Танцующей походкой Флой проследовал в беседку, и только он сел за стол, как музыканты ударили по струнам, лакеи забегали ещё быстрее, а из дома выпорхнули две миленькие мистрисс, совсем молоденькие, лет по восемнадцать-девятнадцать. Обе блондинки и похожи друг на друга как две капли воды. Может быть, близнецы?

Аркан смотрел на разворачивающееся перед ним действо во все глаза: если слухи, ходящие о Флое, являются правдой, тогда зачем ему эти девушки? Вдруг Флой посмотрел прямо на Рема через решётку, всплеснул руками, поманил к себе пальцем одну из барышень и что-то прошептал ей на ушко. Она тут же вскочила из-за стола и, подобрав подол платья, побежала к решётке. Ножки у неё были что надо! Молодой Аркан мысленно признал: у виконта, оказывается, есть вкус! Однако пялиться дальше было бы просто бестактно, а потому Рем развернулся на каблуках и пошёл прочь, уводя за собой лошадь.

Вдруг игривый девичий голос окликнул его:

– Маэстру Тиберий Аркан! Мой господин зовёт вас отобедать с нами!

И на кой чёрт тогда нужен весь этот цирк с нарядом наёмника и шапероном? Мог бы заявиться сюда в камзоле с серебряным шитьём и при шпаге – если каждый встречный-поперечный и так знает, с кем имеет дело!

– Сочту за честь… – проговорил сквозь зубы Рем.

Обедать с Флоем! Удовольствие весьма сомнительное…

Коня приняли расфуфыренные лакеи, девушка чуть не силком втащила Аркана в беседку и усадила напротив Флоя, который вяло махнул рукой, здороваясь. Обе мистрисс начали наперебой предлагать одно блюдо за другим, нахваливать вина и закуски. Виконт наблюдал за всем этим, белозубо улыбаясь. На его холёном лице явно читалось наслаждение ситуацией.

– Тиберий… – начал он бархатным баритоном. – Можно я буду называть вас «Тиберий»? Мы с вами оказались в весьма щекотливой ситуации…

Рем даже напрягся – они с Флоем в щекотливой ситуации?

– Я по поводу нашего дорогого герцога говорю, дай Творец ему долгих лет жизни… – успокоил Аркана аристократ. – Все эти интриги, заговоры – это так неинтересно, так пошло… Когда я узнал, что являюсь претендентом, я так расстроился, что выпивал целую неделю! И если бы не мои девочки, я опять стал бы алкоголиком, как десять лет назад, когда умерла моя жёнушка. Ох, это было невыносимо, просто невыносимо!

Флой манерно притянул к себе одну из блондинок и поцеловал её в шейку. Та захихикала, а вельможа продолжил:

– Этот дю Массакр – такой несносный, абсолютно дикий, грубый мужлан! Поверите, он угрожал мне, пришёл в мой дом и пытался допросить меня по поводу убийства Тарле! Грозил отрезать мне тестикулы, слыханное ли дело?!

Рем едва сдержал смешок: тестикулы, надо же! Какой, однако, удивительный тип этот Флой!

Удивительный тип картинно вздёрнул бровь:

– Я хотел бы исключить всякие недопонимания между нами, дорогой Тиберий! Знайте, я вовсе не претендую на скипетр. – Он засмеялся, запрокинув голову и делая паузы между каждым «ха». – Ха! Ха! Ха! Мне хорошо здесь, с моими девочками, скрипками и южными фруктами, правда, мои лапочки-зайчики-солнышки?

Девочки уселись к нему на колени и чмокнули – каждая в ближайшую к ней щеку. Аркан моргнул от неожиданности. Ну и какой из него после этого извращенец? Флой, безусловно, пижон, оригинал, сибарит и павлин, но предпочтения у него весьма традиционны – это всякий мужчина сразу поймёт. В это время одна из девушек поцеловала вельможу в губы и что-то прошептала ему на ушко, хихикая.

– Тиберий, не хотите задержаться после обеда? Мои проказницы придумали что-то интересное…

– Нет-нет, – заторопился Рем. – Дела, знаете ли…

Произнести подобное было настоящим подвигом для молодого парня – проказницы на самом деле были очень, очень хорошенькими. Но дружба есть дружба – он обещал Микке забрать его в течение часа… А потому с видимым сожалением Аркан поднялся.

