Сколько себя помнила, она всегда жила здесь в этом доме. Его поставил здесь еще ее дед, скрывающийся в этих лесах со своими родителями от царской «милости». Пришедшие вместе с семьей Курнаковых единоверцы тогда стали ставить дома чуть подальше от этого места, считая его странным. Деревня быстро выросла в нескольких верстах от холма по берегу небольшой безымянной реки, вытекающей из озера с названием Пограничное. Чего граница, и почему озеро так называлось, маленькая Федосья поняла сразу, да и дед ей потом растолковал, впрочем, не тратя много слов на объяснения. Он сразу смекнул, что внучка у него растет смышленая, одаренная сверх всякой меры богами, что умом, что внешностью. Да и даром обладала немалым. Дар у Федосьи стал проявляться еще в раннем возрасте. Родители к тому времени уже сгинули, попав в лютый буран в тайге, когда пошли на охоту, и осталась девочка вдвоем со своим дедом. Но сиротой она себя никогда не чувствовала, окруженная заботой старика. И опять же, вокруг был целый мир, наполненный удивительными вещами, ее мир, мир таинственный, непокорный, порой смертельно опасный, но от этого еще более прекрасный и удивительный. Она понимала, что говорят птицы и звери, травы и деревья, и даже, камни. Дед свободно мог отпустить ее в лес одну без опаски, что ей навредят хищники. Да и с погодой, судя по всему, она тоже умела договариваться. До того, как внучка вошла в зрелый возраст, дед открыл ей секрет, почему именно в этом месте он поставил дом, а не там, где селились все остальные люди, пришедшие сюда вместе с Курнаковыми.
– Слушай, Федосенька, слушай… Мы Рода древнего, от отца к сыну передавали знания, богами даденные. Хоронили те знания от прочих людей. Потому как, долг у нас перед Родом. Исстари хранили мы границы между мирами, следили, чтобы кто ни попадя не совался, потому как, опасно это для многих, да и вредно. Мыслимое ли это дело, коли миры меж собой перемешаются. Тогда такой хаос начнется, что тут и Свету конец придет. Не дали мне боги внуков, зато дали внучку ладную, да разумную… – Дед на этом месте всегда вздыхал, видно и впрямь жалел, что нет у него внука. Потом, будто опомнившись продолжал с надеждой в голосе. – Но, дай Бог, у тебя внуки будут. Им и передашь мастерство свое и знания Предков. Потому как, дар наш передается только через поколенье…
Маленькая Феша слушала деда, да на ус мотала. Годы шли. Деревня на берегу речушки разрасталась, а Федосья так и осталась жить в избе, срубленной дедом. Людей лечила, травы собирала, зверя промышляла, тем и жила. Лес-кормилец не давал пропасть ни в какой год. А когда в деревне после войны объявился бравый сержант Матвей, да устроился лесником, тут и любовь пришла. Поженились они, сына родили. А как сынок вырос, сосватали ему девушку из соседней деревни. Только сын на их заимке жить не стал, выучился на механика, да в деревне обосновался. Но о родителях не забывал. Вот и пришла она, спокойная да счастливая жизнь. Но, видно, не судьба была Федосье в радости долго пребывать. Беда подкралась змеей весенней, ядом гадючьим полной. Случился пожар в деревне и сгорел сынок вместе с беременной снохой. Только Глебушку, внучка Матвей из огня и успел вытащить. Федосья клясть судьбу не стала, все свои силы положила, чтобы Глеба вырастить, воспитать, да мудрость предков передать. Только вот незадача… Не дадено было Глебу и малой толики того дара, что у самой Федосьи был. Вот и гадала она, кому после смерти передаст службу свою, Грань сторожить. С этими горькими мыслями она и уснула. Снился ей волчий вой, да Лютый, который стоял на пороге дома, будто силясь сказать что-то важное.
Утром баба Феша проснулась, что называется «ни свет, ни заря», и сразу принялась за дело. Подбросила в горнило пару сухих березовых поленьев и принялась хлеб выкатывать. Метель, бушевавшая вчера, словно сорвавшаяся с цепи бешеная собака, к утру затихла. Когда небо на востоке стало светлеть, у нее уж и хлеб на поду был готов, и пироги в двух чапелах[1] поспели, наполняя дом ароматами печева. Но, почему-то, покоя все эти домашние привычные хлопоты так ей и не принесли. И с каждой минутой беспокойство все больше одолевало бабу Фешу.
