Согласно традиции после восхождения на престол каждый новый Император или Императрица должны были заказать свою статую и установить ее на Кёнигплац, среди скульптурных изображений своих предшественников. Спустя два с половиной тысячелетия свободное место было на вес золота. Городские архитекторы до сих пор с ужасом вспоминали богатый на перевороты Год Семи Императоров, когда им пришлось разрушить изящное святилище Репанс де Льонес, чтобы разместить на площади полдюжины неприглядных изваяний, изображавших отравленных, заколотых, задушенных и выброшенных из окна правителей-однодневок.

Но даже этот кошмар не шел ни в какое сравнение с тем, что устроила Императрица Магритта. После того как Бронзовая Дама угрозами заставила выборщиков отдать ей трон, она объявила, что ее статуя должна быть вдвое выше статуи Сигмара, дабы правдиво отображать ее величие. В конце концов, искусный удар кинжалом оборвал жизнь заносчивой правительницы. Император Иоганн Серый, ныне почти забытый, чувствовал себя неуютно в обществе хмурого колосса, который неодобрительно взирал на город, и долго ломал голову, под каким предлогом нарушить традиции и снести гигантский памятник.

Однако со временем проблема решилась сама собой, хоть и наполовину. Из-за своего чрезмерного веса статуя продавила постамент из дешевого песчаника и на три четверти ушла в землю. Ее длинные ноги и большая часть туловища провалились в канализационные коллекторы и подземные ходы под городом. Рассказывали, что в ночь Великого Погружения зеваки видели, как на суровом лице Сигмара появилась широкая ухмылка. Консерваторы, вечно сетовавшие, что все меняется к худшему, временами устраивали сбор подписей, призывая поднять бронзовую статую Императрицы и вернуть ей прежнюю славу.

Но пока зубчатый венец Магритты находился именно там, где нужно.

Женевьева ухватилась за зубец и перемахнула через него, укрывшись внутри короны.

Большая часть скульптур на Кёнигплац была выполнена из твердого камня, но статуя Магритты представляла собой пустотелую металлическую конструкцию. До того как статуя ушла под землю, в нее можно было войти и, поднявшись по внутренней лестнице, полюбоваться городом с макушки Императрицы. Где-то здесь должен быть люк. Порывшись в залежах мусора, о происхождении которого думать не хотелось, Женевьева нашла кольцо. Однако, когда она дернула за него, железка осталась в ее руке.

Стараясь не обращать внимания на крики, доносящиеся снизу, и огненные стрелы, врезающиеся в твердую шевелюру Магритты, вампирша нащупала края дверцы.

Стрела, пущенная по дуге, упала внутрь короны, едва не задев ногу девушки. У Женевьевы перед глазами заплясали яркие точки, но, привыкнув к свету, она нашла его даже полезным. Девушка находилась в огромном птичьем гнезде, посреди обломков яичной скорлупы и сотен костей животных. Поскольку сучьев в столице взять было негде, гигантская птица свила гнездо из всего, что только смогла найти, - украденные предметы одежды, не менее шести зонтиков от дождя и солнца, декоративные кусты в горшках и всякие обломки. В общую кучу попал и свежий «ведьмин корень», который дал молодые побеги. Судя по всему, здешние обитатели парили в своих фантазиях выше всех городских пичуг.

Девушка выбрала самый крепкий зонтик и, подцепив им край дверцы, приподняла металлическую пластину настолько, чтобы под нее можно было просунуть пальцы.

К яростным воплям у подножия статуи добавился злобный клекот, несшийся сверху.

Городская легенда гласила, что, после того как Грязный Харальд расправился с серийным убийцей по прозвищу Боевой Ястреб, хищные птицы, которых разводил безумец, разлетелись и свили гнезда на самых высоких строениях Альтдорфа. Говорили, что дерзкие и жестокие небесные разбойники похищали новорожденных и собак, чтобы выкормить свое потомство.

Женевьеве не хотелось проверять, правда это или нет.

Откинув крышку люка, она нырнула в спокойный, хотя и зловонный сумрак и пролетела дюжину футов, прежде чем ее ноги коснулись твердой поверхности. Люк клацнул и захлопнулся. Сквозь зеленые линзы, вправленные в глазницы Магритты, струился приглушенный свет. Сюда почти не доносились крики толпы.

Теперь Женевьеве нужно было спуститься к основанию статуи и выйти через дверцу в ноге Императрицы. А дверца, между прочим, находилась на тысячу футов ниже, под водой.

Хорошо, что вампиры умели обходиться без воздуха.

- Детлеф, я глубоко разочарован, что из всех людей именно вы проявили крайне безответственное отношение. Я не понимаю, почему вы хотите представить столь несбалансированный - вернее, противоестественный - взгляд на живых мертвецов в таком влиятельном месте, как театр. Среди ваших постоянных посетителей много молодых людей - вернее, детей, - чей не сформировавшийся разум легко поддается любому влиянию. Вы, очевидно, полагаете, что свято обязаны изложить все аргументы, перед тем как твердо встать на сторону живых?

Детлеф Зирк, актер, режиссер и драматург Театра памяти Варгра Бреугеля, внимательно слушал своего собеседника. Вкрадчивый, улыбчивый Антиохус Бланд выглядел не слишком внушительно. Детлеф был на несколько дюймов выше его ростом и весил едва ли не вдвое больше, но отец-настоятель Храма Морра вел себя так, словно эта уютная комната была его личным кабинетом. Обычно широкий стол помогал Детлефу почувствовать свое превосходство над просителями и актерами, явившимися на прослушивание, однако сейчас мебель превратилась в ловушку. Огромная столешница упиралась в его объемный живот, а пристальный взгляд Бланда не позволял подняться со стула.

Эльзи, очаровательный найденыш, которую приютил Поппа Фриц, поручив продавать программки и сладости в перерывах между действиями, принесла кувшин с крепким мясным бульоном и пару бокалов. Бланд подозрительно покосился на розоватую жидкость, но открытое лицо двенадцатилетней девочки убедило его, что все в порядке. За кулисами шутники предлагали добавить в напиток Бланда «ведьмин корень», но Детлеф надеялся, что дальше разговоров дело не пошло. Трудно было представить себе более оторванного от реальности, ненормального и одержимого человека, чем отец-настоятель.

- Большое спасибо, милая,- сказал Бланд и одарил девочку одной из своих улыбок. Выловив пфенниг в кошельке у пояса, он протянул ей монету. - Наверное, очень грустно - вернее, трагично - быть сиротой. Я часто беспокоюсь, как жили бы трое моих милых ребятишек, если бы их дорогую мамочку схватили дьявольские создания тьмы. Нет ничего более важного - вернее, благоразумного, - чем солидный банковский счет в одном из уважаемых банковских домов. Если ты вложишь эту монетку с умом, она может превратиться в шиллинг.

Сиротка Эльзи, великий знаток характеров и мелких денег, поднесла пфенниг к уголку рта и приоткрыла ротик, собираясь проверить его на зуб. Детлеф встретился с ней взглядом и чуть заметно покачал головой, давая понять, что не стоит обращаться с отцом-настоятелем как с фальшивомонетчиком.

Эльзи поблагодарила Бланда и ушла. Детлеф понадеялся, что девочка окажется здравомыслящей - вернее, человечной - и потратит монету на ленточку для волос или миндальное печенье. К бесу солидный банковский счет и уважаемые банковские дома! Ульрик знает, в ее возрасте он не копил таких скучных вещей, как деньги. Да и потом тоже, если на то пошло. Все заработанное он вкладывал в театр. Актер был на волосок от своей старой камеры должников в крепости Мундсен.

Детлеф отхлебнул бульон - единственное мясное блюдо, которое он позволял себе на этой неделе, - и не покривился, когда Бланд снова адресовал ему свою акулью усмешку.

Только глупец мог думать, что теперь, когда репетиция новой пьесы шла полным ходом, у него имеются более важные дела, чем обсуждение 17-го параграфа. В действительности, эта беседа с отцом-настоятелем была самым значительным событием за весь год. Если он не сумеет разыграть эту сцену столь же мастерски, как и любую другую, тогда не будет никакой премьеры, а возможно, не станет и театра.