Пока я запихивал в рюкзак все, что валялась на и под столом, Борька растолкал девиц и сам выглянул в коридор.

Вернулся он с ошарашенным видом, сделал страшные глаза и шепнул мне на ухо: "Юлик, там твой дядька!"

Теперь мне стало ясно, отчего безумствуют наши девчонки.

Стоян – это покруче их любимого Ди-Каприо. Стоян – это мачо в косухе ста восьмидесяти пяти сантиметров роста, с раздвоенным подбородком и пылающим взглядом черных глаз. Полное его имя – Стоян Борисович Дагмаров. Отец говорит, что в Болгарии все мужчины красавцы, но Раечка с третьего этажа считает, что и среди них Стойко – первый.

Вечером, отбарабанив свое задание по музыке и наскоро выучив уроки, я слонялся по квартире, не зная, чем себя занять в ожидании "названного дядьки". Он пришел почти одновременно с отцом и вел себя как настоящий иезуит. За ужином пикировался с отцом и даже не смотрел в мою сторону.

Тогда я пошел в свою комнату, улегся на медвежью шкуру возле кровати и затаился, как питон в ожидании добычи. Наконец папа удалился к себе в кабинет, и Стоян явился ко мне для переговоров.

– Послушай, старик, я все уладил, но… придется выполнить некоторые условия. Гм… И тебе, и… мне.

Я сел на шкуре, как шаман в чуме, и вопросительно уставился на Стояна.

– Ну, мне пришлось пообещать твоей Наталье Скорпионовне, что раз в неделю ты будешь делать на уроке короткие сообщения.

– Что-о?!! – я просто взвился с пола.

Стоян вытянул руки с выставленными перед собой ладонями и плюхнулся в кресло.

– Погоди. Я не все сказал. Во-первых, сообщения короткие, минут на пять. Во-вторых, ты выбираешь тему сам. В-третьих, я тебе приволок целый чемодан журналов "Вокруг света".

– Ну а ты, ты? – спросил я, задыхаясь от негодования. – Ты что пообещал для нее сделать?

– Я? Я обещал регулярно приходить в школу и узнавать, как у тебя дела.

Он сделал паузу, поставил локти на колени и уткнулся лицом в ладони. Потом поднял свою коротко остриженную иссиня-черную голову и, наморщив лоб, умоляюще посмотрел на меня.

– Ты думаешь, мне будет легче?

Я безмолвно рухнул у его ног, и мы долго молчали, объединенные общей печалью.

Впрочем, все окончилось не так плохо, как начиналось.

Я с удовольствием перечитал все журнальные подшивки, сделал пару сообщений, а Соляная Кислота поставила мне за них пятерки. Потом она заболела, а четверть окончилась. В конце концов, после долгих каникул я превратился в обыкновенного ученика. Почитывал на уроках "Молоток", списывал сам и давал списывать другим, но географичка смотрела на это сквозь пальцы.

Что же касается доктора Дагмарова, то, сделав над собой героическое усилие, он еще раза два пришел в школу, переполошив весь наш курятник и оставив романтическую память в сердце Натальи Семеновны, которой оказалось от роду двадцать шесть лет и три месяца.

Зато мы оба вдоволь наорались и настучались ногами, сидя перед ящиком, каждый раз доводя отца до приступа мигрени. Впрочем, отдавая дань его благородству, нужно сказать, что он не навязывал нам своей симпатии к "Детройту" и стоически ждал окончания чемпионата.

В ту зиму погоду просто-таки лихорадило. Пару дней держался легкий мороз, падал снег, потом неделю стояла весенняя теплынь с лужами на дорогах и частой капелью с крыш. Так, попеременно одерживая верх друг над другом, мороз и оттепель боролись весь декабрь и январь.

Прошлогодние сапоги мои не то, чтобы стали дырявыми, а как-то поизносились и оттого легко промокали. Тем более что мы с Борькой по пути из школы обычно гнали ногами перед собой все, что напоминало хоккейную шайбу. Ну и, конечно, луж не обходили.

Обнаружив, что я постоянно хожу в мокрой обуви, и не найдя в ней видимых изъянов, отец велел мне вытирать сапоги тряпкой и сушить их недалеко от батареи. Но я постоянно забывал об этом, и к приходу отца сапоги обычно плавали под вешалкой в лужице грязной воды. В зависимости от настроения папа или относил их сушиться, ни слова не говоря, либо вызывал меня в прихожую и указывал на сапоги, как на провинившихся щенков. Ни в том, ни в другом случае они не успевали полностью высохнуть до утра, потому что отец задерживался у себя в институте допоздна.

Наконец отцу это надоело, и он купил специальную сушилку обуви. Это был четырехугольный ящик с гофрированными трубками, похожими на слоновий хобот. Работая, ящик симпатично ворчал, а из трубок дул теплый ветер.

Почти целую неделю я таскал ворчуну сапоги для сушки. А один раз даже попробовал высушить им волосы. Потом это занятие мне надоело, и папа, передохнув, заступил на привычную вахту. Но на этот раз его терпение лопнуло очень быстро. Дня через три он грозным тоном вызвал меня в прихожую. Мои сапоги, зажатые в его железных пальцах, как в тисках, казались жалкими и беспомощными зверьками. В дополнение к этому они беззвучно плакали редкими грязными слезами из растаявшего снега.

– Все! – жестко сказал отец. – Завтра же они отправятся на помойку, а тебе я куплю боты.

После этого он швырнул сапоги на пол и исчез в направлении кабинета.

Я еще немного постоял, глядя на пол, как завороженный, потому что вместо сапог видел двух беззащитных существ, обреченных из-за меня на неминуемую гибель среди картофельной кожуры и бумажных обрывков. Опомнившись, я схватил их в охапку и бросился к сушилке.

Весь оставшийся вечер и еще полночи я думал, что же это за обувь такая – БОТЫ! Если не промокает, то значит из резины, но тогда почему бы ни сказать: "Куплю резиновые сапоги".

Боты… Боты… Я перебрал все книги на своих полках, потому что где-то с этим словом встречался. И, как назло, Стойко после дежурства не появился, спросить было не у кого.

Утром я явился в класс злым и не выспавшимся, забыв дома половину учебников, и к тому же без сменки. Сердобольная тетя Клава дала мне какие-то затрапезные тапочки из тех, что валялись в гардеробе невостребованными с прошлых каникул. С Борькой я обсуждать эту проблему не стал: будет тут хрюкать под ухом. Перебрав в уме всех одноклассников, я остановился на Ленке Карташовой. Она всегда в рюкзаке вместе с учебниками таскает какие-то толстенные тома и все читает, читает. Даже на перемене стоит в коридоре, уткнувшись в книгу. Поэтому, наверное, бурный поток классной жизни обтекает ее, как Бразильский карнавал фонарный столб. Но не зря же она столько книжных слов переварила, может, и вспомнит что-нибудь о ботах.

На большой перемене я подошел к Карташовой и очень вежливо спросил, что она читает. Елена захлопнула книгу и со здоровым любопытством посмотрела на обложку.

– Боборыкина.

– Кстати, – совершенно некстати заметил я. – Ты не знаешь, что из себя представляют "боты"?

– Обувь, – безо всякой паузы ответила Карташова.

– Понятно! Но как они выглядят? Тебе же, наверное, попадалось какое-нибудь их описание.

Елена подняла на меня свои выпуклые близорукие глаза и серьезно ответила:

– Описания не помню. У бабушки моей были не "боты", а "ботики" – высокие такие галоши на каблучках, а сбоку кнопочки. И еще…

Что у них было "еще", я не узнал, потому что, взявшись за руки, нас окружила неразлучная троица – Алиса, Зита и Сонечка. Алиска просто закатывалась от смеха.

– Юрик и Леночка обсуждают семейную покупку к 8 Марта! Ботики с кнопочками!

Если бы моя нервная система не была истощена недосыпанием, я бы вывернулся. Сказал бы, например, что подарок готовлю не Карташовой, а самой Алиске. Да только не знаю, где достать коробку для упаковки, разве что чемодан прикуплю. У этой дылды нога размера на три больше моей. Так нет! Вместо этого я покраснел и понес какую-то ахинею о литературных архаизмах! Жуть! Это меня и сгубило.

До конца следующего урока Алиска оглядывалась на меня и вытягивала губы трубочкой, отчего ее длинное лицо приобретало совершенно лошадиный вид. При этом она таращила глаза и произносила: "Бо-бо-бо…" В конце концов ничего не подозревающий Борька принял это на свой счет и огрел ее географическим атласом, вызвав огонь на себя.