Она вышла на улицу, чтобы встретить рассвет, как и подобает Знающей. Но солнце так и не смогло пробиться сквозь липкую пелену серых тяжелых облаков, нависших низко над землей. Нагромождения скал на вершине холма совсем не было видно. Их закрывали чернильно-фиолетовые тучи, которые клубились словно варево в ведьмином котле. В воздухе чувствовалось напряжение, будто перед сильной грозой летом. Только вот, какая может быть гроза в феврале месяце?
Баба Феша покачала головой, проговорив тихо:
– Ох, не к добру это… Чует мое сердце, не к добру… Что-то грядет…
Она тяжело вздохнула, покачав головой, о отправилась в сараюшку. Хоть дождь, хоть снег, хоть камни с неба, а животину следовало накормить, напоить, Манюню подоить, а потом уж и мировыми проблемами заниматься. Закончив с хозяйственными делами, погладив каждую курочку, поговорив с козой, выслушав ее жалобы, баба Феша вернулась в дом. Процедила молоко, налила немного в миску нетерпеливо отирающемуся возле ее ног коту, и опять пошла на улицу. Очень нужно было понять, что не так в окружающем мире, оценить свои возможности, чтобы попытаться предотвратить надвигающуюся катастрофу. А то, что она надвигается, баба Феша уже нисколько не сомневалась. Она встала посреди поляны, вытянув руки перед собой, и, словно слепая перед стеной, стала «ощупывать» пространство вокруг себя. Ладони начало покалывать, будто отскочившими от горящих поленьев искрами. Материя пространства пребывала в слабом волнении, словно вода в озере под порывами несильного ветерка, слегка подергиваясь рябью. Но уж кто-кто, а она-то точно знала, что эта самая «рябь» и есть предвестник грядущей бури. Вложив немного силы, постаралась волнение успокоить. В ближайшем окружении, вроде бы, все стало затихать. Но через некоторое время, вновь «ветерок» пробежал по поверхности, и «водная гладь» пространства заволновалось еще сильнее. Баба Феша покачала головой. Такого она не могла припомнить за все время своей долгой жизни.
– Что-то грядет… А я ничего не могу сделать! – Проговорила она сама себе с некоторым отчаяньем.
Постояла еще немного, прислушиваясь к звукам леса. Тишина стояла небывалая. Ни белка по веткам не прыгнет, ни лисица не тявкнет. Тайга будто приготовилась к чему-то страшному, к чему-то неотвратимому. Ну что ж… Чему быть, того не миновать… Вдруг ее чуткое ухо уловило скрип снега под лыжами. С некоторым облегчением она прошептала:
– Ну вот… И Глебушка идет…
Прошло не меньше двадцати минут, пока этот звук не стал достаточно явным. А еще минут через пять, из-за угла дома показалась фигура мужчины. Он был довольно высок и широкоплеч. Овчинная куртка на груди была распахнута. Аккуратная окладистая черная борода и усы заросли куржаком, сквозь который были видны только яркие, как у бабушки, голубые глаза, искрящиеся весельем, прямой нос, да излом черных бровей. Баба Феша невольно залюбовалась внуком. Истинный потомок древнего славянского Рода. Предки бы им гордились. Увидев бабушку, стоявшую посреди двора, остановился, снял варежки, и весело проговорил:
– Ба…! Ты могла бы снег и с дороги тоже убрать. Еле до тебя добрел. Вот уж замело, так замело… – Потом огляделся, и добавил: – А у тебя все по-прежнему, как у старушки-феи в садочке из сказки о Снежной Королеве. Тишь, да гладь…
Баба Феша с любовью посмотрела на внука и чуть насмешливо ответила:
– Глебушка… да где ж ты дорогу-то тут увидел? А насчет, «тишь, да гладь» – это ты пальцем в небо. – А потом, словно опомнившись, что не следует внука сразу с дороги загружать проблемами, торопливо проговорила. – Ну чего стоим-то посередь двора? Пойдем в дом, я уж и пирогов напекла, твоих любимых с капустой, да с брусникой…
Глеб снял лыжи, аккуратно поставил их возле крыльца, охлопал себя рукавицами со всех сторон, стряхивая снег с одежды, и принялся гольцом обметать высокие унты на собачьем меху. Стянул с плеча карабин, а затем скинул из-за спины довольно увесистый рюкзак. Приподняв легко в руке плотно набитый вещмешок, проговорил:
