И все же до следующего дня я не был уверен, что это дурацкое "Бо-ботики" не прилипнет ко мне как прозвище. У Алиски уникальная способность приклеивать людям клички. В прошлом году она сказала Витьке Каплану: " Ах ты, дуряка такой!

Так он с этой "Дурякой" целый месяц проходил. А назови его таким нелепым словом другой – оно так и осталось бы случайным.

Таким образом, если утром у меня была одна проблема, то к вечеру их стало две.

Придя с работы, отец о сапогах не вспомнил. Но на всякий случай я спрятал их под кровать. Отец ведь железный, если сказал, что купит "боты", то так и сделает. Не ходить же мне в этих самых галошах на каблуках на самом деле!

Мы мирно поужинали, и я совсем уже собирался ложиться спать, когда явился слегка захмелевший доктор Дагмаров. Как он объяснил – "с корпоративной вечеринки". Я сварил ему кофе в джезве. Потом заварил папе его любимый зеленый чай. Себе я налил молока. Я его очень люблю, и потому Стойко называет меня "молоконасосом". Я на такое прозвище не обижаюсь, потому что он произносит его не обидно.

– Стоян, а как тебя звали в школе?

– Даг.

– Всегда?

– Нет.

– А как еще?

– По-разному. Но я не откликался.

– А тебя, па?

– Ну, не знаю… В младших классах по имени, а потом – "Князь".

– Почему?

– Фамилия такая. Князь Трубецкой, "князь Мещерский".

– А "Рич" – это из-за меня?

Я знал, как это случилось, но сейчас мне захотелось услышать обо всем от отца.

– Из-за тебя, поросенка. Когда нам телефон поставили, то в первые дни ты мчался во весь опор и сам снимал трубку. Я не прислушивался, о чем ты там болтаешь. Потом на кафедре то один, то другой вдруг обращаются ко мне "Ричард", "Ричард"… Ну и извиняются, конечно, а я ничего не пойму. Наконец, рассказал Стояну. Он расхохотался, а потом притащил тебя и говорит:

– Вот автор. Его благодари, ему и кланяйся.

Тут выяснилось, что "Роман Ильич" тебе было не выговорить, ты и отвечал "Рич", Рич". Так и приклеилось. Кстати, тогда же ты окрестил себя Юликом, и до тех пор, пока сам не научился "р" выговаривать только на Юлика и откликался. Так-то, Юрий Романович, а теперь ложись спать.

Слегка расслабленный, Стойко балансировал на задних ножках стула, благодушно улыбаясь.

Я вымыл свой стакан, чмокнул отца в щеку, обнял Стояна за шею и удалился. А когда уже тянулся к выключателю, услышал шаги доктора Дагмарова.

– Вот что, старик, – сказал он, стоя в дверях. – Если не захочешь, она не прилипнет.

– Кто? – торопливо сказал я, сбивая его со следа.

– Кличка. Ведь это все о ней?

Через несколько дней у меня появились крепкие ботинки на меху с высокой шнуровкой и на толстой подошве. А про боты Алиска забыла.

Все!

Борька заболел на третий день после своего дня рождения. Можно сказать, подложил нам свинью перед весенними каникулами, потому что за ним сразу же заболели Гарик, Левка и я.

Я редко болел с высокой температурой и теперь переносил ее тяжело, все время был в каком-то дурмане. Иногда мне казалось, что я весь ужасно распухший и громадный. А когда ко мне подходил отец и Стоян, я их почему-то путал.

В те часы, когда температура поднималась до сорока, у меня перед глазами появлялась деревянная игрушка: медведь и мужик били молотками по наковальне. И так они громко били! Я просил отца унести их, а он вместо этого вытирал меня чем-то противно мокрым.

И тут же его длинные узкие ладони превращались в смуглые крепкие

руки Стояна. Почему-то меня это мучило – путаница с руками.

Когда температура спала, я посмотрел на себя в зеркало и с отвращением увидел бледно-синюшного головастика с оттопыренными ушами.

