Посидела немного, и вдруг из глаз её полились слёзы – потоками, рекой.
Ольга плакала от невыносимой печали в сердце, и, рыдая, неожиданно осознала, что переполнена печалью до самых краёв, и вот теперь, со слезами, печаль эта покидает её.
Прошелестел ветер, словно глубокий вздох облегчения раздался над Ольгой. Она открыла глаза и увидела, как стремительно несутся облака по небу, как ярко-зелены деревья, как пахнет землёй и цветами. Она словно услышала голос, полный светлой грусти: «Вот и всё, всё кончилось».
– Папа?.. – Ольга вскинулась, но от сильнейшей боли в сердце осталась сидеть и сразу поняла, что боль эта не физическая, а боль прощания. Её сердце попрощалось с отцом и наконец отпустило его на свободу…
Ещё через некоторое время Ольга встала, принялась возиться с цветами, подкрашивать оградку и внезапно поймала себя на том, что думает о всякой ерунде: о том, что хочет купить себе платье, что отпуск надо не на даче провести, а поехать куда-нибудь за границу. А Инне на месяц можно сиделку оплатить из диспансера. Ольга что-то напевала, но, почувствовав чей-то взгляд, подняла голову.
У оградки стояла женщина лет сорока пяти, вся в чёрном, жёсткие глаза вцепились в Ольгу, и она почувствовала себя очень неприятно.
– Здравствуйте, это ваша сестра там ходит, разговаривает с могилами?
– Что-то случилось? Она помешала вам?
– Нет, наоборот, я хочу познакомиться с вами. Меня зовут Гульназия. Я приехала сюда с подругой, у неё здесь похоронен сын. У меня тоже сын погиб, но похоронен на мусульманском кладбище, мы туда поедем завтра. Я хочу просить у вас разрешения взять с собой вашу сестру, или, может, вы поедете с нами, если боитесь отпускать её одну? Мы заплатим вам и вашей сестре.
– Я не понимаю, зачем вам моя сестра, что происходит? – Ольга реально испугалась, от этой женщины шла волна тоски и отчаяния, смешанного с яростью.
– Ваша сестра, она только что разговаривала с сыном моей подруги, что-то спрашивала, и он отвечал!
– Моя сестра – сумасшедшая, у неё какая-то запредельная стадия расщепления личности, не знаю, как вам сказать точнее, уж извините.
– Но она говорила с сыном моей подруги, и он отвечал, и там были такие подробности, которые она не смогла бы придумать, понимаете? Не смогла бы!..
Ольга ничего не понимала, но отступила перед яростным напором Гульназии и закивала головой:
– Хорошо-хорошо, мы поедем с вами.
– Дайте ваш телефон и адрес, завтра мы заедем! – требовательно распорядилась Гульназия.
Ольга послушно продиктовала номер, покорно согласилась на предложенное время – восемь утра, и, собрав вещи в рюкзачок, пошла за Гульназиёй.
Издали увидела Толика, стоявшего с безумными глазами неподалёку от могилы, рядом с которой на скамеечке сидела Инна и ещё какая-то женщина.
Женщина держала Инну за руки и плакала, целовала ей руки, смотрела на неё внимательно, жадными глазами, и, честное слово, было непонятно, кто из них настоящий сумасшедший – Инна или эта женщина.
– Галя, познакомься, это Ольга, сестра Инны, она согласна с нами завтра поехать.
– Олечка, моя золотая, ой, спасибо вам, спасибо! Какая у вас сестра, она волшебная, она с Игорем поговорила, и мне всё рассказала, и всё растолковала. Ох, Инна, пойдёмте ко мне жить! Ольга, Инна с вами живёт? Можно я оформлю опеку над вашей сестрой, вы молодая, зачем вам себя в сиделках держать? – Галина говорила без умолку, она была явно не в себе.
– Стоп! – Ольга пришла в себя. – Стоп, давайте успокоимся и разойдёмся. Завтра мы с вами встретимся, и вы мне на свежую голову всё расскажете, всё объясните. Хорошо? Инна, идём! – Ольга взяла сестру за руку, и они пошли вслед за ошалевшим Толиком.
– Ольга, я вам в половине восьмого позвоню! – громко сказала Гульназия ей в спину. Ольга, не оборачиваясь, кивнула головой, ей было очень страшно.
– Толик! – требовательно сказала она, как только они отъехали подальше. – Немедленно расскажи мне, что произошло!
