Федосеев хотел, было, сказать, что думает по такому «объяснению», но покосился опять на этого Лукьяна, как его там, Родогоровича (тьфу, ты! Ну и имечко, челюсть сломать можно), и промолчал, решив вернуться к этому вопросу позже, когда они с Сердюковым останутся один на один, за рюмкой коньяку.

Судя по воцарившейся паузе, разговор на этом закончился, и полковник нажал кнопку селектора.

– Зинаида Марковна, зайдите ко мне…

Селекторная связь молча отключилась. И через несколько секунд секретарша, больше похожая на вдовствующую королеву-мать, возникла на пороге. Все эти нехитрые манипуляции с селектором и молчаливое появление Зинаиды Марковны на пороге его кабинета, произвели на гостей неизгладимое впечатление. Они смотрели на пожилую женщину с нескрываемым восхищением. И даже этот, как его, Родогорович, оторвался от созерцания потолка, посмотрел на секретаршу странным, оценивающим, даже слегка недоумевающим, взглядом. Федосеев про себя ухмыльнулся, впрочем, не меняя сдержанно-строгого выражения лица. И очень мягко попросил:

– Зинаида Марковна, голубушка, надо бы наших гостей устроить на жительство, и распорядиться, чтобы все приготовили для их экспедиции.

Женщина сдержанно кивнула головой, и произнесла сухо:

– Все готово, товарищ полковник. Соответствующие распоряжения в устной форме отданы, а это, – она спокойным шагом подошла к столу начальника и положила на него красную папку из искусственной кожи, на которой золотыми буквами в правом верхнем углу красовалась надпись «на подпись», – это приказ. Будьте добры подписать. – И сама застыла будто памятник Родина-мать, ожидая, когда начальник просмотрит документ и подпишет его.

Полковник, который сам не успевал каждый раз удивляться прозорливости секретарши, спрятав довольную ухмылку, быстро пробежав глазами по строчкам приказа, поставил размашистую подпись внизу. Зинаида Марковна, кивнула головой в знак благодарности, взяла папку и пошла на выход из кабинета. В дверях, задержавшись на несколько секунд, проговорила, обращаясь к слегка опешившим гостям:

– Товарищи, когда освободитесь, вас проводят в гостиницу. Ваши вещи уже там, в ваших комнатах.– И вышла, не дожидаясь ответа, аккуратно прикрыв за собой дверь.

«Шатун» Сердюков, утративший свою официальную физиономию, не скрывая восторга проговорил:

– Ты где взял это чудо!! Не секретарь – орел, коршун!! Точнее, орлица! Мне бы такую секретаршу, я бы королем себя чувствовал, да и дела бы наши продвигались порасторопней. – И он взглянул со значением на свою «правую руку» Совенко. Тот подвел глаза к потолку, тем самым, высказывая свое отношение к брюзжанию начальства.

Федосеев счел вопрос риторическим, и отвечать не стал. Но его лицо так и сияло самодовольством. Мол, вот, и у нас есть жемчужины, которых и в самой Москве не найти.

Проводив гостей, пригласил к себе опять своего зама. Ивашов возник на пороге кабинета почти моментально, будто, спрятавшись за дверью, только и ждал вызова начальника.

– Значит так, Сергей Никитич, – начал незамысловато полковник, – «старший брат» решил поиски пропавших взять в свои руки. Но и нам не запретил этим заниматься. Кажется, у них нет уверенности, что смогут с этим справиться без нашей помощи. – Федосеев криво усмехнулся, не скрывая своего отношения к «гостям». – Так что ты работай, как и договорились. Только, прежде чем уедешь, проконтролируй процесс экипировки гостей, чтобы все было по высшему разряду. Ты меня понял? – Он со значением посмотрел на подчиненного. Майор с готовностью кивнул, не скрывая ухмылки. Мол, понял, чего же не понять, покажем заезжим гастролерам, что и мы тут в глубинке не лаптем щи хлебаем. А начальник продолжил. – Они проводников просят. Так ты приставь к ним парочку тех, что посообразительнее. – И неожиданно подмигнул майору. Лицо того озарила улыбка. Понятное дело, «своих» приставить надо, чтобы контролировать весь процесс. – Федосеев на несколько секунд задумался. – Ну, вроде бы, все. Остальное сам знаешь. – И уже когда Ивашов со своим «так точно! Разрешите идти…» собрался выйти, Степан Ильич задержал его. – Постой… – Тяжело вздохнул, вроде бы, не решаясь сказать, что собирался. Майор замер, терпеливо ожидая продолжения. – Ты вот что, Сережа…, – перешел полковник на доверительный тон. – Проверь-ка мне одного человечка. Только осторожно, сам понимаешь, что поднимется, если что… – Ивашов с готовностью кивнул, мол, понимаю. – Третий там с ними был, заметил? – Опять кивок подчиненного. – Вроде бы, гражданский, но – темная лошадка. Фамилии не знаю, зовут Лукьян Родогорович, Сердюков представил его, как специалиста по аномальным зонам. Не нравится он мне… Такое ощущение… – Полковник, опомнившись, замолчал на середине фразы. Не стоило высказывать подчиненному, даже такому, как Ивашов, свои сомнения и догадки. И он закончил короткой рубленной фразой, чтобы скрыть некоторое смущение, вызванное собственным проколом, называемым «длинный язык». – Все, ступай! Обо всем докладывать мне лично в любое время суток. – И сделал вид, что увлечен документами на своем столе.