Нездоровая терпимость Стояна сменилась к тому времени привычной язвительностью. Я стал именоваться "поросюком", "Мумми-свинкой", "милой Хавроньей". Наконец, не выдержав, я запустил в него подушкой, которая, к сожалению, из-за моей слабости до него не долетела. Стоян поднял ее и принес на вытянутых руках, обращаясь ко мне с подчеркнутой почтительностью:

– О, свирепый вепрь!

Что же касается отца, то он ухаживал за мной, как за младенцем.

Это вызвало у меня запоздалые муки совести по поводу нелегально

съеденной до болезни коробки неизвестно кем подаренных конфет.

Но, похоже, "свинка" все спишет.

На пятый день температура опустилась до тридцати семи с небольшим хвостиком и больше не поднималась. Днем я уснул, а когда проснулся, вся комната была залита теплым весенним солнцем.

По мохнатому ковру на стене бегали наперегонки солнечные зайчики. Меня вдруг охватило пронзительное чувство радости.

За окном тявкала собачка и жалобно скулил потревоженный кем-то

автомобиль. Из кухни доносились приглушенные голоса отца и Стояна. Я вновь закрыл глаза.

Тихо скрипнула дверь, но я продолжал неподвижно лежать лицом

к стене в сладкой полудреме.

– Спит, – прошептал отец. – Послушай, у него очень тяжелая форма?

– Не самая легкая, но летального исхода не ожидается.

– Стойко, прекрати! Но ты уверен, что это… гм…не отразится на нем

как на мальчике?

– Как на мальчике, так и на девочке.

– Я серьезно!

– А чем твой мальчик отличается от девочки?

– Стоян!

– Сливным устройством?

– Выйдем! Еще разбудим его. Вечно ты со своими медицинскими шуточками.

Они вышли. Я тот час же открыл глаза и перевернулся на спину.

Что значит "как на мальчике"? И почему Стоян ответил этой глупостью … про девочку?

Мне уже было не радостно и не спокойно. И все из-за доктора Дагмарова.

Тут он появился в комнате собственной персоной со стаканом

клюквенного морса на блюдце.

– Проснулись? Ну, так извольте откушать, – с ернической интонацией произнес он и поставил стакан на стул у кровати.

Я мрачно взглянул на него и молча отвернулся.

– Ну-ну! С чего бы депрессуха в столь нежном возрасте?

Я промолчал.

– Ладно, Наф-наф! Я ухожу на дежурство. Приду послезавтра.

Не вставай, даже если температура будет нормальной. И пей только

то, что даст отец. Никакого молока из холодильника.

Он похлопал рукой по одеялу в том месте, где предполагались мои

дистрофичные колени и вышел.

Весь следующий день я выдумывал предлог, под каким мог бы

легально взять у отца нужный том энциклопедии, потому что он весь

день был дома. Мало того, его сотрудники решили провести у нас

в квартире выездное заседание кафедры. Так что мне не то, что в кабинет незаметно пройти, мне в туалет было не выбраться.

Заботливый папа принес мне из кухни маленький телик. Но я был такой дохлый, что не выдержал даже половины "Джанго" и заснул.

На следующий день отец вынужден был пойти в институт на

Ученый Совет, который, к моей радости, никак нельзя было пропустить. Как только он ушел, я сразу же сделал вылазку в кабинет и вытащил том "Рубежное- – сферолиты". Быстро пролистал его до "свиньи" с таблицей каких-то свиноматок, но понял, что это не то и стал возвращаться назад. Стоп! Вот! "Свинка (заушница, эпидемический паротит)… так..от пяти до пятнадцати, заражение…, "лицо заболевшего принимает характерный вид". Да уж! Дальше, дальше… "Из осложнений наблюдается …воспаление половых желез". Хотел бы я знать, где они у меня.

Нужен том на "П".

Тут в гостиной послышались шаги, и я понял, что, зачитавшись, не услышал, как пришел Стоян. И все же я успел поставить энциклопедию на место, радуясь, что сделал это вовремя.

Обнаружив меня в комнате отца, Стоян сделал жест: "марш к себе в комнату".

– Тебе своих книг мало? С чего такая любовь к научной литературе?