Толик посмотрел на Ольгу и растерянно произнёс:
– Знаешь, я сам ни черта не понял… В общем, гуляли мы с Инной, гуляли, она иногда остановится и разговаривает сама с собой, причём, знаешь, спросит что-то и помолчит, как будто ответ слушает, потом дальше идёт. Я ей не мешаю: хорошо себя Инночка чувствует, спокойная, и слава богу…
Так мы и дошли до той могилы, где эти тётки сидели. Инна остановилась, постояла, они даже внимания на неё не обратили. А она постояла-постояла и говорит потом: «А зря вы, мама, не принесли зефир своему сыночку, он его очень любит. В следующий раз, пожалуйста, не забудьте!»
Та тётка чуть не упала, повернулась, бешеными глазами на Инну смотрит и говорит: «А ещё чего хочет сыночек?..»
Инна постояла, послушала и говорит: «Котёнка принесите домой, рыженького, он вчера весь вечер у двери мяукал, а вы его к мусорке отнесли. Вот найдите теперь и к себе возьмите!»
Тётка чуть в обморок не грохнулась. «А как он там, сыночек мой?» – спрашивает и на Инку так смотрит, как будто проглотит сейчас. А Инна, я прямо не узнал её, стоит такая, как ни в чём не бывало, и говорит: «Трудно ему там, потому что мать у него приставучая и цепкая. Крепко вы в него впились, не оторвёшь. Он и мается!»
Нет, ты представляешь, Оль, я сам обалдел, я никогда не слышал, чтобы Инка так разговаривала – связно и понятно! Я чуть с ума не сошёл. Что это было?
Толик остановил машину у обочины, и они с Ольгой уставились на Инну, которая тихо дремала на заднем сиденье.
– Ты знаешь, Оля, она так разумно с этой тёткой говорила, что я даже подумал: а с чего это мы вполне нормальную женщину в застенках держим, да ещё и на транквилизаторах, а?
Ольга отвернулась и уставилась прямо перед собой.
– Толик, я пока не пойму, что происходит – со мной, с Инкой… Завтра поеду с этими тётками, сама всё посмотрю и тебе позвоню, обсудим, что дальше делать.
Тут Инна встрепенулась на заднем сиденье и, чётко, ясно выговаривая каждое слово, сказала:
– Оля, мы должны помочь одному человеку. Я должна помочь ему. Его надо найти. Эти женщины помогут. – Ольга повернулась было к сестре, но слова её повисли в воздухе, потому что Инна снова закрыла глаза и крепко уснула.
– Да что же такое происходит, чёрт возьми! – Ольга схватилась за голову.
– Спокойно, Олькин, разберёмся. Жаль, я завтра не могу с вами поехать, у меня приёмный день и дежурство. Пациентов мог бы распихать, а вот от дежурства не отверчусь, некого просить заменить. Элла болеет, Улан в отпуске…
– Толик, не переживай, я в порядке, съездим с Инной сами.
* * *
После знакомства с Гульназиёй и Галиной прошло три дня, но Ольга по-прежнему ничего не понимала, и вопросов у неё было больше, чем ответов. Вот и сегодня Гульназия привезла их с Инной к ещё одной несчастной, потерявшей своего сына.
Мадина – так звали эту женщину, с любопытством разглядывала Инну, которая с кротким и безмятежным видом сидела напротив. Блаженный взор её блуждал по гостиной, задерживаясь то на затейливом узоре обоев, то на каминной решётке, то на картинах над диваном.
Мадина, не сводя с Инны глаз, тихо спросила у Ольги:
– А вы пробовали разобраться с этим даром вашей сестры?
– Да нет у неё никакого дара, – ответила Ольга устало. – Инна психически больна, с пятнадцати лет. Она под постоянным наблюдением врачей, время от времени её кладут в психушку, я регулярно колю ей успокоительное. И мне не понятен тот ажиотаж, который вы и ваши подруги устроили вокруг Инны. Мне своего дурдома хватает, нет у меня сил на другое.
Мадина резко развернулась к Ольге:
– Послушайте, ну так мы же и предлагаем вам помощь. И Галя, и я, да любая из наших женщин с удовольствием возьмёт к себе вашу сестру, будет опекать её, заботиться, носить на руках! Почему вы отказываетесь?
Ольга помолчала.
– Понимаете, мне жаль вас, я очень сочувствую вам, вашим подругам, вы потеряли самое дорогое, что может быть, – ваших детей, сыновей. Ваше желание вернуть их тоже мне понятно. Хотя желание это иррациональное, никак не связано с реальностью… Но поймите и вы: я чувствую во всём этом… неправильность, что ли. Причём какую-то пугающую неправильность. Я тоже не могла долго отпустить своего отца, сопротивлялась его смерти, хотела верить, что он жив, и в итоге пропустила всю свою жизнь. Может, и душе его навредила тем, что держала вот так на привязи.