Поднял голову от бумаг только тогда, когда услышал звук закрываемой двери.

Вечером Федосеев, переодевшись дома в гражданскую одежду, отправился в гостиницу. Ему очень хотелось переговорить со своим старым «приятелем», если можно было называть так Сердюкова при его должности. Особо не мудрствуя, позвонил снизу от администратора, с предложением «посидеть за рюмочкой чая», так сказать, скоротать вечерок. Тот, неопределенно хмыкнув, спустился в бар минут через десять. Они прошли в отдельный кабинет, где уже был накрыт стол. Так, ничего особенного, деликатесы, так сказать, Сибири. Была там и копченая севрюга, и моченые яблоки с клюквой, черная икорка, как драгоценный камень мерцала в объятиях хрусталя, в котором отражался свет бра, вяленая оленина, нарезанная тонкими до прозрачности пластинками, горка блинов, и, разумеется, коньяк в бутылке. И не какой-то там импортный, а наш «Кизляр».Оглядев всю эту простую сибирскую красоту, Сердюков тихонько присвистнул.

– Судя по столу, ты Степан Ильич, собрался у меня все государственные тайны выпытать… – С усмешкой проговорил гость, с удовольствием располагаясь на удобном кресло-стуле, обитом простой льняной тканью в мелкий темно-синий цветочек.

Федосеев состроил «дурачка».

– Не понимаю я, что хочешь сказать. А это, – он обвел рукой стол, – обычное Сибирское гостеприимство. Яблочки моченые попробуй. Про все секреты сразу забудешь. Яблочки наши, на родной земле выращенные. Это вам не заморские пестициды-удобрения.

Разговор сначала не клеился. Вяло обменявшись информациях о семьях, видах на охоту и рыбалку в этот сезон, и даже о погоде, оба замолчали. Но после второй рюмки коньяка, Сердюков пристально посмотрев на приятеля, насмешливо проговорил:

– Ну чего ты мнешься, Степа? Понимаю ведь, что не тоска по былым дням заставила тебя угощать меня коньяком и всеми этими разносолами. Говори, что хотел. Только имей ввиду: врать не буду, скажу, что смогу, а чего не смогу – уж не обессудь, сам все должен понимать. – И с удовольствием сунул в рот кусок севрюжины. Зачмокал, мечтательно закатив глаза. – Ты тут, как в раю живешь. А у нас там культ быстрого питания процветает. Уже желудок испортил всеми этими гамбургерами-колами. – Потом, в момент оставив свою дурашливость, проговорил серьезно. – Скажу тебе, как на духу, Степан Ильич, дело это непростое. И причина – не твои «потеряшки». – Он махнул рукой. – С поиском, думаю, сам справишься. Тут, брат, другое. А что, я и сам толком не знаю, если честно. И не могу тебе высказать, как меня это бесит. Не привык я, чтоб меня втемную использовали.

Федосеев, аккуратно разрезая кусочек севрюги у себя на тарелке, недоверчиво проговорил:

– Так уж и втемную? Никогда не поверю… Темнишь ты Николай что-то, по своему обыкновению…

Сердюков хмуро посмотрел на него поверх своего бокала, и залпом выпил коньяк. Втянул носом воздух, будто хлопнул полстакана водки и проговорил бурчливо: