— Ну так пошли, — сказал Рёрех. — Столы накрыты. Пиво сварено. Хватит даже такому, как ты, брат.

Хрольв сделал шаг к крыльцу, потом остановился, глянул на Сергея.

— Мы не договорили, — сказал он с легким намеком на угрозу. — Хочу понять: к чему твоя история, лягуш… хёвдинг Вартислейв.

И хохотнул.

Сергей вскипел, но его опередил Убийца.

— Поговорите еще, — вовремя вмешался Дёрруд. — Мой хёвдинг Варт ест втрое меньше тебя, но болтает почти столько же.

— Этот малыш — твой хёвдинг? — переспросил гигант. — Да его отец, верно, из Асов, если ты сменил на него Груду Развалин[2]?

Дёрруд не ответил Хрольву. Посмотрел в глаза… И сказал другое:

— Не слыхал, Хрольв, как там мои?

Великан покачал косматой головой, подумал и добавил:

— Среди тех, с кем я гонял франков, твоего брата не было.

Повернулся и вразвалочку зашагал к терему. Если тролли существуют, то выглядят они примерно так. Во всяком случае, со спины.

А еще они так и не договорили. Но, может, и к лучшему, потому что ничего конкретного Сергей сообщить Хрольву не мог. Ничего, кроме того факта, что в той, прошлой реальности он стал герцогом Нормандии. А в этой Сергей даже не знал, есть ли во Франции такая область. Но мог предположить, что ее пока что не существует. Ведь что такое Нормандия? Это то, что так или иначе связано с нурманами. Вернее, с норманнами, как их называют в тех землях. Людьми Севера…

Впрочем, сделав свое сомнительное заявление, Сергей достиг главного: обратил на себя внимание Хрольва. А сбудется оно или нет — время покажет.

— Не кусайся! — возмутился Сергей, коленом отпихивая Колхульду.

Та хихикнула, напрыгнула кошкой, уселась верхом, наклонилась. Длинные, чуть влажные волосы упали Сергею на грудь.

— А вот возьму и совсем откушу! — посулила она. — И нечем тебе тогда будет франкских девок портить!

— Не хочешь, чтобы я пошел с Хрольвом? — удивился Сергей.

Его шестнадцатилетняя жена была дочерью ярла и знала, как устроен мир воинов. Без разницы, нурманы они или варяги. Или еще кто-то. Пока ты в силе, ты сражаешься. Разишь врагов, берешь добычу, множишь славу. И делать все это лучше не на своей, а на вражеской территории.

— А сказала бы «не хочу», ты не ушел бы?

— А ты скажешь? — заинтересовался Сергей.

— А и сказала бы, ты же все равно уйдешь…

— Эй! — Сергей сжал ее лицо ладонями, притянул, слизнул со щеки соленое… Слезу? — Что такое, счастье мое? Я ведь здесь, а ты плачешь!

— Но ты уйдешь, — всхлипнула Колхульда. — И будешь там других любить. А я здесь…

Упала ему на грудь и расплакалась по-настоящему.

Сергей некоторое время бормотал ей на ушко что-то успокаивающее…

Не помогло.

Пришлось перейти к радикальным мерам: взять крепенько за ягодицы, перевернуть и, преодолев слабое сопротивление, медленно и печально, вернее, нежно и деликатно…

Ну это сначала деликатно. А потом всхлипы Колхульды изменили тональность, натренированные верховой ездой бедра стиснули ребра Сергея, спинка выгнулась, и Сергей больше не задавал ритм, только двигался быстрее, быстрее…

— Дава-ва… — выдохнула Кулхульда, сжав Сергея внутри жаркой пульсирующей плотью. — Да-а-а…

И зарычала, когда так похожая на агонию судорога скрутила ее, заполнила без остатка, а потом медленно-медленно отпустила. Вытекла, словно вино из развязанного меха, оставив, опавшую, обессилевшую, мокрую… И свободную от всех мыслей и эмоций.

Сергей поднялся, поцеловал распухшие губки, накрыл юную жену льняной простынкой, а сверху шерстяным одеялом, подхватил вторую простыню и, голый, вышел на свежий воздух через маленькую дверь на торце, обошел дом, бросил простыню на край колодца, зачерпнул ведром из стоящей рядом бочки и с удовольствием опрокинул на себя. И еще разок, пока огонь в чреслах не притух.

К сожалению, а вернее — к счастью, молодой организм было не так просто успокоить.

Желтоватая пятнистая луна висела над краем леса. Теплый вкусный воздух пах дымом и скошенным сеном. Город спал, даже собаки не тявкали. Мир, покой, безмолвие…

— Вижу, вождь, маловато тебе одной жены.

Сергей едва не подпрыгнул от неожиданности. Развернулся резко.

На скамье у стены, в тени, сидела Искора.

— С чего ты взяла? — буркнул Сергей, расстроенный, что миг единения со вселенной порушен.

— А то я не видела, как ты от нее выскочил… С копьем наперевес.

Насмешка… Нет. В голосе ни малейшей иронии.

— Ну, допустим, — согласился Сергей, заворачиваясь во влажную простыню. — И что дальше?

— Дальше? — Искора поднялась, вышла из тени.

Что это на ней? Исподняя рубашка?

Два шага, и она рядом. Волосы…

Что за запах? Сергей напряг память… Нет, не получается. Но точно нездешнее. Он тронул их рукой… Электрическая искра уколола палец. Точно Искора!

Сергей засмеялся, обнял ее, притянул. Простыня упала на землю.

— Давно хотел это сделать… — прошептал он в девичье ушко, спрятавшееся под дивно пахнущими волосами.

— А и сделал бы…

Пальчики пробежались по его животу. Легко, легко… Сергея озноб продрал. Как по голым нервам прошлась.

— Искора, не надо… Не здесь… — шепнул он.

— Укради меня… Княжич…

И потянула за руку.

Сергей наклонился, подхватил простынку…

Он уже сообразил, куда его увлекают.

В конюшне было теплее, чем во дворе, и пахло… Конюшней.

Мар, учуяв хозяина, негромко заржал.

Нет, братишка, не к тебе. В соседнем, пустом, стойле — по пояс свежескошенного сена.

Простынка накрыла сено за мгновение до того, как Искора увлекла Сергея на травяную перину. Легла рядом, задрала шелковую рубаху, ухватила его левую руку, сунула между бедер, сжала:

— Чувствуешь, как я тебя хочу? Нет, не вырывайся, лежи, княжич! Терпи!

Десять ловких пальчиков заплясали по телу: шее, груди, животу, чреслам…

Ни разу не коснулись сокровенного, но Сергея буквально трясло от возбуждения.

— Терпи…

И он сдерживался. Потому что чувствовал кончиками пальцев сочащуюся влагу. Не он один терпел…

Бедра разжались, Искора отбросила его руку:

— Нет, лежи! Я сама!

И через секунду оказалась наверху. Перехватила руки Сергея раньше, чем они накрыли острые груди. Сергей лишь на миг ощутил огрубевшей кожей ладоней ее соски, и вот его руки уже прижаты к простыне, холодный твердый сосок трогает его губы, а бедра Искоры скользят по его бедрам… То совсем медленно, то чуть быстрее, вверх-вниз, еще вниз, глубже…

Искора замерла, шепнула:

— Нет, не шевелись…

Сергей замер. На грани. На волосок от взрыва. Чувствуя, как жажда накрывает его и сходится там, внутри вздрагивающего лона…

А когда терпеть становится невозможно, Сергей втягивает ртом живущий собственной трепетной жизнью сосок, прижимает его языком к нёбу и прорывает плотину. Бедра Искоры приходят в движение: быстрые резкие рывки. Она словно пловец, поймавший гребень волны и несущийся на нем.

Лоно ее сжимается — аркан на шее пойманного жеребца…

Черный жеребец в соседнем стойле ржет и лупит копытами по стенке. Он чует и чувствует хозяина…

… И ничего не заканчивается, только начинается.

— Ты сама Лада… — шепчет Сергей, впитывая музыку, которую играют на его коже пальцы и губы Искоры.

— Ага, я Лада… И Фрейя… — Хриплый от недавнего крика голос проникает в Сергея. Голос — тоже ласка. Возбуждающая.

Сергей подхватывает ее под коленки, опрокидывает навзничь. Искора вскрикивает от неожиданности, и от этого вскрика, от нечаянного сопротивления пойманных в плен сильных девичьих ног у Сергея едва не падает планка. Плоть входит в плоть, как меч новичка. Резко и до упора.

Искора снова вскрикивает. Чуткое ухо Сергея ловит неправильность. Ей больно.

И контроль возвращается. И вместе с ним — дивное чувство единения.