– Ну, тогда не смею вас задерживать, дорогой Тиберий… Надеюсь, мы правильно друг друга поняли? Я не составлю вам конкуренции, можете быть уверены. И даже более того – моя шпага к вашим услугам, если вы решите отдубасить этого дикаря дю Массакра, – воинственно закончил Флой.

– Приму к сведению, – стараясь держать лицо, произнёс Аркан. – Хорошего дня вам, маэстру, и вам, мистрисс!

Поклонившись девушкам, Рем, совершенно сбитый с толку, спешно зашагал к калитке. За его спиной слышались звуки поцелуев, заглушаемые игрой струнно-смычковых инструментов, и звонкий смех.

Реморализация – это всегда тяжко. Даже в исполнении капеллана замка Аркан она заставляла рыдать и биться головой об пол от осознания всей глубины собственного ничтожества. Величайшее таинство ортодоксальной церкви, проведённое самим экзархом, было сродни удару молнии – прямо в душу.

Рем Тиберий Аркан, приведя северянина Микке к воротам монастыря святого Завиши, рассчитывал на обстоятельный деловой разговор. Однако оказалось, что слишком долго он прожил вдали от единоверцев – в вольнодумной Смарагде, в трюме пиратского корабля и за морем у эльфов. Считать его высокопреосвященство – ортодоксального иерарха, авторитетнейшего из владык церкви, – просто ещё одним из сильных мира сего, ставить его в ряд с аристократами, военачальниками и богачами было большой ошибкой.

Вместо помпезных одеяний и сложных ритуалов, вычурных слов и солидности в движениях – свободная серая сутана, худощавая крепкая фигура, пробивающий насквозь взгляд голубых глаз из-под седых бровей и едва видная под окладистой бородой понимающая улыбка.

– Реморализация, – сказал экзарх.

– Но… – Рем попытался начать говорить, хотел представить своего друга, но был прерван спокойным жестом экзарха.

– Подойди!

Сухая и горячая рука первосвященника коснулась лба молодого Аркана, и через мгновение Рем рухнул на пол, глаза его закатились, тело затряслось в судорогах. Микке кинулся к другу:

– Что вы с ним сделали?

Экзарх заговорил спокойным, уверенным тоном:

– Реморализация есть возвращение к исходным ценностям. Каждому из нас в глубине души понятно, что такое хорошо и что такое плохо. Хорошо – помогать людям, растить детей, создавать красивые и качественные вещи, прощать, искать новых знаний… Душе и телу становится легко и радостно, когда делаешь хорошее. И напротив – лишать жизни, разрушать, лгать – после этого любой человек чувствует себя так, будто вывалялся в грязи. Даже закосневший в грехе душегуб где-то там, внутри себя, осознаёт, что он творит зло, что это плохо и неправильно. – Его высокопреосвященство старался говорить простыми словами, так, чтобы северянин его понял. – Мы, люди – мастера самообмана. Ложь во благо остаётся ложью – пусть она иногда и может помочь кому-то. Убийство остаётся убийством, даже если, убивая одного, мы спасаем десятерых. Тысячи красивых слов и измышлений не изменят этого. Грех есть грех.

Северянин увидел, что его товарищ приходит в себя, и немного успокоился.

– А воины? – спросил он.

– Воину приходится убивать врагов по необходимости, защищая свою семью, свой народ. Если воин забывает о том, что убийство – грех, если начинает воевать ради удовольствия, военной добычи или славы – то превращается в обычного убийцу, грабителя, честолюбца. В этом нет чести, только грех! Вы не увидите, чтобы дружине или войску ортодоксов отдавали город на разграбление. Не увидите в занятых нами селениях изнасилованных женщин и убитых детей. Потому, что наши воины перед походом идут к капеллану – и проходят через реморализацию. Чтобы не забывать, что такое хорошо и что такое плохо…

– Ваше высокопреосвященство… – промычал Рем, приподнимаясь на локтях. – Зачем же так…

– Сколько лет? – спросил экзарх.

Аркан сначала вопроса не понял, а потом выдохнул:

– Пять. Пять лет без реморализации…

– Потому – так. А теперь вставай. Разговор будет долгим.

Как оказалось, проще всего было решить вопрос Микке. Богословский диспут в Байараде – номинальной столице Севера – созывался только осенью, так что времени хватало. С озорными искорками в глазах его высокопреосвященство обещал отправить убеждать Эдускунту лучшего миссионера с соответствующим сопровождением – на подготовку экспедиции нужно было несколько дней, и Микке обещал подождать и отправиться на родину вместе с делегацией ортодоксов.