнь центра Москвы. А внутри черное дерево стильно спорит со светлым мрамором, пока огромные светодиодные экраны крутят котировки и круглосуточные новости. Да, где–то еще смотрят этот шлак. И я говорю не о биржевых данных.

Маюсь в приемной, потому что у отца международный созвон, красный уровень важности. Референт, имени не помню, обычно прохладная и нежная, как сливочный пломбир, торчит над монитором колоссом Родосским. Ноги, правда, сдвинула под столом, лицо суровое. Не пропустит.

Отец выбирает одинаковых женщин, которые займут место у священного входа. Как и все перед ней, эта приторная как бьюти–блогер и хваткая как венерина мухоловка – цветок с пастью динозавра. Секретарша обязательно ее разинет, если кто–то без разрешения дернется к двери. Вот сейчас мотает головой, отказываясь меня пропускать.

– Помните: каждое «нет» добавляет морщину на живописное женское лицо. Продолжая в том же духе, можно стать картиной, которую закинули в подвал. Она блеклая и вся в трещинах.

– Ничего, милый. Запишусь к хорошему реставратору на контурную пластику, а потом схожу в солярий, – делая вид, что поправляет длинные платиново–белые волосы, она показала мне средний палец. – Нет, тебе к нему все еще нельзя.