Робер де Сабль смотрел на это скептически. Ричард тоже испытывал скепсис, но поскольку доказать обратное не мог, вынужден был толковать сомнение в пользу провинившихся. Вопреки досаде на преждевременную атаку, король не мог не восхититься отчаянной отвагой этого нападения — двое рыцарей против всей армии Саладина.

Заметив приближение племянника в обществе Ги и Жоффруа де Лузиньянов, Ричард двинулся навстречу, намереваясь прилюдно похвалить их за проявленную в бою храбрость. Но потом разглядел их лица. Генрих и Ги выглядели совершенно сокрушенными, и даже невозмутимый Жоффруа казался озабоченным.

— Дядя! — Генрих подъехал достаточно близко, чтобы Ричард мог различить с трудом сдерживаемые слезы. — Жак д’Авен пропал. Никто не видел его со времени битвы.

Мужчина на простыне был молод, благословлен красотой лица и крепостью тела. Но он умирал, потому как его раны оказались неподвластны умениям хирургов ордена госпитальеров. У смертного одра несли караул два короля и такое множество баронов и епископов, что в шатре едва хватало места для всех. Причина была в том, что в молодом человеке опознали одного из придворных рыцарей Жака д’Авена, и все надеялись, что он сможет поведать о судьбе своего господина.

Ожидая, они вполголоса переговаривались между собой. Солдаты, рыскавшие по полю боя в поисках добычи, доложили о встречах с отрядами людей Саладина, подбиравшими раненых. По молчаливому согласию обе стороны сделали вид, что не замечают друг друга, и крови больше не пролилось. Сообщили мародеры и о том, что в сражении полегло по меньшей мере тридцать два эмира, а в целом насчитывается свыше семисот сарацинских тел. Однако выживших найдено не было, а судьба Жака д’Авена грозила остаться загадкой. Если только в последние минуты жизни этот смертельно раненный молодой фламандец не сможет заговорить.

Когда рыцарь выказал признаки скорого прихода в сознание, призвали Ричарда и Ги. Глядя, как едва вздымается и опадает грудь раненого, Лузиньян признался в том, сколь многим обязан он Жаку, который прибыл под Акру вскоре после начала осады.

— Он не только доставил отчаянно необходимые пополнения и припасы, но и во многом укрепил наш дух. Жак никогда не сомневался, что мы победим, и уверенность его была заразительна.

— Не знаешь, у Жака был сын? — спросил Ричард, глядя на фламандца. Король ощущал необоримую печаль, хотя и понимал, что человеку, погибшему в божьей войне, прощаются все грехи как мученику за истинную веру.

— Четыре сына, — ответил Ги. — И четыре дочери. Маршал часто сетовал шутливо, как тяжко подыскать для них мужей...

Лузиньян резко оборвал фразу, и Ричард понял почему: ресницы молодого рыцаря снова затрепетали.

Поддерживаемый одним из лекарей, юноша с трудом сделал глоток вина. В глазах его затаилась боль, но он был в сознании и желал поведать свою историю. Молодой человек был слишком слаб, чтобы излагать по-французски, поэтому говорил на родном фламандском, а Балдуин де Бетюн наклонился ближе, чтобы переводить едва слышные, натужные слова.

— Он говорит, это случилось во время второй атаки сарацин, — начал Балдуин. — Фламандцев отрезали и окружили. Они пытались прорваться, но конь их господина споткнулся и сбросил всадника. Юноша утверждает, что лорд Жак сражался с великой доблестью, даже понимая, что обречен. Его рыцари погибли, пытаясь выручить сеньора...

Друзья и товарищи Жака догадывались, что новости будут плохие, и считали, что приготовились к ним. Оказалось, что это не так: полились слезы, кое-где слышались приглушенные рыдания, а также горестные проклятия тех, кто не мог смириться с Божьей волей. Епископ Солсберийский намеревался предложить утешение молитвой, но тут Балдуин снова склонился над умирающим. Выпрямившись, де Бетюн воздел руку, призывая к тишине.

— Это еще не все. Он говорит, что поблизости находился лорд, хорошо знакомый Жаку. Упав с лошади, д’Авен воззвал к другу о помощи, но тот ускакал в окружении своих рыцарей, бросив его умирать от рук неверных турок.

Обвинение было серьезное, и тут же поднялся крик. Всем хотелось знать имя трусливого негодяя, покинувшего товарища-христианина ради спасения своей шкуры.

— Парень говорит... — Балдуин замялся, его взгляд пробежал по шатру и остановился на человеке, стоящем чуть поодаль. — Он говорит, что это граф де Дре отказался помочь его лорду.

Лицо Робера де Дре побелело как мел.

— Это... это не так! Он лжет!

Глаза его лихорадочно перебегали с одного лица на другое в поиске союзников, защитников. Но ни одного не нашли. Все смотрели на него с отвращением и ненавистью, даже Гуго Бургундский и его родной брат епископ Бове. Никто не промолвил ни слова в ответ на заявления Робера о своей невиновности и клятвы, что это фламандский сукин сын врет. Видя, что ему не верят, он сменил тактику и стал утверждать, что молодой человек потерял рассудок от горячки и боли. Но непроницаемое, каменное молчание подсказало ему, что его отчаянные попытки являются пустой тратой сил. Эти люди верят умирающему рыцарю и никогда не простят такого вопиющего нарушения кодекса, определяющего их жизнь. Теперь до последнего вздоха ему не отмыться от легшего на его честь пятна.

На рассвете тамплиеры и госпитальеры тщательно прочесали поле боя и в итоге обнаружили тела Жака д’Авена и троих его родичей, умерших рядом с ним. Изрубленный труп был омыт, над ним прочитали молитву и погребли с великими почестями в кафедральном соборе Пресвятой Девы в Арсуфе. Армия крестоносцев простояла лагерем то воскресенье, пришедшееся на один из самых почитаемый праздников христианского календаря — Рождество Благословенной Марии, Матери Господней. Это был также тридцать четвертый день рождения Ричарда.

Из истории Баха ад-Дина:

«Одному Аллаху ведома печаль, наполнившая сердце султана после той битвы — наши люди были поражены: у кого пострадало тело, у кого дух».

В понедельник крестоносцы снялись с лагеря, и вопреки наскокам воинов Салах ад-Дина, Ричард удерживал армию в плотном строю и продолжал марш. На следующий день, почти три недели спустя после выхода из Акры, франки наконец-то достигли Яффы.

Они жались друг к другу, в свете факелов читались как их бедность, так и страх. Ричард предположил, что это семья: пожилая пара, молодая жена или вдова и двое ребятишек, выглядывающих из-за ее юбок. Толмач из тамплиерских туркополов выглядел обиженным, но переведенная им история казалась столь невероятной, что Ричард затребовал подтверждения от Онфруа де Торона — король приучился со временем доверять молодому пулену, хотя они и разнились с ним как вино и простокваша. Когда Онфруа, явно поднятый с кровати, наконец пришел, Ричард отвел его в сторонку:

— Эти люди сказали одному из туркополов, что пришли из Аскалона. По их словам, Саладин выселяет всех жителей из домов и собирается разрушить город и замок. Но мне с трудом в это верится, потому как Аскалон является одной из ценнейших жемчужин в султанской короне. Поэтому я прошу, чтобы ты сам все выяснил у них от моего имени.

Король напряженно следил за тем, как Онфруа расспрашивает семью беженцев. Арабский его был таким беглым, а манеры так обходительны, что страх несчастных заметно поулегся. Не зная языка, Ричард тем не менее отлично умел читать по лицам — жизненно необходимое искусство для государя — и вскоре пришел к заключению: они либо говорят правду, либо удивительно ловкие лжецы. Но неужто это может быть правдой?

Закончив, Онфруа покачал головой, опечаленный, но не удивленный очередным свидетельством страданий, которые причиняет война, причем, как правило, невинным и беззащитным.

— Они утверждают, что Саладин приехал в Аскалон через шесть дней спустя после битвы при Арсуфе и лично наблюдал за разрушением города. Разумеется, началась паника, жители отчаянно пытались продать пожитки, которые не могли унести с собой. Этой семье относительно посчастливилось — у них была запряженная ослом повозка, но большинству повезло меньше. Цены на лошадей взлетели, тогда как на имущество и скот рухнули так низко, что дюжина цыплят продавалась всего за один дирхем. Некоторые пытались уплыть на кораблях в Египет, но основная масса горожан не знала, куда податься. Слезам и страху не было предела. Султан открыл для народа свои зерновые амбары, но многие лишились всего, что имели. У этой семьи была свечная лавка, которая погибла теперь, сгорев вместе с большей частью города. Эти люди говорят, что они христиане, не мусульмане, поэтому надеются на нашу милость к ним.